— Значит, я должна носить только голубой пояс? — недовольно говорила она. — Если сейчас не носить красное, то когда же еще? Старые женщины красное не носят.

И все-таки она послушалась: сняла с себя все украшения и стала одеваться, как должно жене сельского учителя. О-Юки отдала Санкити все свои деньги.

— Перед отъездом отец подарил мне сто иен, — сказала о-Юки, положив перед мужем деньги, завязанные в шелковый платочек. — «Трать их только в крайнем случае», — сказал он, когда провожал меня из родного дома.

Она рассказала Санкити, что, напутствуя ее в дорогу, отец строго-настрого запретил ей и думать о возвращении под родительский кров: раз ты вышла замуж, так хоть с голоду умри, но оставайся с мужем. Слушая жену, Санкити представлял себе старого Нагура. Видимо, это был человек решительный, даже крутой, но справедливый.

— Кому морской капусты, кому морской капусты! — раздалось на улице. Почти у самых ворот дома остановилась группа молодых женщин и девушек. Они пришли издалека — из самой провинции Этиго. Глядя на их крепкие фигуры в запыленной дорожной одежде, о-Юки вдруг тоже почувствовала себя в пути. С ручья доносилось кваканье лягушек, стук мельничного колеса... Мимо, дребезжа, проехала телега...

За домом Санкити, который находился в старой части деревни, проходил тракт. Однажды Санкити решил вместе с о-Юки пойти в гости к директору школы. Тропинка повела их через долину, заросшую деревьями. Возле тутовой рощи о-Юки увидела большое здание, окна которого горели на солнце. Это была школа, в которой работал ее муж: Санкити иногда ходил в школу по этой дороге, но чаще он шел вдоль ручья; тропинка выводила его к шоссе, возле железнодорожной станции. Он пересекал его и попадал на другую тропинку, бежавшую между рощей и каменной стеной. Возле железнодорожного переезда он встречал стайки учеников, спешивших в школу. В их окружении Санкити подходил к воротам школы, утопавшим в зарослях акации. По рассказам мужа, о-Юки знала, что их дом стоит на склоне большой горы, примерно на полпути к вершине. Санкити всегда добавлял, что он совсем не чувствует, что живет в том же краю, что и его сестра о-Танэ. Ведь отсюда до Кисо было всего несколько десятков ри. Но о-Юки ничего не говорило название городка, где жили Хасимото. Она даже не представляла себе, в какой стороне он находится.

По примеру школьного сторожа Санкити решил посадить у себя в огороде бобы и картофель, — словом, те овощи, которые не требуют особого ухода. Как-то на двор к Санкити зашел крестьянин, продававший рассаду лука. Санкити посадил и лук.

Однажды на имя о-Юки пришло письмо. Обратный адрес был подписан женским именем. Но в письме было написано:

«Я верил, что ты станешь моей женой. И вот ты вышла за другого... Я в отчаянии. Скоро навещу тебя...»

О-Юки показала письмо мужу и сказала, что оно очень удивило ее. Санкити с любопытством прочитал письмо, но не стал дознаваться, кто бы мог написать его. Несколько дней после этого письма о-Юки ходила как в воду опущенная. Она замкнулась в себе, все больше молчала. Если Санкити, заметив беспорядок в доме, выговаривал жене, она неделю не говорила с ним. Бывало, что целый день глаза у нее были полны слез. Тогда Санкити ругал себя за ненужную строгость, был особенно ласков с женой.

— Какой вкусный сегодня соевый творог! А винегрет — просто пальчики оближешь, — говорил он жене. И о-Юки переставала дуться. Плохое настроение у нее проходило, и она опять становилась веселой, доброй, услужливой. С утра до вечера с ясным счастливым лицом делала она домашнюю работу. В общем, ей привольно жилось в доме мужа.

У себя в комнате о-Юки поставила кое-какие вещи, привезенные из родительского дома. В большом ящике, обтянутом кожей, с выгравированным на крышке фамильным гербом, она держала косточки для игры на кото, там же лежали две маленькие куклы — мальчик и девочка. Они напоминали ей о детстве, проведенном в доме отца. Скоро от родных и знакомых стали приходить поздравительные письма и подарки молодым. Прислала письмо и Сонэ, с которой Санкити познакомил о-Юки перед отъездом из Токио.

