В дальнейшем в творчестве Тосона наблюдается новый перелом: он отходит от общественно-проблемного романа и переходит к психологическому роману. Таков написанный Тосоном в 1918-1919 гг. роман «Синсэй» («Новая жизнь»), раскрывающий с большой искренностью его душевные переживания в связи с новой любовью, пережитой им после смерти жены. Еще в первом романе — «Хакай» — в душевных конфликтах и излияниях героя можно было видеть отзвуки влияния Достоевского; теперь эти отзвуки становятся еще явственнее, превращая «Синсэй» в своего рода роман-исповедь, в которой автор (он же герой) видит средство спасения и для себя самого, и для любимой им женщины. Эта линия в творчестве Тосона несколько преображается в следующем, также автобиографическом романе— «Араси» («Буря»), вышедшем в 1926 г., и в его продолжении «Бумпай» («Раздел»), появившемся в 1927 г. В этих романах Тосон повествует о своих детях, рассказывает о постепенном, все растущем отдалении их от отца, о появлении у них своей собственной жизни; он видит, что они — люди другого поколения, другого мира, и склоняется перед этой неизбежной, по его мнению, драмой каждого: в середине жизни видеть закат «своего века» и появление нового. Он считает, однако, что его долг — помочь этому новому.

В последние годы своей жизни Тосон переходит к новому жанру — историческому роману: в 1928 г. в 57-летнем возрасте он начинает большой роман о революции Мэйдзи — «Ёакэ-маэ» («Перед рассветом»), долженствующий стать, по замыслу автора, своего рода национальным эпосом, широким полотном, изображающим картину распада феодальной Японии и зарождения новой. Над этим романом он работает много лет, и на нем по существу и заканчивается большая литературная деятельность писателя. Умер он 21 августа 1943 г., немного не дожив до краха той Японии, которой были посвящены все его произведения.

Симадзаки Тосон много работал и в детской литературе, создав в этой области ряд замечательных вещей. Преобладающее большинство их написано в форме рассказывания своим детям и посвящено главным образом теме «родина», прозрачно-простому, но проникновенному рассказу об обыденных мелочах родной природы и жизни. Таковы сборники: «Осанаки моно-ни» («Маленьким», 1916), «Осанаки-моногатари» («Рассказы для маленьких», 1923) и особенно шеститомная «Тосон токухон» («Хрестоматия Тосона», 1925), где собрано все, что было можно выбрать для детей из его произведений.

Работать над «очерками» писатель начал в 1900 г. в Коморо — маленьком городке в горах провинции Синано. Сюда приехал он в 1899 г. после бурной полосы жизни в Токио в кругу молодых энтузиастов-романтиков, вдохновляемых Китамура Тококу и объединенных журналом «Бунгакукай». В этом кружке Тосон и сформировался как тонкий лирический поэт-романтик (сборники 1897 г. — «Вакана-сю» и 1898 г. —«Хитохабунэ»). Однако скоро он стал понемногу отходить от субъективно-лирических тем, и в его третьем сборнике — «Нацугуса» (1898) — уже чувствуется веяние реалистической поэзии природы. Характерно, что появление этой новой нотки связано у него с летним пребыванием на родине, в деревне у сестры. Вскоре, в следующем же, 1899 г. жизненные условия заставляют его на двадцать восьмом году жизни покинуть столицу и переселиться в родную провинцию, в городок Коморо, где он получает место учителя местной школы. С этого момента начинается продолжающаяся около семи лет «полоса успокоения» от бурь мятежной юности. Писатель живет мирной жизнью среди любимой им горной природы, окруженный простыми людьми; обзаводится семьей, много работает: заканчивает новый сборник стихов — «Ракубай-сю» («Опавшая слива»), изданный в 1900 г., в котором реалистическая струя еще заметнее, и в том же году начинает свои «Очерки реки Тикума». В них он запечатлевает окружающую его дикую горную природу и простую жизнь среди нее. Написанные с большой теплотой, эти «Очерки» послужили как бы первой пробой сил автора — прозаика-реалиста. «Очерки» долго лежали у автора и увидели свет только в 1911 г. Они вошли в историю новой японской литературы не только как одно из прекрасных произведений Тосона, но и как один из лучших образцов художественного очерка.

