— Могу укрыть матом. Сразу потеплеет, — процедила я, пытаясь скинуть его руки с себя.

— Ну почему сразу ма-а-атом. Може-е-ешь укры-ы-ыть меня собо-о-ой, Цвето-о-очек! — снова прошептали мне на ухо, осторожно прихватывая губами ушко и отпуская. Сам навешал лапши, сам и ешь! Могу даже приправу дать! — Или мне приде-е-ется укры-ы-ыть себя други-и-ими цвето-о-очками?

— Но перед этим ты сложишь руки, протянешь ноги, займешь место в коробочке и не будешь подавать признаков жизни! — прорычала я, снова пытаясь освободиться. — Я тогда тебя сама укрою цветочками. Отстань, работорговец!

— Цвето-о-очек на меня обидела-а-ась? — меня снова слегка шутливо куснули губами за ухо. — Си-и-ильно?

Нет, он явно думает, что у меня между полушариями гуляет пустота. И память у меня как у допотопного компьютера! Нет, я не обиделась! Что вы! Я обрадовалась! Меня тут поставили как казенное имущество, назвав это высоким начальственным доверием, а я как-то не возликовала, не расцвела от радости, ударяя себя кулачонком в грудь.

— А ты как думаешь? У меня что? На лбу инвентарный номер написан? — закусила губу я, чувствуя, как меня нежно и отрывисто целуют в шею, играя с локоном моих волос.

— Я не зна-а-аю, — мурлыкнули мне на ухо. — Возмо-о-ожно и оби-и-иделась… Хорошо, я — козе-е-ел, зато че-е-естный. Сколько стоит твое проще-е-ение? В денежно-пода-а-арочном эквивале-е-енте, если мо-о-ожно…

— Знаешь ли! — мне удалось вывернуться и отбросить его руки. — Даже в денежно-подарочном эквиваленте оно бесценно! Или ты все меряешь деньгами? Думаешь, что за деньги можно купить абсолютно все? Прощение, прощание, любовь, верность? Что-то я сомневаюсь! Не мешай, мне нужно работать! Завтра я пойду выполнять свою часть контракта!

— Како-о-ой у меня зло-о-ой Цвето-о-очек! Прямо колю-ю-ючка! Ро-о-оза с шипа-а-ами. Зна-а-аешь, корсе-е-ет — это прокля-я-ятие. И его обяза-а-ательно нужно снима-а-ать, — игриво и нежно заметил Эврард, глядя на меня так, что большинство девушек уже расколдовались бы до наготы. — Я тако-о-ой, какой е-е-есть. Ну я поста-а-авил на тебя, и… И щито поде-е-елать? А тепе-е-ерь я о-о-очень хочу, чтобы Цвето-о-очек на меня переста-а-ала обижа-а-аться…

Он улыбнулся так сладко, доставая из кармана что-то сверкающее. Цепочка струилась змеей по его пальцам, а зеленое сердце — драгоценный камень поблескивало всеми гранями при свете оплывших свечей.

— Изумите-е-ельный изумру-у-уд, — кротко заметил Эврард, плавно подползая ко мне и не сводя с меня глаз. Его рука провела по моей шее, пока зеленые болота снова затягивали в свою трясину. — Ты еще раз доказа-а-ала мою тео-о-орию, о том, что де-е-еньги — это са-а-амое ва-а-ажное в жи-и-изни. Де-е-еньги на тебя никогда не обижа-а-аются. Даже когда ты их тра-а-атишь или разме-е-ениваешь…

— Такое чувство, что, когда ты смотришь на людей, у тебя перед глазами ценники! — фыркнула я, отмахиваясь от наваждения. Соблазнительный камень играл гранями, поражал своей красотой и чистотой, но на кону было слишком многое. Я чувствовала, как что-то внутри меня начинает сомневаться. Не каждый день тебе дарят такие дорогие и красивые подарки.

— От чистого се-е-ердца, — шептал Эврард, а на его губах расцвела улыбка. — Мое-е-ему обидчивому Цвето-о-очку. Многие не уме-е-еют просить проще-е-ения, если оби-и-идели дорогих людей. Я оби-и-идел дорогого челове-е-ека, хотя и не понима-а-аю, что может быть оби-и-идного в том, что я в тебя пове-е-ерил, поэ-э-этому я решил подарить ему дорогой пода-а-арок.

С одной стороны, я понимала, что меня просто пытаются купить подарком. Нет в нем искреннего раскаяния. Мою щеку нежно поглаживали пальцы, а зеленые глаза смотрели так, словно гипнотизировали.

— Решил купить прощение подарком? Вместо того, чтобы раскрыть рот и сказать: «Прости, пожалуйста», ты раскрыл кошелек? — с каждой секундой соблазн согласиться на условия перемирия был все сильней, но я боролась с искушением изо всех сил.

