В то утро Джордж ехал в Чилболтон, он был недоволен хорошей погодой. Когда стоишь на пороге под проливным дождем и пронизывающим ветром, тебя обязательно пригласят зайти в дом и предложат чашечку чая, а это верный повод поболтать о том, о сем. Он всегда удивлялся, до чего люди любят поговорить. Наверное, это от одиночества. Полчасика беседы — и ты уже многое выяснил. Заявляешься с блокнотом, вид важный — дескать, готовлю обзор для крупного лондонского рекламно-консультационного бюро. Обычно люди не знают, о чем речь. Какие газеты вы читаете? А журналы? За сегодняшнее утро вы второй человек, мадам, кто читает это издание. Очень авторитетная газета. А что читают ваши домашние? У вас большая семья? И человек все выкладывает. А чем занимается ваш муж? Этот вопрос обычно неплохо срабатывает. Узнаешь, что делал и чего не делал муж, и что ему следовало бы сделать, и про все его недуги, и про все семейство.

— И вот, Альберт, — сказал Джордж, протягивая руку и почесывая пса за ухом, походишь-походишь, да и налетишь на какую-нибудь старую щуку, работавшую когда-то в Рид-Корте, хранительницу грязных сплетен, или на замшелого любителя пива, который может и, главное, жаждет выдать тебе полный набор слухов о каждом жителе городка. И не думай, Альберт, что раз у меня получается, значит, мне это по душе. Попадаются просто отвратительные личности. Счастливы копаться в дерьме. И еще, Альберт, надо держать ухо востро с некоторыми дамочками. Ведь я мужчина видный. Чтобы никаких глупостей. Ну, знаешь, как с той заведующей школьным хозяйством. Как же, черт возьми, ее авали? И надо же было именно мне попасться, а ведь я, по общим отзывам, был четвертым в очереди. Эхе-хе, дождика бы сейчас да ветра. Хоть бы эта чертова погода испортилась.

Джордж принялся насвистывать. Беззаботный малый. Да и какие у него заботы? Живи себе в свое удовольствие.

К вечеру того же дня два человека — те, что подверглись похищению — пришли по приглашению Буша в приемную офиса. Хотя оба они были членами парламента, они понятия не имели, чем на самом деле занимается ведомство Грандисона. Для них это было просто секретное отделение Министерства внутренних дел, которое взаимодействует с полицией и в котором не принято задавать лишние вопросы. Все, что говорилось в комнате, открыто записывалось на пленку.

Ричард Пейкфилд, выпускник Итонского колледжа, принадлежал к правому крылу лейбористской партии. Ему было лет под сорок. Подвижный, легко возбудимый, нетерпеливый, вечно обуреваемый неосуществимыми идеями, этот высокий мужчина с широко открытыми, словно от удивления, глазами был похож на школьника-переростка, несмотря на то, что не выпускал изо рта трубку, В роковой вечер похищения Пейкфилд выступал на собрании в Саутгемптоне и решил вернуться в гостиницу пешком. Когда он проходил через темный двор перед гостиницей, кто-то окликнул его из стоящей неподалеку машины. Пейкфилд подошел и увидел сидящую за рулем женщину, стекло было приспущено. Он запомнил только, что она была в темном пальто с высоко поднятым воротником, скрывавшим лицо. Волосы — короткие, светлые (она сидела в непокрытой головой). Когда Пейкфилд наклонился, чтобы спросить, чего она хочет, кто-то — видимо, мужчина, — подошел к нему сзади. Пейкфилд почувствовал острую боль в левом предплечье и, прежде чем успел выпрямиться, потерял сознание. Машина — угнанный «Ровер-2000», седан — была найдена на следующее утро брошенной на обочине дороги Саутгемптон-Уинчестер милях в трех к северу от Саутгсмптона. Она принадлежала остановившемуся в гостинице коммивояжеру. Когда похитители завладели машиной, он крепко спал и поэтому о пропаже заявил только наутро. Пейкфилд пришел в себя в помещении, где ему предстояло пробыть вплоть до освобождения.

