— Вот силища-то! Он его, видимо, одним взмахом смел, — донесся от двери голос лейтенанта Синицына.

Я взглянул туда. У входа возились двое. Один из них что-то осторожно извлекал из древесины маленьким металлическим пинцетом. Другой измерял рулеткой повреждения на бревне. На том самом месте, где должен был находиться выключатель. Сейчас там можно было видеть крупную выемку с рваными краями. Словно бы там кто-то усердно поработал стамеской, не особо заботясь об эстетическом виде странного «шедевра». Лейтенант стоял чуть в стороне. И задумчиво разминал пальцы левой руки. Именно по ним пришелся удар тока при соприкосновении с торчащей из стены проводкой.

— Я могу вам сообщить лишь то, что услышал от майора Галкина, — эти слова, сказанные Стрижом, проникли в дом через распахнутое настежь окно.

Я поменял положение на печи и теперь лежал головой в противоположную сторону. Отсюда я мог не только хорошо видеть, что происходило на другой половине дома, но и лучше слышать слова капитана. Он и его собеседник стояли снаружи, под самым окном. Стриж курил. Это я понял по поднимающемуся сизоватому дымку. А что это курил именно капитан — по недовольному покашливанию незнакомого мне человека.

— И что же сообщил вам майор Галкин?

— Почему бы вам не поговорить об этом с ним самим? — тянул резину Стриж.

— Поверьте мне, капитан, с вашим Галкиным мы еще успеем поговорить. А если возникнет необходимость, то и с его мамой, бабушкой и даже кошкой, — судя по интонации неизвестного, его раздражала манера Стрижа уходить от прямого ответа.

— У Галкина нет кошки, — просто сказал капитан.

Я улыбнулся.

— Что? — не понял его собеседник. И тут же добавил: — Прекратите валять дурака, капитан! И давайте говорить по существу. Итак! Что вам сообщил майор Галкин?

Стриж глубоко вздохнул и лишь после этого стал рассказывать…

Астафьев нервничал. День шел на убыль, а он еще совершенно ничего не знал о той миссии, ради которой они с Галкиным покинули лагерь. Каждая ветка, которая норовила хлестнуть его по глазам, каждый поваленный ствол дерева, грозящий поломать ему ноги, раздражал лейтенанта. Поэтому всякий раз, когда Астафьев вынужден был наклоняться или подпрыгивать, он изрыгал проклятия. Конечно, делал он это тихо. Чтобы, не дай бог, никто из его спутников их не услышал, но Галкин слышал все. Слышал и понимал. Понимал, что догадывается Астафьев о приближающейся развязке, а посему так нервничает, прямо из кожи лезет. Это сравнение не понравилось майору. Вышли они из лесу уже в десятом часу. Кащей не больно-то и торопился, а Галкин не хотел выдавать своего стремления поскорее внести ясность в события прошлой ночи, и, безусловно, того, что было раньше… С того самого момента, как все трое покинули царство деревьев, майор ни на минуту не выпускал Астафьева из виду, и от этого Астафьев нервничал еще больше. Поддавшись уговорам Кащея остаться этой ночью у него, Галкин, однако, чувствовал, что делает непростительную ошибку, но удерживать ситуацию под контролем в темное время суток, да еще и в неизвестном месте, казалось ему в тот момент не совсем разумным. Кащей сходил в деревню и договорился, что к девяти утра из районного центра к его дому прибудет машина. Таким образом, Галкин с Астафьевым уже к вечеру следующего дня могли быть на ближайшей железнодорожной станции. Что они станут делать дальше, знал только майор. Пока Кащей отсутствовал, офицеры перекидывались в карты и молчали. В какой-то момент Астафьев вдруг спросил:

— Товарищ майор, мне это кажется, или мы уже виделись с вами раньше?

Галкин в упор посмотрел на Астафьева и, выдержав паузу, ответил:

— Ташкент. Восемьдесят пятый год. Смотр войск специального назначения. Ваша десантно-штурмовая бригада «Витязь» только что прибыла из Афганистана…

Лейтенант не мигая смотрел в лицо Галкину. Уголки его губ дрогнули, и он улыбнулся:

— Мы еще как следует не пришли в себя от перелета…

Майор молча слушал.

