И вот теперь еще один неудачный вебинар… А я, между прочим, готовилась к нему! Кто бы знал, скольких усилий над собой стоит произнести фразу «Всем привет! Сегодня мы поговорим о…» после того, как давно не вела прямые эфиры.
По моим волосам плавно скользнула рука, заставив оторвать заплаканное лицо от подушки. В комнате было темно и тихо.
— Не но-о-ой, — услышала я вкрадчивый голос, чувствуя, как кто-то снова проводит по моей взъерошенной голове спокойную линию, путаясь пальцами в волосах, чтобы терпеливо разложить их на пряди и снова пройтись по тому же самому маршруту, но уже без зацепок.
— Я ко-о-ому сказал! Не но-о-ой! — снова послышалось в тишине, нарушаемой моими горестными вздохами-всхлипами.
Не Ной? Черт! Потоп-то я уже наплакала! Вот как раз досматриваю видео-уроки по строительству ковчега и тварей по парам сортирую! Вот эта тварь пока что в единственном экземпляре, так что с легкой руки природы обречена на вымирание!
— Я не ною! Я плачу! — огрызнулась я, отмахиваясь от «руководителя» по моей голове. — Я уже не могу поплакать в одиночестве?
— Не мо-о-ожешь, Цвето-о-очек, — спокойненько ответили, стирая слезы с моей щеки. — Пока ты вне зоны моей видимо-о-ости, я уже сто шестьдесят четвертый сценарий твоей смерти прокручиваю. Пережива-а-аю…
Я что-то не заметила Хичкока, Спилберга и Стивена Кинга, стоящих под троном в ожидании новых сценариев с элементами ужасов, которые рисует чужое воображение. Где драка за самый кровожадный, душераздирающий и кассовый?
— …За свои де-е-еньги я пережива-а-аю, — в голосе чувствовалась улыбка, а холодные пальцы снова поймали слезу, скатившуюся из уголка моего глаза. — Все-е-е идут к своей мечте-е-е. Вот только большинство спотыкаются о чужие мнения, па-а-адают и больше никогда не поднима-а-аются. Между мечтой и тобой всегда стоит что-о-о? Пра-а-авильно! Чужо-о-ое мнение! И мне интересно, поднимешься ты или нет? Если не поднимешься, то ты не сто-о-оишь моего времени…
Обычно для таких тараканов заводят целый канал на «Юкубе», демонстрируя их всему миру и в фас, и в профиль.
— Отстань со своими нравоучениями! Иди с миром, проповедуй где-нибудь в другом месте! — фыркнула я, рассерженно отворачиваясь и сопя в подушку.
— Ты меня-я-я не слу-у-ушаешь! — возразил знакомый голос. — А зря-я-я! Я тут тебе пра-а-авильные вещи говорю-ю-ю!
— Я тебя внематочно слушаю! — огрызнулась я, зная эти правильные вещи наизусть.
— Я настолько глубоко мыслю, что ты меня внематочно слу-у-ушаешь? Не ожида-а-ал! — ядовито заметил Эврард, усмехнувшись и повернув меня к себе. — И о чем я сейчас говори-и-ил?
— Что-то вроде того, что мы с тобо-о-ой одного поля я-я-ягоды, — выдохнула я, подражая его интонациям и закатывая глаза.
— Одного пола я-я-ягодицы! Не слу-у-ушаешь ты меня-я-я! Все с тобой поня-я-ятно! — зевнул принц гадский. — Я зря-я-я теряю вре-е-емя!
— Еще бы, сытый голодного не понимает! — возмутилась я, выдыхая всю горечь последних лет моей жизни. — Ты хоть знаешь, как я жила? Ты знаешь, что на двести рублей можно неделю семью кормить? Нет, куда тебе! Корону надел, уселся на трон и рассказывает мне тут прописные истины. Я тоже могу рассказывать прописные истины, кушая деликатесы, купаясь в золоте и одеваясь как королева! Изменение сознания, избавление от философии нищеброда! Больше трать — больше заработаешь. Ни в коем случае не экономь! Бла-бла-бла…
— Де-е-етка, — рука легла мне на щеку, а по губам Эврарда, поползла нервная и недобрая улыбка. — Я поднима-а-ался из такой нищеты-ы-ы, что тебе и не сни-и-илось. Ты хоть ела кажды-ы-ый день, а я — не каждую неделю. У меня даже о-о-обуви нормальной не было! Ни жилья-я-я, ни оде-е-ежды, ничего!
— И что? — удивилась я, глядя на дорогой камзол, обшитый по бортам зелеными камнями. — Не верю! Вот не верю, и все!
— Не ве-е-ерь, — почему-то обиделся принц, подняв брови и демонстративно вздохнув.
Я немного слукавила, когда уверяла всех, что мне запретили вести вебинары. Да, мне действительно запретили их вести, но не руководство, а стыд и совесть. Столько раз пыталась записать видео, но у меня ничего не получалось. При виде камеры, микрофона и шкалы записи, у меня тут же пересыхало в горле, и я не могла выдавить из себя ни звука. Заработки упали, на жизнь стало едва хватать. Я зарылась лицом поглубже в подушку.
