Annotation
«Садящееся солнце красноватыми лучами освещало единственное окно в западной башне Слопертон-Гренжа; ходили слухи о том, что дух сэр Эдварда Седилиа, основателя Гренжа, является тут. Вблизи поэтично возвышался позолоченный мавзолей леди Фелиции Седилиа, дух которой бродил в части замка, известной под именем «Стиф-энсь-Акр». Немного левее Грэнжа виднелись развалины, известные под именем «Башни-Гая», там являлся дух сэра Гвидо Седилиа; его раз утром нашли мертвым на этом месте, – здание разрушилось и придавило его. При закате солнца, когда оно золотыми лучами обливало всю эту картину, вокруг Грэнжа, казалось, разливалась чудная, таинственная тишина…»
Фрэнсис Брет Гарт
Фрэнсис Брет Гарт
Селина Седилия
Соч. мисс M. R. B-dd-n, и миссис H-n-у W-d.
Садящееся солнце красноватыми лучами освещало единственное окно в западной башне Слопертон-Гренжа; ходили слухи о том, что дух сэр Эдварда Седилиа, основателя Гренжа, является тут. Вблизи поэтично возвышался позолоченный мавзолей леди Фелиции Седилиа, дух которой бродил в части замка, известной под именем «Стиф-энсь-Акр». Немного левее Грэнжа виднелись развалины, известные под именем «Башни-Гая», там являлся дух сэра Гвидо Седилиа; его раз утром нашли мертвым на этом месте, – здание разрушилось и придавило его. При закате солнца, когда оно золотыми лучами обливало всю эту картину, вокруг Грэнжа, казалось, разливалась чудная, таинственная тишина.
Леди Селина сидела у окна, выходившего в парк. Солнце медленно погружалось в волны океана; леди сидела, склонив головку на чудную, словно выточенную, крохотную ручку. Когда ночь своим покрывалом скрыла совершенно от глав всю картину, леди вздрогнула, в аллее прозвучал стук лошадиных копыт и коляски. Она не успела еще привстать, как перед нею упал на колени молодой человек с аристократическими манерами.
– Моя Селина!
– Эдгар! Ты здесь?
– Да, моя дорогая.
– А ты… ты ничего не видал? – сказала нервно леди взволнованным голосом и отворачиваясь, чтоб скрыть волнение.
– Ничего, то-есть, ничего особенного, – сказал Эдгар. – Я проехал мимо духа твоей тетки в парке, заметил призрак твоего дяди в развалившейся башенке, и обратил внимание на хорошо знакомые черты привидения твоего прадеда, на его всегдашнем месте… Более ничего замечательного, моя Селина. Ничего моя возлюбленная, решительно ничего!
Молодой человек устремил свои большие черные, ясные глава на невинное личико своей невесты.
– Мой Эдгар! – и ты все-таки любишь меня? Ты все-таки хочешь жениться на мне, несмотря на мрачную тайну, которою я окружена? Несмотря на роковую судьбу моего рода? Несмотря на зловещие предсказания моей няни?
– Да, Селина; – и молодой человек обвил рукою её стройную талию. Влюбленные с невыразимым счастьем смотрели друг на друга. Вдруг Селина вздрогнула.
– Оставь меня, Эдгар! оставь меня! Какое-то таинственное или роковое предчувствие – что-то необъяснимое – какое-то сомнение давит мне сердце. Я желала бы остаться одна.
Молодой человек встал, и бросив на леди взгляд, полный любви, произнес: – Наша свадьба совершится семнадцатого.
– Семнадцатого, – повторила Селина с тайнам страхом.
Они обнялись и расстались. Когда на дворе замер звук копыт, леди Селина упала в кресло, с которого только-что встала.
