Вошел старик крестьянин, работающий на огороде. Вытерев ноги, он почтительно остановился в дверях.

— Ну что же ты, входи, — ласково позвал его Тацуо. Старик несколько раз поклонился и, получив чашку риса, сел за столик.

Все принялись за еду. Прислуживала за обедом о-Хару. Жужжали мухи, но на них не обращали внимания.

— Смотри, Санкити, этот дом, деревенские кушанья — все как в детстве, — улыбнулась брату о-Танэ. — Я буду кормить вас с Наоки самыми вкусными вещами. Ты любил красные бататы, помнишь? Я непременно угощу ими тебя.

Скоро разговор стал общим, все оживились.

Когда о-Танэ выходила замуж, Санкити был еще совсем ребенком. Они жили тогда в большом отцовском доме. В ту пору еще жива была бабушка. Потом старый дом сгорел. Все братья о-Танэ перебрались в Токио, и вот теперь здесь, в глуши, из всей семьи жила только она одна. Как радовалась о-Танэ сегодня! Ведь она так давно не видела брата.

— Знаешь, — обратилась она к о-Хару, — мы с твоим хозяином жили еще в Токио, когда Санкити пошел учиться. Тогда он около года жил у нас. Совсем был мальчишка. А теперь смотри какой молодец. Настоящий мужчина.

После обеда хозяин и все остальные, согласно старинному обычаю, вымыли свою посуду, вытерли чашки и хаси, накрыли их полотенцами и один за другим чинно поднялись со своих мест.

О-Танэ повела Санкити осматривать дом.

— Видишь, Санкити, — говорила она, радостно глядя на брата, — это моя комната. Ее пристроили, когда мы с Тацуо поженились.

Они вошли в небольшую каморку, примыкавшую к гостиной. В ней стояли туалетный столик, комод, низенькие плетеные скамейки. На фусума висели стихи, сочиненные дальним родственником покойной бабушки Хасимото.

— Бабушка сказала, что мне нельзя без отдельной комнаты. Где-то ведь надо причесать волосы, привести себя в порядок. Вот она и распорядилась сделать эту пристройку. Она была такая добрая!

— А ты была такая молодая, — улыбнулся Санкити.

— Да, да — засмеялась о-Танэ. — Только подумай, ведь я была моложе о-Сэн, когда выходила замуж.

За стеной слышалось монотонное постукивание: это работники толкли в ступках лекарства. Сквозь раздвинутые сёдзи было видно, как провизоры и подмастерья трудятся на благо дома Хасимото. Лекарства составлялись по секретным рецептам, которые передавались в семье из поколения в поколение. Временами из-за стены раздавался громкий смех.

— Опять Касукэ всех смешит, — улыбнулась о-Танэ.

Они вышли во двор. Внимание Санкити привлекла массивная вывеска «Лекарства» над входом в лавку. За лавкой находилась пристройка, выходящая окнами во двор.

— Какие уютные комнатки! Как все-таки хорошо жить по-деревенски, — сказал Санкити, оглядывая дом, двор и сад.

— Вот вы с Наоки и будете здесь жить. Делайте, что хотите, читайте, валяйтесь, отдыхайте.

— После токийской жары, дорогая сестренка, здесь у вас забываешь, что лето в разгаре.

— Эти комнаты для гостей. Изредка в них останавливаются возчики. Но по большей части они стоят пустые.

Они снова вышли во двор. Санкити осмотрел курятник, тутовые деревья, за которыми в свободное время ухаживал Сёта. Наконец вышли к задней калитке.

Склон холма за домом был весь возделан — участки террасами поднимались вверх. Даже клочок земли на самом верху был тщательно обработан.

Поднявшись по каменным ступеням, брат и сестра оказались под шатром, сплетенным из виноградных лоз. Внизу журчал ручей, ветерок приносил прохладу и запах лилий. Поодаль виднелся большой амбар, освещенный ярким солнцем. О-Танэ и Санкити остановились, над головами у них на решетках дозревали груши.

— Я поднимаюсь чуть свет и так же, как сейчас мы с тобой, обхожу все хозяйство, — сказала о-Танэ, взглянув на брата. — Теперь-то я совсем здорова, а то, бывало, день-деньской не встаю с постели.

— Что с тобой, сестра? Ты больна? — встревожился Санкити.

— Да, милый. У меня неизлечимая болезнь. То схватит, а то, глядишь, и отпустит.