— И что-о-о? Тебе нужно, чтобы тебя пожа-а-алели? Погла-а-адили де-е-етку? Сказа-а-али, что она молоде-е-ец? Уте-е-ерли сле-е-езки? — насмешливо протянул знакомый голос, все еще преисполненный обиды. — А смы-ы-ысл?
Я рассерженно засопела, понимая, что надо мной просто издеваются.
— Те-е-ебя надо утешать потому, что тебя посчитали привлекательной же-е-енщиной? Ты но-о-оешь поэ-э-этому? Да друга-а-ая уже цвела бы, пользуясь своей вла-а-астью, а тут целое озеро сопле-е-ей! — усмехнулся Эврард. — Ду-у-ура… И я на тебя оби-и-иделся… Фисе! Прише-е-ел уте-е-ешить, а она-а-а…
Я оторвала голову от подушки, едва различая в полумраке силуэт. Ага! Хотела, чтобы меня укрыли одеялом, а вместо этого укрыли матом!
— Ты хочешь сказать, что… — подозрительно спросила я, но вместо ответа на мою щеку легли холодные пальцы, вызывая нервный и сладкий озноб неожиданно нежного прикосновения и достаточно умелой ласки.
— Я? Я ничего не хочу-у-у сказать, потому что ты меня не слы-ы-ышишь и не хо-о-очешь слу-у-ушать, — пальцы гладили мою щеку, вызывая чувство настороженности от таких внезапных теплоты, заботы и нежности. В какой-то момент я почувствовала, что едва заметно покачиваюсь навстречу, глядя на сумрачный силуэт, словно опьяненная. — Мы-ы-ы заключили догово-о-ор… И по догово-о-ору, я настоя-я-ятельно рекомендую не привя-я-язываться ко мне… Про-о-о-чие прия-я-ятности могут быть, но привя-я-язанности я не потерплю… Ни лю-ю-юбви, ни привя-я-язанности, ни со-о-оплей… Учти-и-и… У нас контракт на три-и-и месяца. И после этого мы расста-а-анемся навсегда-а-а. И за три ме-е-есяца я хочу тебе помо-о-очь…
Пальцы ласкали мою щеку, большой палец нежно поглаживал шею, вызывая тот самый пьянящий озноб, пробегающий горячей волной по всему телу. Хотелось отпрянуть, оттолкнуть, но… Меня так давно никто не гладил… Так гладят желанных женщин, любимых и дорогих… А я уже давно нежеланная, нелюбимая, забывшая себе цену ломовая лошадь. Та самая лошадь, на которой выезжает один ленивый принц, перебирающий харчами и работами. Но я еще помню это чувство, когда к тебе прикасаются, как к чему-то бесценному, я еще помню взгляд, который ласкает тебя, заворачивая в покрывало нежности и неги. Я даже помню послевкусие первых сладких поцелуев… Рука скользнула, словно невзначай задев мою вздрогнувшую от волнения грудь, чтобы лечь мне на талию. Пальцы собирали платье складками, притягивая к себе мягко, но настойчиво. Я сглотнула, чувствуя чужое дыхание близко-близко. В этой трепетной тишине, нарушаемой лишь нервным биением моего сердца и нервным вздохом, который вырвался из еще разгоряченных рыданием губ, я чего-то ждала и боялась. Я не знаю… Не знаю… Я не… Как поступить? Я бы не стала рисковать… Это неправильно…
В растревоженной моими мыслями тишине раздался негромкий и сладкий голос. Таким голосом восхваляют красоту, клянутся в вечной любви и обожании.
— Между про-о-очим, я на тебя оби-и-ижен… И сейчас буду руга-а-аться…
— За что? — оторопела я, слегка отодвигаясь. Чем дальше я была от него, тем мне было спокойней.
— За то, что назвала-а-а меня «дерьмом» при все-е-ех, — обиженно мурлыкнул Чеширский Кот, которого хотелось почесать чем-нибудь тяжелым.
— Когда? — мои глаза округлились, а я корила себя за то, что мало того что забыла этот незабываемый момент, но еще и не насладилась им как следует!
— Когда уходи-и-ила из комнаты, — вздохнул Эврард. Странно, но в голосе я, эксперт по мужским обидкам, не чувствовала обиды. — Как ты там сказа-а-ала? Дерьмоньтин?
Непроизвольный смешок вырвался у меня из груди. «Дерьмоньтин!» Это надо ж было! Слезы просыхали, уступая место тихому хихиканью. Это ж надо было! Перед глазами появилась жирная морская корова — ламантин, подняла глаза на меня и заявила: «Я ли — не я ли? Дерьмо в одеяле!» — а потом поползла в сторону одеяла, пытаясь в него обиженно завернуться.
