Ева (изумленно). Лошадь?

Сэр Мармадьюк. Она понесет твою палатку, дитя мое.

Ева. Но у нас нет никакой палатки, Джон.

Сэр Мармадьюк. Именно поэтому ее необходимо немедленно приобрести. А кроме того нам нужны котелок и еще целая куча других крайне необходимых в дороге вещей. Поэтому нам и пригодится лошадь.

Девушка внезапно расхохоталась и столь же внезапно опять посерьезнела.

– Ах, Джон, – вздохнула она, – мой добрый друг Джон, ты так внимателен и добр ко мне.

– Ева-Энн, – беспечно откликнулся наш герой, – истина состоит в том, что я ненавижу таскать на себе тяжелую поклажу, такую, как, например, этот мешок.

– Его могу понести я, Джон. И палатка мне совсем не нужна.

– Может и так, но с ней все же будет гораздо удобнее.

– Ты самый настоящий друг, Джон, если бы я была твоей…

– Ты бы понесла мой мешок?

– Я бы получше узнала тебя, Джон, мне так хочется делить с тобой все твои тревоги и радости. Твой взгляд часто бывает так печален, и меня это очень огорчает. Что тебя печалит, Джон?

– Я сам.

– Ах, Джон, не смейся надо мной.

– Боже упаси! Я и есть основная причина собственного беспокойства, дитя мое. Я привык винить всех и вся вокруг: обстоятельства, друзей, врагов, всех, кроме самого себя, но эта черта вообще свойственна людям.

– Может, ты влюблен, Джон? И любовь твоя безответна?

– Нет-нет, от этой беды я, к счастью, избавлен.

– А ты когда-нибудь любил, Джон?

Сэр Мармадьюк вздрогнул, бросил хмурый взгляд на нож, пальцы его судорожно сжали рукоятку, но в следующее мгновение он поднял глаза и прочел во взгляде девушки такую нежность, что на какое-то время привычная холодная сдержанность покинула его.

– Да, однажды. Это было много лет назад, я был молод, а она еще моложе, совсем девочка. Мы собирались пожениться, но в день свадьбы она сбежала с тем, кого я считал своим лучшим другом. На том все и кончилось.

– О, как это жестоко и подло! – воскликнула девушка, ее серые глаза сверкнули неистовым огнем. – Бессердечное, жестокое создание!

– Скорее бедное и несчастное! – покачал головой сэр Мармадьюк. – Ее счастье длилось недолго, она умерла через год, в одиночестве и крайней нужде.

– А что случилось с тем, кто повинен в этом зле?

– Он жив и здоров. Я не смог его разыскать, хотя потратил на поиски долгие годы.

– Он заслуживает смерти! – процедила Ева сквозь зубы.

– Наверное, дитя мое.

– И все же хорошо, что ты не нашел его, ведь возмездие – это дело Бога. Быть может, человек этот раскаялся в своем грехе.

– Быть может, дитя мое.

– И больше ты никогда не любил, Джон?

– Нет, и никогда никого уже не полюблю. Сердце мое холодно, оно умерло двадцать лет назад.

– Ты так уверен, Джон?

– Абсолютно!

– Разве может сердце умереть? Нет, я не верю!

– В этом я уверен, как ни в чем другом, дитя мое. А теперь, поскольку я доел последнюю корку, нам пора отправляться в путь.

в которой речь пойдет о деревянном сарае и ночных страхах

Ночь застигла путников в дикой и пустынной местности. Они устало поднимались по нескончаемому склону, лишенному какой-либо растительности, которая могла бы послужить укрытием. В лицо бил яростный ветер, а проливной дождь хлестал из бушующей тьмы так сильно, что в какой-то момент наши герои, не сговариваясь, остановились и, переводя дыхание, повернулись спиной к злобным ударам дождя и ветра.

– Ох, – выдохнула Ева, съежившись и дрожа всем телом, – это совершенно невыносимо, Джон!

– Да, довольно неприятно, – согласился тот.

– Этот дождь испортит мое чудесное платье!

– Этот дождь означает постоялый двор, дитя мое!

– Нет-нет, Джон, только не это!

– Как хочешь, Ева-Энн, но мокрая трава – не самое лучшее ложе, а дождь и ветер вряд ли послужат нам одеялом.

– Надо найти тот сарай, о котором я тебе рассказывала.

– Отличная мысль! – сэр Мармадьюк с тоской вгляделся в темноту, бушующую ветром и дождем.

– Но здесь так темно и… о Джон, я заблудилась!

