Лицо девушки мгновенно стало серьезным.

— Почти шесть месяцев. Ни единой капли не упало с неба. 'Здешние жители считают, что это как-то связано с проклятием.

— Понимаю. Они считают проклятие одновременно благословением и несчастьем.

— Так оно и есть.

— Значит, вы верите, что ведьмы способны управлять погодой, а за их спинами стоят древние друидские жрецы, наделяющие их силой?

— Нет. Не я. Но другие верят.

— Засуха действительно начиналась четыре года назад?

— Сейчас трудно вспомнить. Примерно в это время погода начала меняться. Время от времени дожди все же шли, но после смерти сэра Бэзила окончательно прекратились.

— Похоже, это сэр Бэзил проклял вас.

— О нет, он был обычным человеком. Трудно смириться с тем, что за этими бедами кроются друидские жрецы, поскольку я искренне хочу верить, что Господь управляет всем на свете, включая людские судьбы.

Теперь она стояла рядом с ним, глядя на море и Край земли. На небе ни облачка. Солнце поднялось высоко и палило нещадно, жаркий злобный ветер бросал в лица пригоршни пыли.

— По правде говоря, я уже не знаю, чему верить, — призналась она.

— Я сказал, когда пойдет дождь. Ждите. Люди непременно посчитают, что к древним духам вернулась сила.

Девушка пожала плечами и, не оборачиваясь, заметила:

— Вы первый приятный молодой человек, который явился в Пенуит.

— Что?

— Мне было всего четырнадцать, когда сэр Арман приехал, чтобы жениться на мне и украсть Пенуит. После этого ни один мужчина не показался мне молодым, красивым или благородным. Однажды, года три назад, мы пустили в замок торговца, потому что он привез товары на обмен и продажу. Но в фургоне вместо товаров оказались десять человек, задумавших захватить Пенуит. Наши люди перерезали их, как цыплят. — Девушка с сожалением покачала головой. — Мы потеряли Руперта, одного из старых друзей дедушки. После этого он решил позволить проклятию расправляться с нашими врагами.

— Я все понимаю. Но почему вы сказали, что я красив?

— На вас приятно смотреть, и вы, конечно, это знаете. Разве вы слепы?

— Не слеп. Но разве в округе нет других молодых людей?

Девушка, немного помедлив, откинула волосы со лба.

— Значит, вам понадобились сравнения? Во всяком случае, ни одного такого, за которого можно было бы выйти замуж. Кстати, мой дед хотел спросить, как долго вы останетесь в Пенуите?

— Пока все не разрешится.

— И тогда вы уедете?

— Почему вам так этого хочется?

Меррим ничего не ответила. Бишоп тоже ничего не сказал, потому что смотрел в эти зеленые глаза цвета листьев, только что сбрызнутых дождем, и снова отвердел, как та башня, на которую сейчас опирался.

— Боитесь, что я уничтожу проклятие и очередной муж въедет в ворота замка и принудит вас идти к алтарю?

— Учитывая, что это случилось уже четыре раза, только идиотка может быть спокойной в подобных обстоятельствах.

— Вы хотели сказать, что я тоже прекрасно выгляжу?

— Что? Ах да, желаете, чтобы я рассыпалась в комплиментах? Так и быть. У вас самые красивые на свете глаза. Никогда таких не видела. Темно-синие, такие темные, почти черные.

Красивые глаза? Мужчина с красивыми глазами? Ну и ну!

— Вы вынуждаете меня быть честным, — вздохнул Бишоп, глядя на нее. — В моих глазах нет ничего необычного. Это ваши глаза вызывают во мне желание… ах, не важно.

— Какое именно?

— Я уже забыл, и вам не мешало бы сделать то же самое. Знаете, Меррим, я не только красив, но и во многом сведущ. И обязательно сниму проклятие, а тогда посмотрим, может, вы станете мне доверять.

— Доверять человеку, который всего несколько часов назад въехал в Пенуит и тут же принялся раздавать приказы? Вряд ли такое возможно, особенно после четверых мужей, Которые все как один поступали точно так же. Мне почему-то кажется, будто вы здесь, чтобы не только снять проклятие, но и потащить меня к алтарю, только вы умнее прочих.

Она и сама отнюдь не глупа.

Поэтому он спросил, задумчиво покачивая головой:

— А что во мне еще есть замечательного?

