А 22-го все собрались у него дома, и мама вынесла к столу огромное, в обхват, блюдо с настоящей армянской хашламой, а Газик достал из погреба канистру с виноматериалом, за которым специально гонял на Степнянский винзавод, и все были очень довольны. Метла, правда, не пришел, хоть и звали. Зато телка его пришла, Маша Вешняк, — за компанию с подругами. И угораздило же ее принести с собой хреновину эту и три патрона: два зеленых и красный…

Ясное дело, все упились. Потому что весело было. В самом деле. Даже Машка Вешняк, которая за принцессу на горошине себя держит, мочилась прямо на балконе, где у мамы помидоры растут в глубоких пластмассовых кюветах. Мама потом позвала Газика на кухню и тихо спросила, почему бы им воем не пойти погулять на улицу: вечер какой красивый, видишь?

И они вышли на улицу, где в самом деле стоял красивый тихий вечер. Зашли в соседний уютный двор, там беседка и две скамейки, что еще надо? Допивали вино, смеялись, зажимались; Газик забрался на козырек, как на эстраду, ему гитару подали — спел что-то душевное, остальные подпевали.

Потом сказали, чтобы слезал обратно, он и слез. Он все делает, как его друзья просят. А тут не просто друзья — гости! Это больше, чем друзья… Они то и дело кричали:

— Га-зар! Га-зар! — подзадоривали, чтобы он поцеловал свою подружку, Иру Якимович. Газик только позавчера подцепил эту Иру на пляже, у нее ноги буквой X, и колени все время друг о дружку трутся, там кожа шершавая и мелкие прыщики. Но Газик все равно целовал Иру Якимович и прижимал к себе крепко, чтобы она чувствовала, какой он внизу твердый и большой.

Оказалось, одной только Машке Вешняк зажиматься не с кем. А ей здорово, видно, хотелось. Метла дома остался, пиво пьет; дружки его, которые здесь собрались, те даже прикоснуться к ней боятся, потому что хорошо знают, какой Метла бешеный бывает. Машка Вешняк стояла в сторонке, думала, думала, сходила еще раз, помочилась в кусты, — а потом достала ракетницу из сумочки и выстрелила в небо.

Ракета с шипением взметнулась вверх, как зеленая рассерженная кобра. У Иры Якимович резинка на трусах чуть не лопнула — так она перепугалась. Остальные тоже вздрогнули, затихли; но не потому, конечно, что ракетницы испугались, а потому что неожиданно.

А зеленая кобра взбиралась выше и выше, добралась до маленькой болезненно моргающей звезды, обогнула ее, и, переломившись надвое, исчезла.

Всем понравилось: еще!

Машка Вешняк улыбалась. Она смотрела на плюшевого Газика, который размазывал слюни по веснушчатой шее Иры Якимович, опять что-то соображала. Потом тронула Газика за плечо и кивнула, чтобы отошел с ней.

Они отошли в сторону, где окна почти не горели, Машка сказала что-то негромко.

Газик чуть не присел, замотал своей круглой большой головой.

— Не могу, ты что, — говорит. — Метла убьет меня.

— Жив будешь, не умрешь, — сказала Машка Вешняк. И водит своей дурацкой ракетницей перед его лицом, будто примеривается, куда пальнуть. — Ну?..

— Нет, — сказал Газик. — Ты не выстрелишь все равно. А Метла — он выстрелит.

— Дурак… — Машка Вешняк сплюнула под ноги и попала на свои апельсиновые туфли.

— Это даже не считается, это то же, что я сама себе рукой сделаю. Ты же — плюшевый, Газон. Ты — ненастоящий… Ну?

У Машки глаза злые и блудливые; Газик снова замотал головой. Его пронырливый орган упруго ворочался где-то внизу, требуя свободы, но страх перед Метлой был сильнее. Метла — он-то как раз и поступит с ним, как с плюшевой игрушкой: оторвет руки-ноги, глаза выкрутит, распотрошит, а потом затолкает в печь на городской свалке.

— Шла бы ты лучше к нему, — сказал Газик. — И все проблемы. Если хочешь, я тебя на своей машине подброшу. Идет?

— А ты мне не советуй… животное. Делай что говорят. Иначе проглотишь вот это — через задницу вылетит.