— Посмотри, какой мелкий, прямо бисерный почерк у Сонэ-сан. И какой красивый. Так может писать только она, — смеялся Санкити, читая письмо.

— В самом деле очень красиво, — восхищалась о-Юки.

Поздравительное письмо получила о-Юки и от Цутому — юноши, служившего в конторе ее отца. Цутому был родственником зятя о-Юки. Письмо обратило на себя внимание своим слогом — так мог писать только молодой коммерсант.

Так постепенно налаживалась жизнь молодой четы. На огороде взошли посаженные Санкити бобы, появились первые ростки картофеля. Мало-помалу неуютный, запущенный дом Санкити становился семейным очагом. О-Юки познакомилась с двумя соседками. Обе жили неподалеку, у одной из них, матери многочисленного семейства, был болен муж. Женщины приходили к о-Юки, приносили гостинцы, овощи со своих огородов, советовали, как лучше вести дом, — словом, делились опытом многолетней семейной жизни.

5

Летом, когда в Токио кончились занятия в школах, приехала погостить о-Фуку, младшая сестра о-Юки. Они были с о-Юки погодками. О-Фуку училась в Токио и жила в школьном пансионе. С разрешения матери она отправилась на лето к сестре в деревню.

Школа, где работал Санкити, была частной, но ожидалось, что ее вот-вот передадут в ведение местных властей. Каникулы в ней были почти наполовину короче каникул в Токио. О-Фуку могла отдыхать почти два месяца. Когда все на огороде созрело и зацвел картофель, набросив на грядки зеленый ковер в белую крапинку, занятия у Санкити наконец кончились, и он вздохнул свободно.

Появление свояченицы было странно и приятно Санкити. В свободное от занятий время, — а Санкити и в каникулы не расставался с книгами, — он приходил в столовую, где обычно собиралась вся его небольшая семья, и с удовольствием вступал в общий разговор, стараясь развлечь гостью.

Как-то раз о-Юки принесла в гостиную, выходящую на юг, ящичек с фотографиями многочисленной семьи Натура. Вот фотографии старших сестер: наследницы всего дома и дела Нагура и второй, получившей в приданое магазин. На одних фотографиях они сняты отдельно, на других — в окружении младших сестер. О-Фуку и о-Юки оживленно рассказывали о своем доме. На одном снимке маленькая девочка двух-трех лет. Она стоит, прижавшись к кормилице, и смотрит немного испуганно. Это о-Юки. А вот еще о-Юки. Здесь она уже подросток. Она стоит с подругой. В руках у нее европейский зонтик. Эта фотография того времени, когда о-Юки училась в Токио. В ящичке много ее снимков, по ним можно представить себе, как о-Юки росла, менялась, пока не превратилась в красивую девушку. Было несколько снимков, на которых лица людей кто-то соскоблил.

Санкити пошел за своими фотографиями. Показывая их сестре, о-Юки объясняла:

— Вот этот юноша в заломленной набок кепке — Санкити, когда он только что приехал в Токио учиться, а это Содзо. — С фотографии смотрел мальчик в переднике. — Это Сёта, сын Тацуо. А вот и сам Тацуо... Это Минору, а этот, стоящий позади всех молодой человек, с перекинутым через плечо кашне, — Морихико.

— Ну что, хорош? — смеясь, спросил Санкити, показывая о-Фуку пожелтевшую от времени карточку. На ней Санкити был снят еще мальчиком, когда только что приехал из деревни в Токио. Он с приятелем, пошел в парк Асакуса, там они и сфотографировались.

— Неужели это Санкити?! — воскликнула о-Фуку, рассматривая фотографию. — Какой он хорошенький! А вот здесь он мне не нравится, — какой-то угрюмый. — И о-Фуку показала на снимок, сделанный в тот день, когда Санкити окончил школу. Санкити на нем выглядел таким, будто он о чем-то напряженно думает, устремив взгляд вдаль. Взглянув, о-Юки рассмеялась.

Было и еще несколько фотографий, подаренных о-Юки юношами. Они все были незнакомы Санкити. Он знал только несколько имен понаслышке.