Неровный свет лампы упал на коричневые обои, озарил довольно высокий потолок. В открытую дверь была видна еще одна комната — там стоял стол, на нем учебники. В ней жил мальчик. Дом показался о-Юки достаточно большим, но на всем лежал отпечаток глухой провинции.

Привезли багаж, оставленный Санкити на вокзале. А молодым все казалось, что они в поезде. На какой-то станции к ним в купе подсели муж с женой. Они то и дело поглядывали на Санкити с о-Юки и шептались. У женщины были огромные глаза, а глаза мужчины смотрели тоскливо. Даже сейчас, вспоминая эти взгляды, супруги чувствовали неловкость. А когда они ехали, то от стыда, что путешествуют на людях, Санкити и о-Юки робели даже взглянуть друг на друга.

Рассвело. Сквозь бумагу, которой была оклеена дверь в комнату, лился мягкий свет. О-Юки пошла на кухню и принялась за работу. Дверь из кухни вела прямо во двор. О-Юки открыла ее и вышла наружу. Полной грудью вдохнула молодая женщина чистейший прохладный воздух раннего утра, каким она никогда не дышала. Она огляделась по сторонам: домики, составлявшие улицу, так же как и дом, в котором она провела эту ночь, покрыты тростниковыми крышами. За тутовым полем выстроились хижины деревни, дальше в стороне темнела небольшая роща. Между поселком и рощей виднелись синеватые горы, цепь за цепью уходившие к самому горизонту. О-Юки прошла по двору и остановилась в том месте, откуда горы были особенно хорошо видны. Было тихо, тихо, слышался только какой-то мерный однообразный стук. О-Юки догадалась — это водяная мельница. За домом журчал небольшой ручей, затененный плакучей кроной дерева гуми. О-Юки подошла к самому берегу, наклонилась и зачерпнула рукой холодную воду. Ручей бежал из бамбуковой рощи неподалеку, вымывая себе ложе между камней и играя водорослями. О-Юки умылась в ручье. Все казалось ей таким необычным.

С бадьей в руке по двору к калитке шел мальчик. Воду брали в колодце, которым пользовалось несколько семей. К нему вела тропинка, вытоптанная вдоль забора, заросшего китайской сосной.

Беспорядок и запустение, царившие в доме Санкити, утром еще больше бросились в глаза. Комнаты в родительском доме о-Юки были уютные и нарядные, здесь же не было ни одной красивой вещи, от которой уютно в доме. О-Юки принялась за уборку. Мальчик взялся с рвением помогать ей. Он принялся старательно подметать двор, а молодая хозяйка начала с кухни. Поставив кушанья на огонь, о-Юки с ведром пошла на веранду мыть пол. Было то время года, когда цветут азалии. Лиловым ковром покрыли они землю возле забора, а в саду под яблонями распустились другие, белые, азалии. Чувство умиротворения наполнило душу молодой женщины. Дом, в котором цветут цветы, благословен. За забором слышалось лязганье: кто-то мыл кастрюли. С одной стороны дом был обнесен белой стеной, которая казалась особенно белой под яркими лучами солнца.

Подошло время завтрака. О-Юки накрыла стол в столовой, принесла кушанья собственного приготовления. Она накормила мужа, поела сама, выпила немного мисо — кисловатого, освежающего сока — из невзрачной деревянной миски. Мальчик ел рис, радостно улыбаясь о-Юки. Так прошел первый завтрак на новом месте. В одной из корзин у о-Юки была дорогая, лакированная шкатулка с хаси — палочками для еды, — которую подарили ей на свадьбу. Были в ней и другие красивые вещи, но они как-то не подходили к простой, даже бедной обстановке этого дома.

Санкити и мальчику надо было идти в школу. Жизнь в деревне проста и непритязательна. Из дому выходят в обычном платье, лишь бы оно было чистое. Санкити не стал переодевать кимоно.

Провожая мужа, о-Юки не забыла дать ему большое бэнто. Так началась ее семейная жизнь. Дома она жила в роскоши, многочисленные слуги спешили выполнить любое ее желание. Теперь надо было привыкать к иной жизни. Но о-Юки этого не боялась. Она была молода, здорова, полна сил, и мысль, что она может быть помощницей мужу, делала ее счастливой.