– Безусловно, дитя мое. У меня давно возникло подобное подозрение. Если бы мы час назад вышли на ту дорогу, если бы ты послушалась меня…

– Но мы же не вышли! – возразила Ева.

– А могли бы, Ева-Энн, и теперь бы уже грелись у уютного камина на каком-нибудь постоялом дворе..

– Но мы же не греемся! – раздраженно воскликнула девушка.

– Мне тоже так кажется, дитя мое. Будь неладен этот ветер!

– Дождь еще хуже, Джон. Так жаль мое чудесное платье.

– Ты, наверное, очень устала, Ева-Энн?

– Нет, честное слово, нет!

– Твой голос свидетельствует о другом, дитя мое. Да и я притомился.

– А я к тому же сбилась с пути! – обреченно прошептала девушка. – Заблудилась и…

– И я тоже заблудился, дитя мое. Ей-богу, я до сих пор не нашел своей дороги, да и не имею такого желания, ну так что ж? Будь у нас палатка…

– Но у нас ее нет, Джон!

– Как ты догадлива, дитя мое. Что ж, тогда нам ничего не остается, как идти вперед. Брось свою поклажу и держись за меня.

– Бросить?! Джон, не требуй от меня этого! Там же ложки, вилки, полфунта масла…

– Брось их, мы купим еще.

– Ни за что, Джон, это грех!

– Грех? Ты все-таки ухватись за меня покрепче, Ева-Энн.

– Джон, твой сюртук насквозь промок.

– И твое платье, Ева! И ноги, наверное, тоже?

– Конечно, Джон, как и твои. Больше всего мне жаль моих прекрасных чулок, они уж точно пропадут.

– Купим другие.

– Боюсь, Джон, ты слишком расточителен. Но до сих пор я никогда не носила шелковых чулок. Они так приятны на ощупь. Конечно, это греховное тщеславие, но все равно они мне так нравятся, и мне по-настоящему жаль… Какой дождь!

– Адская ночь! – Сэр Мармадьюк съежился под очередным порывом ветра и дождя. – Такая ночь способна убить всякую романтику, погасить пыл юности и привести человека средних лет в самое удрученное состояние. Да и кто, скажите на милость, способен сохранить веру в свою судьбу, когда холодные струи стекают по спине, а в сапогах вода так и хлюпает? Никто! И уж, конечно же, не одинокий холостяк сорока пяти лет.

– Но ты вовсе не одинок, Джон, ведь я с тобой! – Она сжала его руку. – Ты рад этому, Джон? Ответь мне!

– Да, Ева… да и в то же время нет.

– Я понимаю, что приношу тебе лишь одно беспокойство, – вздохнула она. – Заставляю тебе делить со мной мои страхи и тревоги…

– Как раз этому-то я и рад, дитя мое. Помогая тебе, я забываю о собственной никчемности. Но…

– Свет! Я вижу свет! – вскричала девушка. – Смотри, вон там!

Сэр Мармадьюк поднял голову. Вдали, пробиваясь сквозь ветер, дождь и тьму, мерцал робкий желтый луч. И путники поспешили к этому приветливому сиянию, превратившемуся вскоре в окно большого сарая.

Сэр Мармадьюк изо всех сил забарабанил в дверь.

– Эй, кто там? Это ты, Том? – откликнулся на стук пронзительный голос.

– Это путники, сбившиеся с пути.

– Кто-нибудь другой посоветовал бы вам попытаться найти то, что вы так опрометчиво потеряли, но вам повезло – вы встретили истинно великодушного человека. А уж если вы и приплатите… Я даже собаку не смог бы выгнать в такую ночь. Эй, перестаньте дергать дверь!

– Тогда откройте ее!

– Я так и сделаю, если ты наберешься терпения, приятель.

Послышалась возня, и дверь широко распахнулась. Взгляду наших путников открылись просторная комната, освещенная ярким светом потрескивающего очага, и маленький человечек с орлиным носом, изумленно уставившийся на них.

– Женщина! – воскликнул он и внимательно оглядел девушку, закутавшуюся в плащ.

– Да, леди, – кивнул сэр Мармадьюк.

– Прошу вас. Входите! – Человек потер руки и поклонился. – Приветствую вас в Зале Истинной Свободы, и поверьте, для сарая здесь не так уж и плохо, господа. Я знавал пристанища и похуже. Эти стены и крыша – отличная защита от непогоды, к тому же принадлежат они не мне, так что располагайтесь как дома!