— … вдруг подбегает какой-то прапорщик и заявляет, что нам необходимо срочно прибыть в такую-то часть. Вы бы только видели, товарищ майор, с каким гонором все это было сказано. Наша форма не имела знаков отличия, и бедолага, видимо, принял нас за солдат-отпускников. А в моем подразделении… меньше старшего прапорщика никого не было. Ну мы и покатились со смеху. Просто не ожидали такого веселенького приема, а этот сопливый штабист вместо того, чтобы насторожиться и изменить тактику, начал нас по матери костерить…

— Вы ведь тогда только с задания вернулись…?

Астафьев согласно кивнул:

— Можно сказать, из самого пекла… Из всего состава только тридцать процентов уцелело… Вот я и не сдержался… Треснул этой штабной крысе по ее наглой морде.

— Я на трибуне стоял, — поменял тему Галкин, — мне вас сразу показали.

— Что ж в этом странного? — усмехнулся Астафьев. — Мой батя, поди, на той же самой трибуне был. Еще и в числе почетных гостей, которые должны были нас приветствовать.

— Нет, лейтенант, — вздохнул Галкин, — не поэтому.

— Да!? А почему же тогда?

— Как вас тогда величали? «Витязь в тигровой шкуре»!

— А-а-а! Вон вы о чем… — кисло улыбнулся Астафьев. — Было дело. Это прозвище я получил в восемьдесят третьем… вместе с погонами капитана.

— И Рустама мне тоже показали… — медленно произнес майор.

После этих слов Астафьев резко изменился. Его глаза стали злыми, а взгляд колючим.

— Он ведь вашим лучшим другом был… и единственным конкурентом?

— Почему же «был»? — резко спросил лейтенант. — Если он пропал без вести, это еще не должно означать, что он погиб.

— Да погиб он, лейтенант! Погиб! Спустя два месяца после того самого смотра. Кстати, какой орден ему тогда вручили?

— Его тела… не нашли, — буквально прошипел Астафьев.

— Тела? — переспросил майор Галкин. — Тела не нашли. Это верно. Но вот то, что от него осталось, все же обнаружили.

Внутри лейтенанта все кипело. Однако он совладал со своими эмоциями и даже скривил губы в подобии улыбки. Хотя и была эта улыбка совсем не к месту.

— Мы нашли его голову и несколько обглоданных ребер, — в час по чайной ложке выдавал Галкин.

— В изысканности казней душманам можно позавидовать, товарищ майор, — негромко произнес Астафьев. — Думаю, что вам это известно не хуже меня. Что же касается обглоданных костей, то это наверняка работа шакалов…

— Знаете, лейтенант, где мы нашли Рустама? — совершенно спокойно спросил Галкин.

Астафьев молчал.

— В маках… И не душманы повинны в его ужасной смерти. И даже не шакалы… А огромный волк. Волк-оборотень.

— И что же они, капитан, делали, когда вышли из леса? — раздраженно переспросил голос.

— Не нужно меня торопить, уважаемый, — съехидничал Стриж, — а то, не ровен час, что-нибудь напутаю. Короче, вышли они из чащи. Было уже поздно.

— Вы это уже сказали.

Если бы я не боялся чего-нибудь пропустить, я бы, наверное, уже катался по печке от смеха. Вот уж никогда не думал, что капитан Стриж так умеет валять ваньку.

— Совершенно верно. Было поздно. И они решили остаться ночевать у Кащея.

— Простите, у кого? — поднял голос говорящий. — Вы что же это, капитан, меня совсем за дурака принимаете! Какой еще к черту Кащей?

Я давился от смеха, при этом еще и вытирая слезы.

— Может, еще тот самый Кащей, у которого смерть в яйце?

— Нет! — вдруг строгим тоном заявил Стриж. — У этого в яйцах была вся сила!

Я не выдержал и заржал во весь голос. Однако, как выяснилось, я был не единственным, кто вот уже добрые двадцать минут прислушивался к тому, как наш капитан дурачит приезжего. Сгрудившись на скамейке у окошка, веселились все находившиеся в доме.

В лагерь мы вернулись только утром следующего дня. Как нам стало известно, за время нашего отсутствия ничего необычного и нового там не произошло. Таежная «Несси» наотрез отказывалась всплывать. Тем сильнее было нетерпение сослуживцев услышать наши новости. Конечно, никто из них даже не мог и предполагать, что эти новости могут быть такими трагическими. Кащей успел полюбиться всем, и его потеря была невосполнимой. Всегда тяжело, когда уходит из жизни хороший человек. Вдвойне тяжело, когда гибнет талантливая личность. Капитан Стриж, на этот раз по-деловому и без отступлений пересказал все, что услышал от Галкина об исчезновении Астафьева в памятный вечер.