– Я хожу туда просто для того, чтобы побыть одной, – сказала мне Утч. – Там хорошо думать и просто отдыхать

– И просто однажды ночью ты можешь наткнуться на него, – сказал я.

– Северин туда больше не ходит, – сказала Утч. – Он ведь ушел с этой работы, помнишь? Уволился, ты разве забыл?

– Не от всего же в своей жизни он уволился, правда?

– Пойдем в следующий раз со мной, – сказала она. – Я знаю, что значит для тебя все это сооружение, но, пожалуйста, я тебя очень прошу.

– Ноги моей там больше не будет, тем более ночью, – сказал я. – Там полно всякой заразы, которая оживает по ночам и бегает вокруг в темноте.

– Пожалуйста. Это очень важно для меня. Я хочу, чтобы ты сходил туда.

– Не сомневаюсь, что для тебя действительно это очень важно, – сказал я.

– Наверное, это последнее место, где у меня был оргазм, – сказала Утч, явно не стеснявшаяся таких тем. – Я думаю, может, мы попробуем.

– О нет, – сказал я. – Не собираюсь. Это не в моем стиле.

– Ну, пожалуйста, попробуй, – сказала Утч. – Ну ради меня.

Я ненавидел Северина Уинтера уже за то, что из-за него моя жена сейчас выглядела жалкой. Но что мне оставалось делать? Я пошел с ней туда.

Темная клетка отзывалась гулом, как заброшенный улей, покинутый его опасными обитателями. В новом спортзале я стукнулся лодыжкой об открытую дверцу шкафчика, и металлический звук разнесся по всему пространству, среди развешанных для просушки пропотелых носков, собранных в углу хоккейных клюшек, разбросанных бинтов и наколенников.

– Тише, – сказала Утч, – чтобы Харви нас не услышал.

– Харви?

Я представил себе сторожевую собаку, крадущуюся среди капающих душей.

– Сторож.

– Ну, тебя он, конечно, знает, – сказал я, треснувшись о низкую скамейку и приветствуя щекой холодный цементный пол. На полу был тонким слоем рассыпан какой-то порошок, что-то вроде дезодоранта для помещений.

– Ради бога, – прошептал я, – Утч, держи меня за руку!

Она повела меня в туннель, где у меня возникли неуместные мысли о летучих мышах. Воздух был спертым. Когда мы вошли в освещенную луной клетку, зашевелились голуби. Я тащился за Утч по скрипучему треку.

– По-моему, я потерял ключи, – сказал я.

– Ключи у меня, – сказала она.

Она приоткрыла дверь борцовского зала, и оттуда резко пахнуло горячей резиной от обогревателей. Я закрыл дверь, она включила свет. Я знал, что снаружи одна из клеточек этого улья загорелась, наподобие глаза доисторического животного с головой-куполом.

– Разве лунного света не достаточно? – спросил я. Она уже раздевалась.

– Это разные вещи, – сказала она.

Я смотрел на ее сильное, округлое тело; она была зрелой женщиной, но двигалась как молоденькая девушка. Я чувствовал свежую волну желания, которую наверняка всякий раз мог чувствовать и Северин, если бы только забывал хоть иногда о своей персоне и отдавался на волю чувств. А может, так и было, подумал я.

Я смотрел на незнакомку, наблюдавшую, как я раздеваюсь.

Утч взяла меня в клещи! Случайно я угодил ей локтем в губы, и она прикусила язык; она сказала:

– Не так грубо. Полегче, постарайся нежнее.

«Не надо выступать в роли тренера», – подумал я. Я потрогал ее; она уже была готова, и я понял в тот момент, что есть мужчины, реальные или воображаемые, которые могут без всяких усилий привести ее к оргазму. Она так быстро втащила меня на себя и в себя, что я не почувствовал сразу, каким шершавым и пахучим оказался мат. Мы скользили через белый круг к мягкой стенке, а я пытался подпихнуть ее обратно к центру, вспоминая, как часто Северин кричал своим борцам: «Не давай увести себя с мата!»

Утч начала биться, выгибаться мостиком подо мной. Она кончала. Так быстро! Я услышал ее стон, похожий на жужжание пчел, неистовствующих в улье. На ум пришли вспугнутые голуби, сторож Харви, тихонько постанывающий в темноте и мастурбирующий на мягком грязном полу под борцовским залом. Боже, подумал я, так вот как это было. Северину Уинтеру все это знакомо.

