— Фамилия, имя, отчество, год рождения? — начал допрос Денис.

— Ананьев, Валентин Павлович, пятьдесят девятый, — глухо отозвался подследственный.

— Знаете, где вы находитесь, Валентин Павлович? — ровным голосом спросил Курбатов. И, не дожидаясь ответа, добавил:

— В прокуратуре города Тиходонска, у старшего следователя по особо важным делам Курбатова. Это я! — важняк чуть поклонился, и Денис заметил, что у него большие залысины.

— Когда районный следователь не может раскрыть преступление и преступник отрицает вину, его привозят сюда. И здесь все рассказывают правду. Все!

Курбатов медленно приближался к задержанному, гипнотизируя его холодным взглядом выпуклых стеклянных глаз.

— Правда, двое так и не сознались… Но их все равно расстреляли!

— За что меня расстреливать? — Ананьев облизнул губы и, кивнув на Дениса, спросил:

— А это кто?

— Это наш эксперт. Очень хороший эксперт, — не смотрите, что молодой. Он и скажет, за что вас расстреливать. Да вы и сами все прекрасно знаете…

«При чем здесь эксперт? — подумал Денис. — Эксперты же не пишут протоколы…»

— Ничего я не знаю, — подозреваемый снова облизнулся. Его явно мучила жажда. — Двое суток нервы мотают ни за что ни про что… А что это у вас под газетой?

Оперативники тоже с интересом косились в сторону таинственного предмета на приставном столике.

— О-о-о! — Курбатов многозначительно поднял палец. — Это стопроцентное доказательство вашей вины! Но я не хочу изобличать вас, прижимать к стене неопровержимыми уликами. Я хочу, чтобы вы сами облегчили душу признанием.

Следствие и суд это учтут…

— Мне не в чем признаваться. Что под газетой?

Если раньше Ананьев попеременно рассматривал Курбатова и Дениса, то теперь полностью сосредоточился на газете.

— Что там лежит?! Что?! Вы не имеете права!

— Ах, ты про права вспомнил! — важняк резко изменил тон. От ровной вежливости не осталось и следа. — Где твоя жена? Где, говори!

— Не знаю. Я же объяснял: поехала к матери. Жду телеграмму — нету! Стал волноваться, на переговорную вызвал: оказывается, не приезжала! Пошел заявил. А меня раз! И за решетку… За что?

У задержанного дрожали губы, глаза наполнились слезами. Денис подумал, что здесь какая-то ошибка — не мог этот человек хладнокровно расправиться с женой.

— За убийство, Ананьев! — судя по уверенному тону, Курбатов был уверен в обратном. — Расскажите, как была одета Елена, когда ушла из дома?

— Я уже сто раз рассказывал! — скованными руками допрашиваемый потер глаза. — Белая блузка в синий горошек…

Кошачьим движением Курбатов шагнул к приставному столику.

— Черная юбка…

Курбатов взялся за край газеты. Денис понял, что сейчас произойдет нечто очень важное. И Ананьев тоже это понял. Глаза его расширились, речь замедлилась, будто он внезапно опьянел.

— И… туфли… черные… на «шпильке»…

Курбатов резко сбросил газету. На приставном столике стояли черные «лодочки» на высоком тонком каблуке. Они были выпачканы засохшей грязью.

— Эти?!! — ужасным голосом воскликнул важняк.

Ананьев на миг окаменел. Потом вскинул руки к лицу и прижал кулаки к глазам.

— Эти?!! Говори, мразь, колись!

— Да… Да… Да! — задержанный забился в истерике.

Через час Денис дописал протокол, Ананьев бегло прочитал и расписался, как положено, — на каждой странице.

Курбатов закурил и дал сигарету задержанному.

— Вот видишь, я же говорил. Здесь все колются. Потому что по-другому нельзя, — теперь тон важняка был почти дружеским. — Сейчас поедешь с ребятами, покажешь место.

Убийца кивнул. Оперативники вывели его в коридор, но один тут же вернулся.

— Не томите, Александр Петрович! — взмолился он. — Где вы раздобыли эти туфли?

— Да дома у них взял, в шкафу, — Курбатов улыбнулся. — Только грязью испачкал.

— Ну вы даете! — в восторге опер с маху ударил кулаком в ладонь. — Чистая работа! Представляю, что с ним будет, когда мы откопаем, а она в туфлях!