– Семнадцатое, – повторила она медленно, снова вздрогнув. – Ах! – что, если он узнает, что у меня в живых муж? Смею ли я открыть ему, что у меня двое законных и трое незаконных детей? Могу ли я повторить ему историю моей юности? Могу ли я сознаться ему в том, что, будучи семи лет, я отравила сестру, положив ей медянку в сливочные пироги, – что двадцати лет я сбросила с качели двоюродную сестру? – что горничная, которою я была недовольна, будучи еще молодою девушкою, лежит теперь на дне пруда, где поят лошадей… Нет! нет! Эдгар слишком непорочен, – слишком добр, слишком невинен, чтобы выслушивать подобные ужасные рассказы! – Все тело Селины содрогалось от страшных приступов скорби и рыдания. Но скоро она успокоилась. Она встала, открыла потаенную дверку в стене и вынула оттуда трубку с фитилем готовым для горения.
– Этот фитиль, – сказала леди Селина, – соединяется с миною под западною башнею, где заключены трое моих детей; другая часть его проведена под приходскую церковь, где хранится запись моего первого брака. Мне сто?ить только зажечь этот фитиль – и все прошлое моей жизни сотрется с лица земли! – Она поднесла к фитилю зажженную свечу.
В эту минуту на её руку легла другая рука; пронзительно вскрикнув, она упала на колени перед призраком сэра Гвидо.
* * *
– Подожди, Селина, – сказало привидение гробовым голосом.
– Зачем я буду ждать? – возразила гордо Селина, когда самообладание снова вернулось к ней. – Ты знаешь тайну нашего рода?
– Знаю. Пойми меня, – я не восстаю против приключений твоей молодости. Мне хорошо известна ужасная судьба, которая тебя преследует; она вынудила тебя отравить сестру и утопить горничную. Я знаю, какое роковое несчастье принес я этому дому! Но если ты покончишь с этими детьми…
– Что же, – сказала поспешно леди Селина.
– Они будут являться тебе!
– Что же, я не боюсь их, – ответила Селина, красиво выпрямившись во весь рост.
– Но, милое дитя мое, где же им можно являться! Развалины посвящены духу твоего дяди. Твоя тетка завладела парком и, я должен заметить, часто переходит за границы в местность, принадлежащую другим. Подле пруда бродит дух твоей горничной, а тень убитой сестры твоей гуляет здесь по коридорам. Одним словом, в Слопертон-Грэнже нет более места для других духов. Я не могу взять их в свою комнату, – потому что, ты знаешь, я не люблю детей. Подумай об этом, сумасбродная женщина и подожди! Ужели, захочешь ты, Селина, – сказало грустно привидение, – чтобы дух твоего прадеда поселился в ином месте?
Рука леди Селины задрожала; зажженная свеча выпала из её обессиленных пальцев.
– Нет, – страстно воскликнула она: – никогда! – и в обмороке упала на пол.
* * *
Эдгар между тем, торопливо ехал к Слопертону. Когда во мраке исчезли очертания Грэнжа, он остановил своего красавца-коня подле развалин Башенки-Гвидо.
– Недостает нескольких минут до условленного часа, – сказал он, смотря на часы при свете месяца. – Он не посмеет нарушить данное слово. Он придет. – Эдгар остановился, с беспокойством вглядываясь в темноту ночи. – Но будь что будет! – продолжал он, и мысли его с любовью сосредоточились на красавице, которую он только-что покинул. – Когда бы она знала все! Когда бы узнала, что я несчастный человек, что я разорен, – что я преступник, что я изгнанник. Когда бы она знала, что четырнадцати лет я убил своего учителя латинского языка и подделал завещание дяди. Когда бы она знала, что я уже был трижды женат, и что четвертая жертва моей несчастной страсти, напрасно мне доверившаяся, сегодня вместе с нашим ребенком приедет с вечерним поездом в Слопертон. Но – нет! она не должна этого знать. Констанция не приедет; Бурк-Слоггер должен об этом позаботиться.
– А! вот и он! Отлично!
Эти слова относились к оборванцу с нахлобученною на глаза шляпою; он выскочил из Башенки-Гвидо.
– Я здесь, сэр, – сказал злодей грубым, простым голосом, с полнейшим отсутствием грамматических правил.
– Хорошо. Слушай: мне известны факты, за которые ты должен идти на каторгу. Я знаю об убийстве Билль Смитерса, об ограблении сборщика пошлин, о том, каким образом исчезла младшая дочь сера Режинальда де-Вальтона. Одно мое слово, и ты в руках. правосудия. – Бурк-Слоггер затрясся.