— Ваши ноги.

— Интересно, что вы знаете о моих ногах? — усмехнулся он.

— Они большие, и это хорошо, потому что вы настоящий великан. Думаю, что все части вашего тела работают крайне слаженно.

— То есть находятся в гармонии.

— Совершенно верно. Хотите узнать что-то еще о лучших частях вашего тела?

Он едва не кивнул, но следовало сохранять ясную голову, а это означало, что ни в коем случае нельзя смотреть ей в глаза. Значит, она считает его глаза красивыми, вот как?

— Должно быть, это очень странно — жениться на девушке, которая уже четыре раза стояла перед алтарем.

— Еще более странно быть замужем четыре раза и наблюдать, как твои мужья падают замертво, едва успев вернуться из церкви.

— Может, Господь дарует вам супруга, который вас переживет?

— Чудесная мысль, но я не стану мучиться ожиданием. Ему хотелось заверить, что ожидание не будет долгим, но он вдруг повернулся лицом к востоку, туда, где на поле неправильным кругом стояли шесть камней.

— Я видел много им подобных в Корнуолле, а также в западной части Франции.

— Насчет Франции мне не известно. А эти называются Мения-Албер и стоят здесь с незапамятных времен. Есть тут еще и место, называемое Лэньон-Куойт, которое, возможно, служило кладбищем, такое старое, что, вероятно, существовало еще до того, как на земле появились люди. Но если это так, кого тут хоронили? Я знаю еще каменный круг Девяти дев, недалеко от Пенуита. Говорят, что эти девы посмели танцевать в субботу и превратились в камни.

— Я чувствую их возраст, — задумчиво выдохнул он. — Он словно витает в воздухе. При мысли об этом моя кожа зудит.

— Странно, и моя тоже. Удивительно, что тут мы схожи, — оживилась девушка. — Позвольте мне также добавить, что я восхищаюсь вашими ногами. Гораздо больше, чем вы — моими.

И тут Меррим не выдержала и стала разглядывать мыски старых матерчатых туфель, выглядывавших из-под юбки столь же старого платья.

— Ноги? Но вы их даже не видите! Или хотите свести с ума своими шуточками?

Бишоп молча опустился на корточки и поднял ее подол, пока не показались тонкие шнурки, которыми туфли привязывались к щиколоткам. Развязал шнурки и снял туфлю.

— Ах, — пробормотал он, ставя ее ногу себе на бедро, — взгляните только на эту ножку! Слава всем святым, она довольно чиста!

Ей хотелось отдернуть ногу, но она почему-то не сдвинулась с места. А он… он стал гладить каждый ее пальчик. Пальчики дрожали и подгибались. Но он крепче сжал ее ступню и стал ласкать подъем.

— Я все гадал, не слишком ли велики у вас ноги. Какое счастье, что это не так! — улыбнулся он. — Ну, что вы думаете о проклятии?

От неожиданности она задохнулась. И все же не отняла ногу, всей кожей ощущая, как тверды его мышцы, распиравшие мягкую ткань шоссов, как тепла его рука, сжимавшая ее щиколотку. Все это крайне непривычно!

Теперь его пальцы разминали ее пятку.

— Мои ноги не слишком велики, — поспешно пробормотала она. — Бабушка часто твердит, что я унаследовала ее ноги и поэтому они — само совершенство.

Теперь ступни горели! Это уже совсем ни в какие ворота не лезет!

Она плотно сжала губы и не произнесла ни слова, пока Бишоп не надел туфельку и не завязал шнурки. Медленно поднявшись, он встал перед ней.

Она посмотрела на винные пятна на его пыльной серой тунике и объявила:

— Будете спать в каморке управителя. Я пришлю служанку за вашей туникой. Ее необходимо постирать. Ничего не смыслю в стирке, поэтому не хочу ее испортить. Пусть стирает прачка. И еще: я знаю о проклятии не больше вашего. Но мне очень странно видеть столько молодых людей сразу.

Черные брови вопросительно поднялись.

— Bы и ваши люди. Все молоды.

— Дюма, моему лейтенанту, не менее сорока! Почтенный пожилой возраст.

— Вы называете это почтенным пожилым возрастом? Криспин, наш комендант гарнизона, дожил до шестидесяти восьми! А вам, полагаю, еще нет двадцати пяти, несмотря на опыт, который светится в ваших глазах.