— Мно-о-огие люди даже не пыта-а-аются, — с улыбкой заметил Эврард, видя мои колебания и замешательство. — Мно-о-огие оби-и-идели и прошли ми-и-имо. Это я тут стара-а-аюсь… Ра-а-азве твой, как ты говоришь, муж кажды-ы-ый раз дарил тебе что-то краси-и-ивое в качестве скромного знака примире-е-ения? Сомнева-а-аюсь. Он просто обижа-а-ался на тебя-я-я в отве-е-ет, уходи-и-ил в комна-а-ату, хлопа-а-ал дверью и ждал, когда ты сама прибежи-и-ишь мири-и-иться. А потом до-о-олго лома-а-ался, как капризная де-е-евочка. Так что не вре-е-едничай, Цвето-о-очек.

— Нет! — на мне уже пытались застегнуть цепочку, как вдруг я очнулась, понимая, что в этом есть что-то неправильное. — Прекрати! Я не прощаю тебя! Я все еще на тебя зла! И буду злиться долго! Есть за что! Ты — редкостная змея! Так ползи отсюда!

— А вот тепе-е-ерь я на тебя оби-и-ижен! — цепочка вместе с камнем полетела в стену, а Эврард подарил мне кривую улыбку и вышел за дверь. Мое сердце зарыдало. Ему очень-о-чень хотелось его простить, очень-очень хотелось найти ему оправдание. Я едва сдержала сиюминутный рефлекторный порыв броситься вслед за Эврардом, вцепиться в него, обнять, всхлипывать и вдыхать запах сандала. Но я сдержалась, отворачиваясь от хлопнувшей двери и стиснув зубы.

Всю ночь я ворочалась и не могла уснуть. В комнате валялись скомканные бумаги, на которых я пыталась просчитать схему быстрого завоевания каждого города, опираясь на скудные данные о численности населения. На кого делать ставку? На крестьян, которые хотят обогатиться? Или попробовать убедить торговцев взять товар под реализацию, открыв склад? А может быть, попробовать сразу добраться до местных властей, переговорить с ними и убедить их в том, что наша продукция принесет им барыш? Процент тогда будет ниже, но в таком случае я смогу быстро наладить структуру. Еще было бы неплохо найти несколько лидеров среди местных, готовых помочь мне. Надо их вычислить и тут же взять в оборот.

Бессонная ночь сменилась серым, промозглым утром, которое застилало глаза туманом. Обида медленно откладывалась в пласт ненависти, который и до этого инцидента мог порадовать любого душевного археолога своими открытиями в стиле: «А помнишь, как тебя не поздравили в день рождения?» или «А помнишь, как тебе однажды заявили о том, что ты — никчемная и безработная, раз сидишь дома». Горечь старых обид всколыхнулась мутным осадком, на душе стало гадко, мерзко и отвратительно. Эврард был ненавидим мной с новой силой.

— Ребята! Собираемся все! — хмуро скомандовала я, глядя, как по моей просьбе принесли целую партию продукции. — Берем каталоги, и вперед! Возьмем с собой магов. Сейчас мы все быстро завоюем! Начнем с этого города! Пока наши коллеги по цеху продирают глаза, чтобы бежать туда налегке торговать воздухом и камнями с обочины, мы уже будем в дамках!

Я воодушевилась, почувствовала себя Жанной д’Арк, одернула платье, взвалила на себя сумку с продукцией и презентациями и показала место на карте.

— Цветочек, — замялся принц Алан, почесывая отросшую щетину. — Ты точно уверена, что хочешь туда? Просто… Слухи разные ходят… Поговаривают, что там люди бесследно пропадают!

— В сетевом люди бесследно пропадают! Особенно те, кто считает себя работорговцем! — фыркнула я, глядя, как по стройным небритым рядам пробежало сомнение. Я уже мысленно заворачивала чей-то труп в ковер, мотивируя издержками производства.

— Я туда не пойду! — возмутился один из магов с клинообразной бородкой, категорично покачав головой. — Я не хочу испытывать судьбу! Это мое решение! И никто меня не заставит!

Остальные маги тоже засомневались, переглядываясь и качая головами. Они даже устроили магический консилиум. Принцы мялись, почему-то бросая на меня странные взгляды.

— Ты хоть понимаешь, Цветочек, что туда никто не ездит? Это глухой город. Туда даже тракт зарос! — убеждал меня принц Алан, осматриваясь по сторонам. — Про этот город такое рассказывают, что даже мне, бывалому, страшно! Тебе дело говорят. Люди пропадают…

— Ты не читал криминальную хронику моего города, — фыркнула я, вспоминая сводку новостей. На горизонте нашего «посидим и поседеем на дорожку» появилось чуткое и, как выяснилось, обидчивое руководство.