Мы оказались зажатыми в самом дальнем углу зала; мы пропутешествовали через два мата, а Утч все еще кончала. Я чувствовал, как никну внутри нее, пока совершенно не съежился там, потеряв с ней всякий контакт.

– Я кончила, – сказала Утч.

– Не сомневаюсь, – сказал я, не скрывая ревности, и по голосу она поняла, как я далек от нее.

– Ты можешь испортить все что угодно, если захочешь, – сказала она, поднимаясь и прикрываясь взятым из кучи полотенцем.

– Не пора ли теперь сделать несколько флик-фляков? – спросил я. – Или дать пару кругов по треку?

Она схватила свою одежду и уже шла к двери.

– Погаси свет, когда будешь уходить, – сказала она. Я вышел вслед за ней, по дороге уколов чем-то пятку. Возле туннеля я догнал ее и обнял за плечи.

– Занозу засадил, – сказал я. – Трек этот чертов…

В сауне она уселась в противоположный от меня угол, подстелив на полку полотенце, подтянула к лицу коленки и спряталась за ними. Я молчал. Когда она пошла в бассейн, я решил не плавать, а подождать ее на мелкой половине. Она сделала несколько кругов.

Я шел за ней по направлению к душу, она обернулась и кинула что-то в воду.

– Что это? – спросил я.

– Ключи, – сказала она. – Больше я сюда не приду.

В свете зеленых подводных ламп я увидел, как связка ключей плюхнулась на дно бассейна. Я не хотел оставлять их там. Уж лучше я их пошлю Северину на Рождество аккуратно запакованными в хорошенькую коробочку с дерьмом. Честно говоря, в тот момент я не знал еще, зачем они мне нужны, но когда Утч скрылась в душе, я нырнул и вытащил их.

Так у меня оказались ключи, и они как раз лежали в моем кармане в ту ночь, когда я гулял в одиночестве и увидел машину Северина, припаркованную рядом со спорткомплексом. Окно борцовского зала светилось, как гигантская линза телескопа, установленного в фантастической обсерватории.

Итак, он туда больше не ходит? Я был уверен, что там он не один. Я поискал глазами разбросанные туфельки разного размера, но не нашел ничего похожего. Кто на этот раз? Я подумал было пойти и привести Эдит, чтобы показать, как многого добилась она своей местью. Потом подумал об оставленной дома Утч, все еще уверенной, что Северин – великий страдалец. Она простила его, но она не простила меня и Эдит.

Ладно, Утч, подумал я, сейчас ты увидишь, какой он страдалец. Пока я бежал по тропинке мимо библиотеки, меня вдруг осенило: все это время Северин виделся с Одри Кэннон, он никогда не прекращал свиданий с ней. Знала ли об этом Эдит?

– Утч должна узнать! – прокричал я во весь голос, из последних сил проносясь мимо нового университетского здания, в котором, без сомнения, Джордж Бендер выращивал дрозофил и размышлял над вполне предсказуемыми результатами.

Утч расслабленно лежала в ванне.

– Вылезай, – сказал я. – Надень что-нибудь и поедем. Хочешь познакомиться с Одри Кэннон?

Я помахал в воздухе ключами, а потом наставил их на нее как пистолет.

– Пойдем, – сказал я. – Покажу тебе, кто уволился, а кто нет.

– Что бы ты ни собирался делать, я прошу тебя прекратить, – сказала она. – Не будь дураком.

– Ты думаешь, он так страдает, – сказал я. – Ну так пойдем и посмотрим на его страдания. Пойдем, посмотришь, как обстоит дело.

Я вытащил ее из ванной.

– Я не хочу оставлять детей, надо хоть Джеку сказать, куда мы идем.

– Оставь эти увертки, Утч! – крикнул я. – Северин трахается в борцовском зале! Неужели тебе не интересно посмотреть с кем?

– Нет! – пронзительно закричала она. – Я вообще не хочу его видеть.

– Одевайся, – сказал я.

Я кинул ей блузку и свои домашние брюки – те, что всегда висели на двери ванной. Не важно, что она наденет. Я нашел свой пиджак с кожаными заплатками на локтях и напялил на нее. Она вышла босиком, но на улице было не холодно, и мы не собирались задерживаться там. Она перестала сопротивляться, хлопнула дверцей машины и села, уставясь перед собой.