— И слава Богу, — вырвалось у Бет. — А что ж твой папа не смог за четыре года сообразить ребеночка?

— Он был уже немолод, — пожал плечами Керет. — И он… не заботился о себе. А, будь прокляты эти тайны — ты же член семьи. Он был наркоманом. Как-то раз, когда взрослые думали, что я спал, я послушал разговор матери с… одним человеком. Мне было лет семь, и я долго ничего не понимал, но запомнил каждое слово. «Аттар кончал только потому, что сперматозоиды боялись в нем оставаться и наперегонки рвались наружу. А чтобы найти среди них здорового, нужно было устраивать отдельную облаву». Так он сказал, и мама засмеялась. Она любила его шутки. Они как раз обсуждали, почему Кенан не получили наследника от отца.

— Но у вас же есть куча технических штучек. Ведь вам Церковь не запрещает возиться с пробирочками.

— Нет, ребенок Солнца должен быть зачат натурально. И все дети высоких домов рождаются натурально, даже если их зачинают как тебя. Мужчина и женщина — прообраз Неба и Земли. Первым Кирам наследовали клоны, но после гибели Такэру сложился иной обычай. Кстати… — Керет о чем-то задумался. — Я много говорю, и забываю сказать главное: наша свадьба в связи с трауром откладывается до Осени Акхат, ее первого дня.

— Угу, — сказала Бет. — Мне сделать вид, что я очень огорчилась?

Керет грустно улыбнулся.

— Мне было бы приятно, если бы ты сделала вид, — сказал он. — Не спрашивая меня. Но мне больше приятно то, что ты откровенна со мной.

— Уходи, пожалуйста, — Бет села на кровати. — Мне нужно побыть одной. У меня голова болит. Дядя Рихард меня вчера напоил.

— Да, конечно, — пробормотал Керет. — Конечно… До свидания. Я знаю, что ты улетаешь… Значит, у тебя будет время все это принять.

— Угу. До свидания, Тейярре. Мой повелитель.

Едва он вышел, Бет бросилась на кровать, закусила подушку и завизжала во весь голос.

Когда Моро наконец-то вернулся в свой городской особняк, начальник караула передал ему приказ тайсёгуна собрать все необходимое и в течение шести часов отбыть из Пещер Диса под конвоем.

Моро подчинился приказу с покорностью, которая насторожила бы любого, кто его знал. А Эш знал его как облупленного. Точнее — знал его облупленным, обожженным, вскрытым и сменившим тело.

— Что ты задумал? — спросил он по дороге. Конвойные ехали в своих бронемашинах, леди Констанс Цуруги вез отдельным экипажем, поэтому говорить можно было без опаски.

— Я узнал морлока номер четыре, — ответил Моро. — У него очень характерные шрамы. А один человек сделал очень интересную ставку: четвертый выиграет — но не возьмет сердце.

— Они не могли остаться в живых.

— Пока я не увижу трупы, я в это не поверю.

— Ты сошел с ума. В Ничьих пещерах тысячи водосбросов.

— Не тысячи, а сотни. И только двадцать девять задействуют при сбросе воды с Арены. Они где-то там, и я их найду.

Эш знал, что он не шутит.

— Зачем?

— Он был мой! — Моро грохнул кулаком по подлокотнику. — А мне ничего не оставили, даже тела для похорон!

Ох-хо, плохи дела, подумал Эш.

— Сколько ты успеешь обследовать за один день? — спросил он. — Два, от силы три тоннеля. Если тебе не повезет найти их сразу — свое дело очень быстро сделают каппы. И не только каппы.

— Да. Поэтому нужно действовать как можно быстрее. Я пойду этой же ночью.

Эш сжал губы. Спорить было бесполезно. Ну конечно. Из манора гораздо проще удрать, чем из городского дома. Удрать и вернуться в нужный срок.

— Мне не нравится это, командир. Тайсёгун не шутил, когда говорил о приказе стрелять на поражение.

— Пусть они сначала заберутся в Ничьи пещеры, — хмыкнул Моро.

Впереди показался «хребет» центрального строения манора, возвышающийся над стеной и строениями поменьше. Как большинство строений на Картаго, манор имел обтекаемые формы и, оражаясь в водах большого прилива, походил сейчас на раковину с сомкнутыми створками.