И совершенно пьяная Машка Вешняк ударила его в подбородок ракетницей. Когда с такими вещами слишком долго играешься, всегда что-то происходит. Произошло и сейчас: во время удара Машка случайно задела спуск, а Газик пытался отвести ее руку в сторону, чтобы развернуться и пойти обратно к своей Ире Якимович с городского пляжа, и…

Ба-ах!!

И ракета, конечно, взлетела второй раз.

Она припудрила раскаленной пылью щеки Газика Димирчяна, опалила брови и ресницы.

Она ослепила на миг блудливые глаза Машки Вешняк. Длинное дымное туловище зеленого монстра вытянулось под углом в сорок пять градусов, вспышкой отразилось в окнах первого и второго этажей… Ракета выла, и свистела, и пританцовывала в воздухе.

А потом врезалась в стекло на третьем этаже, и стекло празднично брызнуло в стороны, словно мерцающее конфетти. Газик мог видеть, как огонь ударился в потолок квартиры, отскочил, ударился в пол, зашипел вдвое громче, яростнее, заметался по квартире, постепенно утрачивая свой зеленый цвет и превращаясь в обычное рыжее пламя.

Машка Вешняк сидела на корточках и терла глаза, ворча что-то себе под нос. Гости вскочили со скамеек.

— Ты, кобыла… припизженная… — прохрипел Газик, с трудом глотая воздух. — Ты что наделала?..

— Пошел ты, — просто сказала Машка Вешняк.

Газик увидел ее каменное правильное лицо с нарисованными глазами, с короткой, вставшей дыбом от огня челкой, и понял, что будет дальше. Понял, что лучше ему было вдуть штыка этой сучке, как она хотела. Да-да, если даже при этом пришлось бы гавкать, подражая Машкиному ротвейлеру по кличке Додик, и пробежать потом голым на карачках через весь двор.

Потому что теперь ему точно хана. Точно.

— Ты ничего не видела и ничего не знаешь, — задребезжал голос Газика Димирчяна.

— Тебя здесь даже не было.

Нетвердой рукой он выхватил у нее ракетницу и сунул себе в карман. Ствол был горячим, как клеймо… — а может, Газику просто показалось. Гости из беседки бежали к нему, то и дело оглядываясь на окна третьего этажа, где занималось апельсиновое, под цвет штанов Машки Вешняк, зарево.

— Метле тоже — ни слова, — быстро проговорил Газик. — Стрелял я. Я. Потому что пьяный был.

— Еще потому что ты — плюшевый козел, — холодно добавила Машка.

— Да, — согласился Газик. — Только… не говори Метле. Пожалуйста.

И он со всех ног побежал к своему «Москвичу», который стоял на улице, у обочины.

Ира Якимович бросилась ему наперерез, она тоже была пьяна и не хотела бросать его, такого милого и забавного. Пока Газик заводился, она вскочила на заднее сиденье и, глупо улыбаясь в зеркало заднего обзора, сказала:

— Куда мы поедем?

— В жопу, — ответил Газик. Похоже, он совсем не шутил.

По Дачной улице «Москвич» спустился до моста через Темерник, потом свернул и, раскачиваясь на ухабах, проехал вдоль речки, пока не забрался в густые кусты.

Здесь Газик остановился и вышел из машины, сказав, что скоро вернется. Он вернулся через пять минут, когда Ира Якимович уже спала, откинув голову назад и громко дыша большим сухим ртом. Газик ударил ее по щеке и бил, пока Ира не открыла глаза и не сказала:

— А?..

— Давай раздевайся! — приказал он. — Ты что, спать сюда приехала?

Ракетницы при нем уже не было.

От воды пахнет дохлой корюшкой. Мальчишки ловят ее большими сачками и выбрасывают на берег, они говорят, что корюшка — это мусор, даже хуже: она поедает икру других, полезных рыб. Корюшка прыгает в траве серебристорозовыми каплями, а потом засыпает. Для бродячих кошек и собак в ней слишком много колючек и мало мяса; только злым зеленым мухам корюшка по вкусу — потому и лежит, червивеет потихоньку рыбка. Воняет.

Две не самые красивые в Тиходонске девушки сидят на скамейке у речки, смотрят в воду и курят одну ментоловую сигарету на двоих, передавая через каждые три затяжки. У одной пальцы короткие, а ногти длинные, у другой — наоборот. Они сами толком не знают, чего здесь ждут. Им просто скучно. Вот посидят еще немножко, потом пойдут в другое место, где воняет поменьше.

— Здравствуйте, девушки.