— Все нормально. Сегодня как раз утро более или менее спокойное. Опять же компанию мне составили — не люблю пить в одиночку. Если что услышу, обязательно позвоню. Признаться, я сам не прочь повидать Эдди. Слишком легко мы теряем друзей. Вот к чему приводит деловая жизнь. Посмотришь — вроде все тебе друзья-приятели: улыбки до ушей, приглашения, угощения, а сами только и норовят на тебе руки нагреть. Все чем — то озабочены, все спешат, словно муравьи какие-то паршивые. Все строят себе муравейники — строят и разрушают, строят и разрушают — стараются переплюнуть друг друга, чтоб побольше, да получше, да еще не такой, как у других, так что уже и сам не разберешь, где ты и что ты. Прав был Эдди. Эх, дали бы мне миллион! Провел бы я на Северный полюс центральное отопление и стал там жить!
Идя по коридору, Джордж еще долго слышал за спиной раскаты хохота, доносившиеся из кабинета Энгерса. Вполне ничего, этот Энгерс, но всерьез на него рассчитывать не приходится. А уж разыскивать всех Э. Шубриджей по всем телефонным книгам!… Все-таки Бланш сказать надо. Пусть сама решает. В конце концов, деньги ее. Только пусть подыщет для этой работенки кого-нибудь другого. Это если взять пятьсот номеров (еще не факт, что среди них окажется тот самый Шубридж) и, скажем, положить по пять минут на звонок, получится две тысячи пятьсот минут — чуть не пятьдесят часов. Пятьдесят часов у телефона! Да это ж с тоски помрешь, никаких нервов не хватит!
В полицейском донесении на Эдварда Шубриджа номер телефона указан не был. Если бы последовал специальный запрос, полиция, конечно, сообщила бы требуемый номер, хотя в телефонной книге он не значился. Так пожелал абонент.
В местной библиотеке в Винчестере мисс Рейнберд взяла три-четыре книги по спиритизму и на несколько дней с головой ушла в это чтение. Что же такое спиритизм? Легковерие и так называемая «потребность верить»; разновидности транса, гипноз и внушение; паранормальные явления, исцеления верой…
Вчитываясь в бесчисленные толкования, объяснения и теоретические рассуждения, она старалась сохранить объективность и непредвзятость и все же, как и большинство людей до нее, пришла к выводу: научные знания в этой области слишком ничтожны, чтобы можно было вывести окончательное суждение. Она купила несколько номеров журнала «Новости парапсихологии» и «Два мира» — и сразу поняла, что напрасно. Вся эта писанина показалась ей вульгарной и откровенно тенденциозной, а безвкусные заголовки статей отбивали охоту читать сами статьи: «Загробная жизнь в ваших руках», «Царствие небесное ждет всех желающих», «Могила — не конец», «На спиритических сеансах: мир духов готовит грандиозное мероприятие». Не лучше были и такие шедевры: «Концерт в потустороннем мире», «В мире духов нет ни бедных, ни богатых» или «Теперь я верю: матушки дух моей послал мне весть».
Просмотрев еще раз перечень своих сомнений и недоумений, вызванных сеансами мадам Бланш, мисс Рейнберд заключила, что пока их прекрасно можно объяснить без всякого спиритизма. Она была готова признать, что мадам Бланш действительно впадала в транс и что ума и воображения ей не занимать. Не исключено, что мадам Бланш, сама того не ведая, склонна к самообману. И почти наверняка у нее имеются какие-то телепатические способности. Источники информации у нее, вне всяких сомнений, земные. Даром исцеления она, безусловно, обладает, но нельзя исключить и того, что мисс Рейнберд и сама легко поддается внушению. Это как у детей: бывает, ребенок ушибет пальчик и сразу в рев, но если ему сказать: «Сейчас поцелую, и все пройдет» — то, как правило, больше ничего и не требуется. Вообще, читая и размышляя о спиритизме, она все чаще видела в нем что-то ребяческое. Хотя, конечно, та же Бланш, а вернее, ее несносный зануда Генри не преминули бы прокомментировать это так: «Доколе каждый из нас не вернется к первозданной чистоте невинного младенца, нам не откроется истина, и Врата Высшего Знания не распахнутся перед нами». Она даже хихикнула, произнеся про себя эту тираду. Тем не менее сущность спиритизма оставалась для нее загадкой, и она могла лишь повторить, что вынести окончательное суждение не представляется возможным.
