О-Юки вышла из дому и через тутовую рощу направилась к ручью, берега которого густо заросли камышом. Нарезав несколько стеблей, она пошла домой. Небо в тот день было низкое и пепельно-серое, казалось, вот-вот начнет падать снег. Скоро из школы вернулся Санкити, Продрогший до костей и, не переодеваясь, в чем был, сел за стол. Футтян вертелась у всех под ногами, хватала со стола чашки, соленые овощи, наконец, упрямо заявила, что будет кушать палочками сама. О-Юки попыталась урезонить ее. Поднялся такой рев, что хоть из дома беги. Какой уж тут праздник! О-Юки принялась уговаривать раскапризничавшегося ребенка.

Был холодный зимний вечер. О-Юки, чувствуя недомогание, прилегла поближе к огню. Девочки, приходившие к ней заниматься каллиграфией, сегодня остались дома. В комнатах было тихо-тихо. Служанка посмотрела на хозяйку. Ей стало неловко, и, чтобы хоть чем-нибудь заняться, она взяла мазь и с помощью небольшой палочки принялась мазать потрескавшиеся на холоде руки.

К учению служанка не проявляла особого рвения. Если бы хозяева не заставляли ее, она бы и вовсе не садилась за книжку. Помазав руки, она раскрыла книгу и стала громко читать, чтобы хозяин слышал, какая она усердная. Но мысли ее были далеко. Она вспоминала, как летом с девушками собирала на рисовом поле гусениц, осматривая каждый стебелек, как было весело и как они потом отдыхали, растянувшись на душистом сене. Вот уже несколько раз она читала одну и ту же фразу. Потом ей надоело вспоминать. Книжка выпала из ее рук, и девушка незаметно уснула.

Вдруг проснулась и заплакала Футтян. Служанка мигом открыла глаза и снова взялась за книгу.

— Чем ты занята! — рассердилась вдруг о-Юки. — Ты что, не видишь, что девочка совсем раздета? Так и простудиться недолго. Никакой помощи нет от тебя в доме.

О-Юки, потеряв терпение, вскочила с циновки и, вырвав из рук девушки книгу, бросила ее на пол.

— Довольно этого чтения! — крикнула она. Служанка растерянно смотрела на хозяйку. — Впрочем, делай что хочешь. Все равно толку от тебя никакого, — еле сдерживая рыдания, говорила о-Юки. — Ну кто же так читает! Какой в этом смысл? Ты ведь носом клюешь над книгой. Ладно! Иди спать.

А в соседней комнате, освещенной тусклым светом керосиновой лампы, за тоненькой перегородкой сидел над книгами Санкити. За окном завывал северный ветер, не переставая шел снег: кусты, деревья, крыши — все покрылось белым саваном. Капли, падавшие с камышовой крыши, застыли и висели теперь длинными желтоватокрасными сосульками. Наступила ночь. И стало еще холоднее. Холод проникал сквозь тонкие стены в дом. Слышалось легкое потрескивание схватываемого морозом дерева.

— Спокойной ночи, хозяин! — слегка раздвинув сёдзи, проговорила служанка, постелив себе в столовой. В ночной тишине раздались ее приглушенные всхлипывания. Какая тоска слушать женский плач, особенно в те минуты, когда на сердце давят заботы, когда кругом жестокая борьба с нищетой, отчаянные усилия уберечь тепло жизни от непогоды. Поеживаясь от холода, укутав ноги пледом, Санкити еще долго сидел за столом.

Но вот и он пошел спать. Раздеваясь, он опять услышал, как кто-то плачет. На этот раз капризничала Футтян. Была уже полночь, а девочка все не унималась.

— Фу, какая нехорошая девочка, — тихонько приговаривала о-Юки. — Ты сегодня слишком много ела, вот у тебя и разболелся животик!

Сколько ни шептала о-Юки, девочка не унималась. Казалось, истошно вопят самые стены. О-Юки потеряла терпение, но стоило ей чуть-чуть прикрикнуть, как Футтян залилась еще сильнее.

— Не плачь, ну что ты, не плачь! — шептала о-Юки. Футтян в это время радостно заверещала — она нашла материнскую грудь.

— Ты совсем не жалеешь маму, — сказала о-Юки. Уловив раздражение в голосе матери, девочка снова захныкала. О-Юки, чувствуя, что у нее нет больше»сил, заплакала вместе с ней.

