С тех пор как Санкити и Наоки виделись последний раз в Кисо, Наоки изменился так, что его трудно было узнать. Речь Наоки была образцом учтивости — по одному этому можно было сказать, что он рос и воспитывался в столице. Ученики Санкити были приблизительно тех же лет, что и Наоки, тем заметнее была между ними разница. Юноша с разрешения отца приехал в деревню отдохнуть.

Наоки приняли в доме Санкити как родного. Его приезду обрадовался и сам хозяин, и о-Юки, которую Наоки звал сестрой, и особенно о-Фуку, скучавшая в деревне и теперь нашедшая в нем милого и умного собеседника. С приездом Наоки в доме стало шумно и весело.

Уже на другой день Наоки чувствовал себя членом семейства. Оказывается, он любит малышей и с удовольствием возится с маленькой Футтян: то играет с ней, то таскает ее на спине. О-Фуку относится к детям куда спокойнее.

Глядя, как Наоки играет с о-Фуса, Санкити вспомнил то время, когда он сам нянчил Наоки, живя у его отца.

— Я вот так же играл с Наоки, когда он был маленький, — сказал Санкити жене.

Во дворе у заднего крыльца о-Юки растягивала на солнце мокрый холст. Увидев Санкити, возвращавшегося домой, она сказала ему:

— А к нам заходила госпожа Сонэ!

Санкити от неожиданности ничего не ответил. «Странная Сонэ женщина», — подумал он. Хоть бы написала, что приехала, оставила бы адрес, где остановилась.

— Сонэ-сан сказала, что зашла случайно. Вышла полюбоваться горами, а по дороге заглянула к нам, — развесив холст, прибавила о-Юки.

— Надо было пригласить ее в дом, попросить, чтобы подождала меня.

— А я приглашала. Она была не одна и отказалась.

— Не одна? А кто же с ней был?

— Еще какие-то две женщины. Они стояли вон там, на лужайке, пока Сонэ была у нас.

Вышла о-Фуку и, прислонившись к сёдзи, спросила:

— Эти женщины — христианки?

— Не знаю. Почему ты так думаешь?

— А помнишь, в каких они были платьях? И прически у них были особенные.

— Она не говорила, что зайдет еще раз? — спросил Санкити.

— Она сказала, — ответила о-Юки, взглянув подозрительно на мужа, — что от нас пойдет в чайную. В ту, что возле станции.

— Пойду посмотрю, может, застану их там, — сказал Санкити и пошел на станцию.

Сонэ со своими спутницами и в самом деле была в чайной. Одна из них приходилась ей родственницей. Весь ее вид — жалкий пучок, в который были собраны тусклые, без блеска, волосы, тощая, плоская фигура, простое, даже бедное, платье — все говорило о том, что живется этой женщине нелегко. И в самом деле, она рано потеряла мужа, так что все жизненные тяготы лежали на ее плечах. Вторая женщина, студентка колледжа, была очень полная и молчаливая особа. Сонэ и ее приятельницы после довольно далекой прогулки немного устали и проголодались. Санкити изо всех сил старался быть внимательным. Он подозвал служанку и стал заказывать обед.

— Да вы не беспокойтесь, не надо заказывать много. Мы захватили с собой еду, — сказала родственница Сонэ, как-то болезненно улыбнувшись. На столе появился сверток с закуской. Все начали есть. Студентка из колледжа так и не произнесла ни слова.

Когда кончили обедать, Санкити предложил пойти к развалинам замка. Миновав тутовую рощу, компания дошла до железнодорожного переезда. За большими воротами дорога пошла в гору. Солнце палило нещадно, все трое медленно двигались вверх по глинистой, накаленной яркими лучами тропинке. Наконец очутились возле каменной ограды, затененной вековыми соснами и зарослями акации.

Приятельницы Сонэ пошли вперед. Сонэ, старательно укрывавшаяся от солнца под зонтиком, и Санкити немного поотстали.

Вот и старый замок. Обвалившиеся стены, груды камней — все заросло дикими вьющимися розами. Поднявшись по уцелевшей каменной лестнице, все четверо остановились на площадке сторожевой башни. Отсюда было далеко видно кругом. У подножья горы раскинулась деревня, за ней начинался лес. Махнув рукой в ту сторону, Санкити сказал, что там, удалившись от людей, живет один художник-пейзажист. Сонэ долго смотрела, куда показывал Санкити.