— Я пойду с тобой.

— Ни в коем случае. Кто-то должен будет держать тыл. Прикрывать мое отсутствие. И оказать мне помощь, если что-то случится.

Что ж, так лучше, решил Эш. Так лучше, чем оставлять его взаперти наедине с его безумием. Попытки свернуть себе шею часто идут на пользу ментальному здоровью командира.

В этот день еще один человек проснулся со страшным похмельем — и звали этого человека Ян Шастар.

Вчерашнее помнилось урывками. Арена, рев морлоков и рев толпы, слившиеся в едином кровавом азарте, двое чудовищ с флордами, защищающих маленькое исхлестанное тело, собственная сгоряча сделанная ставка и обалделое лицо букмекера, увидевшего результат боя, невообразимая сумма на карточке — восемь миллионов сэн, почти шесть тысяч дрейков! Толстый пук жертвенных свечей и палочек, которые он трясущимися руками втыкал одну за другой в песок перед алтарем в Храме Всех Ушедших — служитель, чьего лица Ян не запомнил, не успевал их зажигать от священного огня: Шастар скупил все, что еще оставалось после дня поминовения Лорел Шнайдер, окончательно исчерпав все храмовые запасы. Потом — пилотский кабак, где каждый второй кубок поднимался за упокоенную среди звезд, а каждый третий — за ее дочку, которая удивила прощальной песней. Видеопанель воспроизводила то бледное личико певицы, то ее тонкую фигурку, голосок ее звенел под сводами, путаясь в космах дыма — это был кабак для курящих. Все находили, что девочка сама не своя — вон, даже траурную прядь выстригла неаккуратно, так, что ничем ее не смогли замаскировать. Как горюет о матери — а ведь знала ее меньше месяца…

Траур не помешал позвать девок. И в самом деле — раз цукино-сегун умерла, так нам что, уже и не трахаться? Об удаче Шастара здесь никто не знал — а он не спешил рассказывать, ведь пришлось бы объяснять, почему он сделал такую дурацкую ставку. А как тут объяснишь, когда он сам не знал? Он ведь не верил в то, что этот этти-морлок продержится до конца. Черт его знает, почему он решил выбросить пятьдесят дрейков. Может быть, совесть заела из-за того, что он ничем так и не решился рискнуть? Но у совести большой удельный вес, она легко тонет в спирту. Он пожертвовал ничтожной суммой — а прихотливые боги и этого не приняли. Как перстень того мужика, как его… забыл. Все пропил, проспал, протрахал и забыл!

Шастар, еще не продрав глаза, обнаружил, что ему трудно дышать, и, пошарив руками, нашел на себе девицу. Он сдвинул девицу на край кровати, натянул штаны, полез в карман и проверил карточку. Денег там было по-прежнему полно. Тем и хороша была эта гостиница, что утром после пьяной ночи с девкой ты находил на карте ровно столько денег, сколько у тебя было до пьяной ночи.

Такая честность была достойна вознаграждения, и Шастар, перед тем как покинуть гостиницу, не только заплатил все, что положено плюс сверху, но и купил девке золотое ожерелье с «колдовским камушком». Делать после этого стало решительно нечего — если не считать вчерашнего намерения, которое по пьяни забылось. Шастар долго бродил по улицам, повторяя в обратном порядке свой вчерашний маршрут и пытаясь вспомнить, и когда уперся носом в ворота Храма, таки вспомнил: он собирался зайти сюда, заплатить Посреднику и вызвать дух Нейгала.

Как и всякий настоящий пилот, Шастар был мистиком. Как и всякий настоящий мистик, он был скептиком. Посредники — жулье, считал он, и могут наговорить целое болото всякой чуши, выдавая эту болтовню за слова духов. Поэтому Шастар поначалу думал спросить у духа парочку вещей, которые знали только они с Нейгалом, а потом уж переходить к главному, если ответ будет верным.

Посредником оказался мужчина, и Шастара это расположило — он не доверял в таком деле женщинам. Они прошли в одну из маленьких, наглухо закрывающихся кабин, и сели друг напротив друга за столик. Ян попробовал поставить на него локти и обнаружил, что вместо столешницы — плоская чаша с чистым, ровным, слегка утрамбованным песком.