С самого утра в доме соседей слышался дробный стук пестика в ступе — мололи рис для лепешек. В доме Санкити тоже все были заняты приготовлениями к Новому году. Сосновыми ветками убрали входную дверь. В южных комнатах дома, согреваемых солнцем, Санкити рассыпал душистые листья померанца. Повесили скромное симэкадзари — сплетенную из соломы веревку, с которой спускались длинные бумажные ленты.

Вот и пришел Новый год в дом бедного сельского учителя. Санкити ходил по дому и развешивал на стенах ветки с желтыми листьями.

Послышались женские голоса, и лицо его вдруг помрачнело: «Когда же наконец кончатся постоянные нелады о-Юки со служанкой?» Санкити во всех недоразумениях с прислугой винил жену. Он считал, что всегда не прав тот, кто пользуется трудом другого. Это избаловало служанку, она часто не слушалась свою хозяйку, а та, в свою очередь, обижалась на нее.

— Пойми, — упрекали в этот раз Санкити жену. — Ведь девушка, которая нам помогает по дому, еще совсем ребенок. Ей нет и пятнадцати лет. Как можно винить ее во всех бедах?!

— А ее никто и не винит, — рассердилась о-Юки. Она считала, что ее муж не понимает психологии этой категории людей, не замечает, что служанка вечно перечит, делает все на свой лад, совсем забросила маленькую о-Фуса.

— Ты как раз и винишь ее, — продолжал Санкити. — Я не глухой.

— Ну хорошо, приведи пример, когда я в чем-нибудь обвиняла ее.

— А каким тоном ты с ней разговариваешь?

— У меня всегда такой тон. Я с ним ничего не могу поделать!

— Ну с отцом-то ты разговариваешь по-другому.

— Ты понимаешь, что ты говоришь? Кто же с родным отцом говорит так, как со слугами. Как ты можешь в присутствии служанки оскорблять моего отца!

— Никто твоего отца не оскорбляет. Но к слугам нужно относиться, как к родным, тогда и они все будут делать, как у себя в доме.

Слушая перебранку, девушка сидела, забившись в уголок, ни жива ни мертва, переводя растерянный взгляд с хозяйки на хозяина, словно вопрошая, что еще натворила ее подопечная малютка.

«Конечно, — думал про себя Санкити, — глупо спорить из-за служанки. Вот до чего мы уже дошли — семейные сцены из-за пустяков!»

— Здравствуйте, — послышался на пороге голос. — А я принес вам рисовых лепешек.

В комнату вошел мужчина — торговец рисом, живший по соседству с Санкити.

— Лепешки принесли! Лепешки! — служанка с обрадованным лицом подхватила Футтян на руки. Девочка захлопала в ладоши и засмеялась. Она еще не умела членораздельно говорить и только лепетала что-то быстро и непонятно.

В раскрытую дверь видна была лошадь торговца, привязанная к забору, над которым возвышалась могучая лиственница.

8

Прошло еще два года. Нездоровье о-Танэ вынудило ее оставить дом и дочь о-Сэн на попечение сына и невестки Тоёсэ и поехать на лечебные источники в местечко Ито, что в провинции Идзу. Ее провожал Тацуо, который должен был с полдороги заехать в Токио по каким-то своим делам. Путь их лежал через места, где жил Санкити. С того лета, которое Санкити провел в Кисо, о-Танэ ни разу его не видела. Ей очень хотелось хотя бы на денек остановиться у брата, познакомиться с невесткой, посмотреть дочку Санкити. Однако Тацуо очень спешил в Токио.

Получив телеграмму о том, что сестра с мужем будут проезжать мимо них, Санкити и о-Юки чуть не бегом бросились на станцию. У них теперь было две дочери. Футтян, одетая в чистенькое кимоно, шла, держась за руку матери. Ей было уже четыре года. Младшую двухлетнюю дочку о-Кику несла на руках соседка.

Скоро над развалинами старого замка показались клубы белого дыма. Народ на платформе засуетился, забегали станционные служащие. Еще несколько минут — и состав подошел к перрону. Санкити услышал знакомый голос. В окне вагона второго класса появилось улыбающееся лицо о-Танэ. Подхватив детей, Санкити и о-Юки подбежали к окну.

Женщины радостно приветствовали друг друга.

— Это тетя о-Танэ, — сказал Санкити и поднял Футтян к окну.

— Футтян, милочка! — воскликнула о-Танэ. — А у меня есть для тебя подарок. На, держи. — И она протянула девочке большой сверток.