— Как хочется пожить так, чтобы вокруг тебя не было людей, — печально проговорила она. За соснами внизу виднелась долина, прорезаемая голубой ниткой реки Тику мы.

Над сосновым лесом темнела туча, двигавшаяся в сторону гор. Упали первые капли дождя. Санкити и женщины спустились с башни и поспешили в ресторан, находившийся в двух шагах от древнего замка. Поднявшись на второй этаж, вошли в просторный зал, заказали чай и фрукты. Дождь тем временем полил вовсю. Санкити и его спутницы смотрели на потоки воды за окном, обрушившиеся на деревья, которые ветвями касались стен и крыши ресторана.

Вдруг Санкити почувствовал что-то вроде озноба. Ему стало не по себе. Он глядел на руку Сонэ, державшую грушу, а сам был дома, в кругу своей семьи. Сонэ рассказывала тем временем про свою родственницу. Эта худая изможденная женщина, на первый взгляд совсем беспомощная, так сильна духом, что не боится одиночества. Оставшись без мужа, она стала зарабатывать на жизнь, читая проповеди. Среди подруг Сонэ много женщин, живущих независимо. Да и сама она — вполне независимая женщина, занимающаяся любимым искусством. Она ведь выросла в семье, благосостояние которой поддерживалось тоже усилиями женщины. Иногда от Сонэ веяло холодом, как от родниковой воды, бьющей в расщелинах гор.

Дождь скоро прошел. Санкити вместе с Сонэ и ее подругами вышли из ресторана, откуда открывался теперь чудесный вид, и, пройдя вдоль каменной ограды, стали спускаться по уже знакомой дороге.

Прошли мимо большого камня: намокший под дождем, он напоминал очертаниями огромного соловья. Подруги Сонэ опять оказались впереди, Санкити и Сонэ, не торопясь, шли за ними.

— Горы мне нравятся больше, чем море. Мне кажется, что если бы я всегда жила в горах, я бы выздоровела, — проговорила Сонэ, с восхищением глядя на густой зеленый лес, покрывающий склон горы. — То же самое говорил мне и врач. И вообще все мои друзья советовали ехать сюда. Но я пока не чувствую улучшения.

Трудно было сказать, в чем причина меланхолии, снедавшей Сонэ. Она жила одна, без семьи; казалось бы, волноваться ей было не из-за чего. Но, судя по ее настроению, она уже не верила в исцеление.

— Правда, я еще очень мало здесь живу, всего неделю, так что рано говорить о результатах, — продолжала Сонэ грустно.

— Что с вами, Сонэ? — спросил Санкити, закуривая на ходу папиросу.

— Есть такое хроническое заболевание...

Некоторое время Санкити и Сонэ шли молча.

В ослепительных лучах солнца изумрудом сияла росшая в трещинах скал трава.

— Не слишком ли вы предаетесь рефлексии, — не без иронии заметил Санкити. Скоро они догнали ушедших вперед женщин.

Наконец ворота замка остались позади. Сонэ и ее подруги поблагодарили Санкити за любезность, попрощались и пошли на станцию.

«А Сонэ-сан совсем не изменилась», — подумал Санкити, идя по заросшей травой тропе, ведущей в деревню.

Когда Санкити вернулся домой, о-Юки снимала уже высохший холст. Он рассказал жене о прогулке и поделился мыслями о Сонэ.

— А ведь она еще совсем молодая, — заметила о-Юки, складывая холст.

— Возраст женщины определить не так-то легко, — ответил Санкити, стоя у калитки, ведущей во двор. — По-моему, ей лет двадцать пять или двадцать шесть.

— Нет, она гораздо моложе. Ей никак не больше двадцати трех лет.

— Незамужняя женщина всегда выглядит моложе своих лет.

— Сонэ-сан к тому же очень ярко одевается.

— Пожалуй, ты права. Ей такие яркие цвета не к лицу.

— Она так молодится... Я бы никогда не надела пояс в белую и фиолетовую полосу.

— Ей, действительно, надо одеваться поскромнее. Я однажды видел ее на фотографии в обыкновенном кимоно, без всяких украшений — и выглядела она очень симпатичной. Но все это понятно. Душа у нее мятущаяся, характер неустойчивый, ну и одевается она соответственно. Одна наша общая знакомая сказала как-то о Сонэ, что главная черта ее характера все делать напротив. Если ей говорят «белое», она твердит «черное»; если ей скажут «иди налево», она повернет направо.