Санкити попросил деревенского кузнеца выковать ему мотыгу. Возвратившись из школы, Санкити брал мотыгу и шел на огород. У хозяина дома он снял небольшое поле, начинающееся прямо за забором. Это был невозделанный каменистый, заросший сорняком участок, примыкавший к забору. Чтобы превратить его в огород, Санкити предстояло выбрать камни и хорошенько его перекопать.

В углу, возле забора, рос особенно упорный сорняк — трава, цветущая желтыми цветами, которую в народе называют «железнодорожник». Санкити приходил в отчаяние от ее живучести. Хуже всего было то, что одним «железнодорожником» дело не ограничивалось. У некоторых сорняков корни щупальцами расходились под землей во все стороны, давая тут и там новые побеги. Тяжелого труда стоило Санкити его поле.

Санкити решил заниматься сельским хозяйством, еще когда гостил в Кисо у сестры о-Танэ. Он обратил внимание, что труд на земле делает людей более здоровыми духовно и физически. И вот он сам взял в руки мотыгу. С непривычки руки и ноги ломило у него так, что он готов был бросить свою затею. Время от времени он устало распрямлялся, потягивался и, опершись на мотыгу, отяжелевшую от налипшей земли, вдыхал полной грудью свежий воздух. Чтобы солнце не било в глаза, он повязал голову полотенцем, как делают крестьяне, низко надвинув повязку на лоб.

— Я вижу, работа спорится — любо посмотреть! — крикнул через ограду проходивший мимо человек. Это был школьный сторож. Он тоже арендовал клочок земли, дававший ему некоторый доход, что было важным подспорьем к его крохотному жалованью. Санкити давно собирался поближе познакомиться с ним, поговорить о хозяйственных делах, попросить его помочь вскопать и засеять огород. У него же Санкити думал занять семян.

Санкити работал на огороде каждый день. И сегодня, вернувшись из школы, Санкити сразу же взялся за мотыгу. Скоро из дома вышла о-Юки, за ней прибежал мальчик.

— А ну-ка, нечего бездельничать! Беритесь помогать! — напустил на себя строгость Санкити.

— А мы и пришли помогать! — засмеялась о-Юки.

— Собирайте камни и бросайте вон в ту кучу, — приказал Санкити и добавил, улыбнувшись: — К физическому труду надо привыкать с детства, а то в самом деле, какой из меня теперь крестьянин! — Усмехаясь, он долго пыхтел, пытаясь разбить мотыгой большой ком земли.

Повязавшись полотенцем и подоткнув подол кимоно, о-Юки принялась за работу. Вместе с мальчиком они собирали в корзину камни и таскали к ручью. Сорняки, вырванные с корнем, относили к забору. Трава была тяжелая от прилипшей к корням влажной земли. О-Юки скоро устала, но виду не показывала. Ласково светило солнце. Все трое точно купались в его лучах и работали все с большим воодушевлением.

— Ты правильно сделал, что повязался. Только очень смешно — повязка из полотенца и очки, — рассмеялась о-Юки, остановившись возле мужа. Мальчик тоже улыбнулся. Санкити посмотрел на жену, вытер испачканной в земле рукой пот, выступивший на лбу, и тоже рассмеялся.

Трудовой день кончился. Санкити, умывшись в ручье и почистив мотыгу, присел у калитки на скамью и затянулся папиросой, испытывая во всем теле приятную усталость. О-Юки, вымыв ноги, села рядом с мужем. Мимо проходили, здороваясь, крестьянки с мешками через плечо. Они возвращались с полей — в этом краю женщины работали наравне с мужчинами. О-Юки видела их сильные фигуры, их усталые, но говорящие о здоровье лица, и она поняла, что женщина, если нужно, может выполнять любую физическую работу.

У о-Юки было еще много девичьего в характере и в привычках. Весь ее облик, напоминавший, что она из богатого дома, не подходил для жены бедного сельского учителя. И уже меньше всего шел ей этот красный, пламенеющий пояс-оби, когда она таскала на огороде камни.

И Санкити решил постепенно отучать о-Юки от ее прежних привычек. Тоном наставника он говорил ей, что нехорошо появляться в деревне в оби, подвязанном так высоко, что цвет пояса должен быть не такой яркий, что нельзя носить на руке сразу два золотых кольца. А самое лучшее, советовал Санкити, снять все украшения и убрать их в шкатулку. О-Юки очень расстраивали поучения мужа.