Интересно отметить, что переход Тосона к реалистическому мироощущению связан у него с большим влиянием «Казаков» Толстого, которыми он, по его собственным словам, тогда зачитывался. Он сам позднее признавался: «Когда я выходил на возвышенность над берегом Тикума, предо мной вставали образы персонажей Толстого, и бывало, что мои думы улетали туда, к незнакомому мне Кавказу».

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1

Все женщины дома Хасимото были на кухне — готовили обед. Одних работников шестеро, начиная от старшего приказчика и кончая мальчиком на побегушках, а тут еще гости из Токио. Хозяйка дома о-Танэ стряпала сама. Ей помогали дочь и служанка. Нелегкое дело стряпать на такую семью, но она привыкла, живя долгие годы в деревне.

Рядом с кухней находилась просторная столовая с чисто вымытым полом. Сверкающий лаком буфет занимал почти всю стену, посредине был сложен очаг, над которым висела прикрепленная к потолку жердь с крюком на конце. В очаге даже летом горел огонь, на котором доваривались кушанья, приготовленные на кухне. Эту большую комнату, старомодно обставленную, освещало небольшое окно. В раздвинутые сёдзи был виден клочок голубого неба.

Старик в широких штанах внес на кухню бадью ледяной воды из колодца, что на заднем дворе. Не так давно он отдал всю свою землю детям и теперь прислуживал в доме Хасимото: носил воду, огородничал.

Наконец обед был готов.

— Послушай, о-Хару, куда это сгинул Сёта? — спросила о-Танэ служанку.

О-Танэ жила когда-то с мужем в Токио, там у них родилась дочь, но жизнь вдалеке от столицы давала о себе знать: нет-нет и срывалось у нее с языка местное словечко.

— Молодой хозяин пошел к Ямасэ! — зардевшись, отвечала о-Хару. Ей недавно исполнилось семнадцать лет, и она то и дело краснела.

— Видать, допоздна там засидится, — предположила о-Танэ. — Это не первый раз. Пойдет туда и застрянет. Ты его дзэн не подавай, — сказала она дочери.

Когда столики были расставлены и накрыты — сначала для хозяина и гостей, потом для работников, — мать любовно оглядела дочку, чье личико было прекрасно, как у фарфоровой куклы, и послала ее к гостям.

О-Сэн была стройная, красивая девушка, ростом выше матери. Ей пора было замуж, но в детстве она тяжело болела и до сего времени умом была совершенный ребенок. Ей, видно, суждено было провести жизнь под родительским кровом. Мать очень любила и жалела ее: говорила с ней ласково, ровно, выбирая самые простые слова; она и к ходившей за ней служанке относилась не так, как к другим слугам. Когда причесывали о-Сэн, делали прическу и о-Хару. Этой о-Хару даже спать позволялось в одной комнате с о-Сэн — только бы у девушки была подруга.

Гостей было двое: Санкити, младший брат о-Танэ, и сын одного токийского знакомого Наоки. Оба приехали к Хасимото на каникулы. Наоки еще учился в школе. Здесь была родина его отца и матери, и он впервые так далеко путешествовал. К Санкити этот юнец относился с глубоким почтением и называл его не иначе, как «ни-сан» — «мой старший брат».

— Для наших гостей столовая с очагом в диковинку, вот я и накрыла здесь, — сказала о-Танэ мужу, когда он сел за свой столик.

Рядом со столиком хозяина стояли накрытые по-старинному столики для Наоки и Санкити.

— А где Сёта? — спросил Тацуо у жены. Судя по тону, он был недоволен отсутствием сына.

— Он пошел к Ямасэ. Там он, верно, и пообедает, — ответила о-Танэ.

Здесь же, в столовой, были расставлены столики для работников. Осторожно, чтобы не обеспокоить хозяина и хозяйку, прошли на свои места старший приказчик Ка-сукэ, чье лицо выражало величайшее почтение к дому, и молодой Косаку. За ними расселись и остальные. Их отцы и деды служили дому Хасимото, и отношения между хозяевами и слугами давно стали отношениями членов одной семьи.