Со второй жертвой похитителей, Джеймсом Арчером, все произошло примерно так же. Арчер был одним из старейшин лейбористской партии — умный, грубоватый, открытый человек лет шестидесяти пяти, профсоюзный деятель, сын йоркширского шахтера, ныне член кабинета министров, энергичный и толковый. Арчера похитили, когда он проводил уик-энд у своих друзей за городом недалеко от Хай-Уикома. Он часто бывал у них и любил перед сном пройтись минут пять по аллее — подышать свежим воздухом. Когда он поравнялся с машиной, стоявшей у дороги в тени деревьев, боковое стекло приспустили, и женщина, сидящая за рулем, сделала ему знак рукой. Он повел себя осмотрительнее, чем Пейкфилд — остался стоять на месте и спросил, что ей нужно. Прежде, чем женщина ответила, Арчер услышал сзади шаги и хотел было повернуться, но кто-то схватил его сзади, перед ним мелькнуло лицо в маске, потом он почувствовал укол в плечо и тут же потерял сознание. Арчер был уверен, что на него напал мужчина. При своем невысоком росте Арчер был сильным человеком, но его схватили и держали с явно мужской силой. Что касается женщины в машине, она была с непокрытой головой, и Арчер мог бы поручится, что она точно не блондинка. Волосы у нее были либо темно-каштановые, либо черные. Машину — «Вольво», седан — обнаружили на другой день на заброшенной дороге, идущей через лес неподалеку от Мейденхеда. Она была угнана со служебной стоянки больницы в Хай-Уикоме и принадлежала молодому врачу, который всю ночь был занят на дежурстве и потому об исчезновении машины заявил только утром. Снятие отпечатков пальцев с обеих машин результатов не дало. Угонщики, конечно, были в перчатках, действовали они наверняка — знали, что полицию никто не вызовет. Очевидно, в обоих случаях они затем пересаживались вместе со своей жертвой в собственную машину.

Арчер пришел в себя в том же помещении, что и до него — Пейкфилд. Оба одинаково описывали это помещение и режим. Две комнаты без окон. В первой, побольше — деревянный стол, стул и кожаное кресло. В задней — поменьше — раскладушка, застеленная дешевым бельем. За занавеской в нише уборная, на стене — умывальник с горячей и холодной водой. Над ним — небольшое зеркало и розетка для электрической бритвы. Тут же на полочке — бритва «Филипс». В каждой комнате на потолке — лампа, включать и выключать свет пленник мог сам. Под потолком — вентиляционные отверстия, внизу — электрообогреватели «Димплекс», которые можно было включать и выключать. В первой комнате на стене висел репродуктор с ручкой для регулировки громкости. Большую часть дня передавали легкую музыку — классическую и эстрадную. Над этим репродуктором был другой, который не регулировался. Перед тем, как пленнику приносили пищу, он должен был перейти в спальню и закрыть за собой дверь. И Пейкфилд, и Арчер обнаружили, что в таких случаях дверь изнутри не открывается, хотя никакого запора на ней нет. Пейкфилд обследовал дверь, когда она была открыта, и обнаружил на косяке на уровне ручки три заглубленных штыря, которые, видимо, выдвигались при помощи дистанционного управления и входили в три цилиндрические полости на кромке самой двери. Кто-то немало потрудился — Буш давно это знал, — чтобы обеспечить надежную охрану и застраховать себя От случайностей. Голос, передававший указания по репродуктору, был мужской, он всегда звучал на фоне каких-то помех, так что иногда даже трудно было разобрать слова.

Дверь, отделявшая эти две комнаты от внешнего мира, была из какого-то прочного дерева, без ручки с внутренней стороны. В верхней половине двери было вмонтировано квадратное зеркало два на два фута. Оба пленника вскоре поняли, что это окно с односторонней видимостью, через которое за ними наблюдали снаружи. Пейкфилд пытался разбить зеркало стулом, но только сломал стул, который ему без всяких комментариев был заменен. Кормили сносно. В распоряжении пленника были журналы, правда, все время одни и те же.

Никаких газет не давали, не предоставляли никакой информации, касающейся похищения, но и Пейкфилд, и Арчер догадывались, что их держат, чтобы получить выкуп. Они пребывали в счастливом неведении относительно смертного приговора, который навис над ними и был бы приведен в исполнение в случае невыплаты выкупа в срок.