— Я ничего не понял, — честно сказал Денис, когда опер ушел.

— Да что тут понимать, — Курбатов дружелюбно потрепал его по плечу и угостил сигаретой. Это был первый жест приязни, которого удостоился стажер.

— Все очень просто: он рассказал, в каких туфлях жена ушла из дома, я выбрал похожую пару. Убивал он, ясно, — за городом, труп скорей всего закопал. Поэтому туфли должны быть в земле. Я зашел в парк и повозил их по клумбе. Вот и все.

Когда он их увидел, то решил, что дело раскрыто и мы все знаем.

Денис щелкнул зажигалкой, закурил и дал прикурить наставнику.

— Но это же не те туфли!

— Думаешь, он запоминал различия? Это туфли потерпевшей, он их знает. А те или другие — попробуй разбери! Если бы у нее в гардеробе не оказалось похожей пары, пришлось бы просто подобрать черные «шпильки» подходящего размера. И тоже бы сошло!

— Это же… — стажер запнулся.

— Фальсификация? — помог ему важняк. — Ерунда! Это тактика допроса. Благодаря правильно выбранной тактике раскрыто убийство. Потерпевшую похоронят по-человечески, негодяя посадят лет на двенадцать. А если бы я муму водил, он бы остался чистым, ходил и посмеивался. Не так, что ли?

— Пожалуй, так…

Вернувшись к себе в кабинет, Денис докурил сигарету и набрал номер Центрального РОВД.

— Алло, Сергей Леонидович, это Петровский из прокуратуры города. Как мой запрос насчет Газароса Димирчяна?

Начальник уголовного розыска майор Суровец помолчал, видно, соображая, кто такой Петровский. Затем вспомнил:

— Сейчас узнаю, подождите минуту.

Некоторое время в трубке мурлыкало и шуршало, затем вновь прорезался голос Суровца:

— В изоляторе он. Большим наглецом оказался, хотел сержанта нашего умолотить.

Возбудили дело по сопротивлению, теперь будет париться…

— Понял. Нашли при нем что-нибудь?

— Девчонку нашли, подругу, вместе с ним была.

— Оружие?..

— Оружия нет.

Свои его зовут — Газик, Газон.

У него большая круглая голова, черные волосы, похожие на короткую собачью шерсть, а кожа на щеках и подбородке каждый раз по весне воспаляется, и тогда Газик уезжает на недельку-другую к тетке в Херсон — лечить морду морской водой.

Бабы любят с ним баловаться, он для них симпатичный плюшевый щенок с большим пронырливым хером; потому и не ревнуют друг к дружке, даже если Газик отжарит кого прямо на глазах. Могут даже веточкой пощекотать сзади. Или из чайника капнуть.

Газик Димирчян, когда пьяный, берет гитару, лупит по струнам и поет жалобным голосом. Говорят — хорошо поет.

Газик Димирчян не годится на что-то серьезное. Это все знают. Даже Метла с этим давно смирился и ничего не требует.

Газик Димирчян никого не убивал вот так: один на один.

И даже не калечил.

Ну, может, только пару раз, в пьяной компании, когда на Метлу загреб найдет, когда он первого попавшегося прохожего может умолотить ни за что, и у всех кругом тоже потихоньку начинает крыша ехать, все тоже начинают пинать ногами вздрагивающее на асфальте пыльное тело, — ну, тогда и Газик не прочь сунуть под ребра… Это как танец, елки. Тут тело само по себе работает, выражает себя. Оно прыгает и пинает, пока не собьет большой палец на ноге, а потом — тяжело дышит и отирает рукавом слюну на подбородке. Это тело. Газик Димирчян тут ни при чем.

А с ракетницей вообще по-дурацки вышло. У Метлы она в апреле появилась, он не говорил — откуда и зачем она ему вообще нужна. Ну в самом деле: у Метлы есть грамотный ствол, китайский «тэтэшник». А ракетница больше для смеху, он ее своей бабе иногда дает по звездам пострелять. Газик сказал ему как-то напрямик:

— У меня скоро день рождения. Метла, подарил бы ты мне эту свою хреновину.

Метла как отрезал:

— Нет.

Упрашивать его бесполезно, разозлится только. Вещьто, возможно, «горячая»; маркировка, во всяком случае, была на ней спилена. И Газик забыл о ракетнице.