— Какая болезнь? — спросил брат.

О-Танэ ничего не ответила и, словно припомнив что-то, быстро пошла вперед.

— Не будем говорить о моей болезни. Пойдем, я покажу тебе огород, там все посажено моими руками. Овощи в этом году, слава богу, хорошо уродились.

Санкити последовал за сестрой вверх по склону. Вскоре они очутились у тщательно возделанных грядок, где ровными рядами росли лук и бобы. Пройдя под навесом, на котором зрели тыквы, Санкити и о-Танэ оказались на самом верху. Здесь тоже были разбиты грядки. Возле одной на корточках копошился старик крестьянин. С холма был виден сад, в его зелени весело вилась тропинка. Внизу, в долине, раскинулся городок.

— Знаешь, Санкити, — любуясь открывшимся видом, сказала о-Танэ, — за все время, что я живу в доме Хасимото, я ни разу не была в Кисо. Даже за ворота дома не выходила. Тебе это, наверно, странно, да, Санкити? Видишь ли, в город за покупками ездят подмастерья или служанка. Они хорошо справляются с поручениями, особенно Касукэ. Вот я и не выхожу никуда. Ты не удивляйся, замужняя женщина не должна покидать свой дом...

О-Танэ помолчала. Потом, чтобы переменить разговор, махнула рукой в сторону дома, видневшегося внизу. Дом был под тесовой крышей, укрепленной большими камнями от северных ветров и снегопадов. Он красиво гармонировал с окружающим горным пейзажем. Там жили родственники Наоки. Он как раз пошел их навестить.

— Мама, господин Савада пришел! — подбежала к матери запыхавшаяся о-Сэн. Все трое стали спускаться вниз.

— Помнишь, о-Сэн, как ты ждала дядю Санкити? Дня не проходило, чтобы ты не спрашивала о нем. Вот наконец он и приехал. Ты рада?

О-Сэн смутилась и только кивнула в ответ.

Вошли в гостиную. О-Танэ познакомила брата с дядей Наоки господином Савадой. Это был маленький, сухонький старичок с учтивыми манерами и любезным выражением лица. Но таким он бывал в редкие минуты душевного спокойствия. По большей же части он пребывал в мрачном, раздраженном состоянии, что было следствием тяжелого душевного недуга. Поклонившись, он церемонно поблагодарил Санкити за доброе отношение к его племяннику.

— Господин Савада — истинный знаток и любитель древней литературы, как и наш отец, — сказала о-Танэ. — Они были большие друзья, когда отец был жив. Вместе читали стихи, сочиняли танка.

— Да, да, было, все это было, — кивнул головой Савада. — Ваш высокочтимый отец всегда носил за пазухой целую кипу книг.

Санкити во все глаза смотрел на человека, который был другом его отца. Старичок, несмотря на годы и болезнь, сохранил осанку настоящего самурая. Санкити был уже в том возрасте, когда человек начинает задумываться о жизни и смерти. Он вспомнил отца, его последние дни. Перед смертью отца постигло безумие.

Хозяин дома, Тацуо, был, что говорится, в самом расцвете сил. Ровно в восемь часов утра он приходил в провизорную, примыкавшую к лавке. Здесь, рядом со столом приказчика и подмастерьев, стоял и его стол. Тацуо работал вместе со всеми до позднего вечера: проверял счета на закупки лекарственных трав, всевозможных препаратов и снадобий: мускуса, алоэ, женьшеня; посылал заказы иностранным фирмам, следил за отправкой готовых лекарств клиентам. Он сам вел бухгалтерские книги, организовывал осеннюю торговлю лекарствами вразнос и вникал даже в такую мелочь, как наличие оберточной бумаги. Нередко он включался в общую работу как простой подмастерье, засучив рукава, резал бумагу, приклеивал на пакеты ярлыки своей фирмы. Были у Тацуо и другие обязанности. Его очень уважали в округе, и соседи часто обращались к нему за советами. Политикой он не занимался, не вставал на сторону ни одной из партий. Дело, унаследованное от предков, поглощало его целиком. Таков был хозяин дома — Тацуо, энергия и трудолюбие которого удивляли и даже восхищали Санкити.

Уже третий день гостил Санкити у своей сестры. Его друг Наоки ушел навестить дядю, а Тацуо, окончив дела, отдыхал после обеда в гостиной, которую отделяла от спальни девушек легкая передвижная перегородка.