Эта неопределенность не помешала ей, однако, принять определенное решение относительно дальнейших сеансов с мадам Бланш. Что дали эти сеансы? На примитивном уровне они ее позабавили. Если же говорить о более серьезных вещах, мадам Бланш бесспорно помогла ей справиться с мучительной бессонницей и избавила от тревожных снов, связанных с Гарриет. По-видимому, эта неблагоприятная полоса явилась следствием общего упадка сил, умственных и физических — такое часто бывает зимой. Теперь же, когда в дверь стучится весна и не за горами благодатное лето (смотри-ка, получается не хуже, чем у Генри!), ее самочувствие резко улучшилось — настолько, что она готова была корить себя за временную слабость, какой представлялось ей сейчас ее тогдашнее состояние. Да, она старая женщина, но не из тех легковерных старух, которых ничего не стоит обвести вокруг пальца. Кстати, мадам Бланш приписывает Генри строительство знаменитого Клифтонского моста в Бристоле вместе с Брунелом в тысяча восемьсот каком-то году. Что ж, все эти сведения наверняка почерпнуты из энциклопедии или, какой-то другой книги, с которой сверилась мадам Бланш, когда решила сделать из Генри инженера — путейца.
Нет, довольно, пусть мадам Бланш проведет сегодня свой сеанс, а затем она скажет ей — вежливо, но твердо — что больше в ее услугах не нуждается. И они в расчете: те пятьдесят фунтов, которые она дала мадам Бланш, более чем достаточная плата. Лучше всего раз и навсегда выкинуть из головы Гарриет — и тем более Шолто. Чем реже она будет вспоминать о нем, тем лучше. А насчет угрызений совести из-за сына Гарриет… Право, что только на нее нашло? Какая-то столетней давности история, не имеющая к ней ни малейшего отношения. Надо, пожалуй, перечислить солидную сумму в Фонд спасения детей и поставить на этом точку.
В силу целого ряда причин сеанс в этот день вызвал у мисс Рейнберд раздражение. Начать с того, что мадам Бланш явилась в смехотворно короткой юбке, если учесть се возраст и комплекцию, и тонком джемпере в обтяжку; ворот джемпера под ее двойным подбородком скатался в тоненький валик, а неизменный жемчуг свисал длинной петлей чуть не до колен. Накрашена она была ярче, чем всегда, и мисс Рейнберд подумала: уж не выпила ли она? Бланш — таки выпила. По дороге в Рид-Корт она подвезла Джорджа до «Гросвенора» в Стокбридже, и там они перехватили по порции джина. Вечером они договорились вместе поужинать в «Фазане» — на полпути к дому, между Стокбриджем и Солсбери. Дальше — больше. Генри, как назло, был в ударе. Описывая процветания Рональда Шубриджа, он не стал его сравнивать (вопреки ожиданиям мисс Рейнберд) с безмятежно зеленеющим лавром, а упирал на его трудолюбие, ум и дальновидность. Ну, а мальчик, понятное дело, рос, мужал и постепенно занял место рядом с отцом, и глаза его горели одним желанием — быть достойным своих родителей. Гарриет сама не явилась, но направила сестре сообщение об Эдварде Шубридже, и мисс Рейнберд была вынуждена признать, что звучало оно вполне в стиле Гарриет: «В юности он был сказочно хорош! Как молодой бог! Светловолосый, загорелый, мускулистый… Ах, Грэйс! Как жаль, что ни ты, ни я его тогда не знали! Какое это было бы счастье, с какой радостью смотрели бы мы в будущее, сознавая, что нам есть ради кого жить! Слава богу, он унаследовал мою внешность». И, слава богу. Генри скоро переключился на описание последнего пристанища Рональда Шубриджа и его супруги ( вернее, их бренных тел)…, скромное сельское кладбище в Суссексе, у подножия холмов, над которыми в голубой небесной лазури жаворонки поют оссану, прославляя Божье творение (мисс Рейнберд терпеть не могла тавтологий!) и где тисы и лиственницы бросают прохладную тень на зеленый ковер под ногами и древние, поросшие мхом, могильные плиты.
