Он пригнулся, когда она решилась на бросок.

— Ха-ха, промазала!

С этого момента грязевая игра захватила ее целиком: собираясь во что бы то ни стало измазать его, Теодосия вооружилась еще грязью, но не успела воспользоваться случаем, как Роман поднялся, вытащил что-то из седельной сумки и убежал в лес.

Она отправилась за ним, но не так быстро.

— Роман? — Прислушиваясь к звукам, она вглядывалась в заросли. — Роман?

Карканье вороны напугало ее так, что она выронила грязь.

— Роман, игра в прятки не так забавна. Покажись, или я…

Она замолчала. Или что, спрашивала себя Теодосия, чем она собиралась его напугать?

— Роман, если ты не покажешься сию же минуту, перестану играть.

Ничего. Ни звука, ни движения, ни Романа.

— Прекрасно, — крикнула она в лес. — Я возвращаюсь — Она повернулась, сделала несколько шагов, затем резко остановилась.

Страх сковал ее. У подножия дерева, росшего менее чем в футе от нее, лежала гремучая змея, свернув толстое туловище и треща хвостом — смертельное предостережение.

— Роман, — прошептала она, не шевеля губами. — Роман.

Едва она успела произнести его имя во второй раз, как откуда ни возьмись появился он, будто упав с неба, и приземлился прямо на опасную змею.

В следующую секунду извивающаяся рептилия оказалась зажатой пальцами за голову.

— Хочешь погладить? Она попятилась.

— Нет.

— Давай же, Теодосия, погладь ее. Не так много людей в мире, которые могут сказать, что гладили живую гремучку. Погладь ее. — Он шагнул к ней. — Погладь же. — Он снова придвинулся к ней.

Она поняла, что он не отступит.

— Ты ведь будешь крепко держать ее, да?

— Если она хотя бы попытается укусить тебя, я сам ее разорву.

Не найдя никакого утешения в его абсурдном обещании, провела пальцем вдоль извивающейся спины.

— Ну вот, погладила.

— Прекрасно, Теодосия. Замечательно.

— Где ты был, Роман?

Используя змею, как указатель, он показал в сторону дерева.

— Увидев змею раньше тебя, уже собирался предостеречь, когда ты повернулась и чуть не наступила на нее. Дай тебе волю, Теодосия, и ты не избежишь опасности.

Она смотрела, как он понес змею в глубь леса, вернулся без рептилии, и Теодосия знала, что он отпустил ее.

— Другой на твоем месте убил бы гремучую змею. Роман стряхнул кусок засохшей грязи.

— Я убиваю, когда добываю пищу или защищаюсь. Мне не хотелось есть эту змею, а она не собиралась напасть на меня.

Вытащив кусок мыла из седельной сумки, направился к ручью.

Теодосия знала, куда он идет и зачем, понимала, что ей не следует идти за ним, но пошла.

— Ты похож на Санта-Клауса.

Роман в последний раз прошелся по намыленной бороде и снова зачерпнул прохладной воды из ручья.

— А ты выглядишь так, словно на голове примостилась белая сова.

— Это шляпа, Роман. Горностаевая.

Она подняла руки, поправляя мыльную шляпу.

Он сидел в ручье, стараясь смотреть только на мыльное творение, а не на великолепное обнаженное тело.

— Что такое горностай?

— Большая европейская ласка. — Ручеек мыла пополз вниз, попав на грудь. — На самом деле у меня на голове образовалась гора, Роман.

— Больше похоже на шляпу из ласки.

— Уже сказала. — Теодосия опустилась в воду рядом с ним. — О Боже, эти речные камешки…

— Приятное ощущение для голой попки, а? — Он притянул ее поближе. — Все такое круглое и гладкое.

— Круглое и гладкое, — повторила она вслух, глядя на него краешком глаза. — Это о камешках или о попке?

Он увидел завлекающую улыбку в ее глазах.

— Узнаю приглашение, когда слышу его, Теодосия, — хрипло пробормотал он.

— Сэр, не понимаю, о чем это вы?

— Да? Так позвольте показать, мисс.

Она застонала от радостного возбуждения, когда он, подхватив ее на руки, уложил на коленях — кожа казалась такой теплой, а вода — прохладной.

Пронзил длинными пальцами ее волосы — мыльная шляпа соскочила. С его пенной бороды капли падали ей на грудь. Он обхватил ее руками, рассматривал, будто впервые, мыльные следы — снова, снова и снова…

Это зрелище так подействовало на Романа, что по телу пробежала легкая дрожь. Обняв ее одной рукой за шею, он, приподняв лицо девушки, стал целовать, направив другую между бедрами, погружаясь в ее женственные глубины.

Она приготовилась смаковать медленное, восхитительное путешествие к наслаждению, но блаженство пришло мгновенно, заструившись по ее телу так, как вода ручья сбегает по коже. Изогнувшись, окунула голову в воду.

Могла бы утонуть, не поддержи он ее.

— Боже, Теодосия, — произнес Роман, когда она, наконец, затихла в его руках. — Извини, мне следовало лучше подготовить тебя.

Она смущенно улыбнулась, но стыда не чувствовала: тело уже научилось реагировать на сексуальное мастерство Романа, словно музыкальный инструмент в руках мастера, рождающий мелодию слишком прекрасную, чтобы сопротивляться или сдерживаться.

С нежностью заглянув в его глаза, почувствовала, что хотела бы дать ему такое же удовольствие, которое он подарил ей, — не имело значения, что еще не знала, как это делается, но была уверена, научится.

Сползла с его колен и села перед ним, обхватив руками за талию, нежно потерла большими пальцами твердый живот, взглянула вниз.

— Роман, копье полностью устремляется из воды. Откинув голову, он рассмеялся.

— Да, старый миг страсти, определенно, делает выпад, а?

Осторожно взяла его в руку, наслаждаясь мягким стоном, вырвавшимся у Романа.

— Пульсирует.

— Мужские органы имеют обыкновение делать это, когда их касается красивая женщина.

Она улыбнулась.

— Собираюсь провести эксперимент, Роман. Многозначительный тон ее голоса воспламенил его.

— Какой еще эксперимент?

— Во имя науки — сексуальный, — добавила она, крепче сжимая его. — Доказано, что раскаленные шипы имеют способность пульсировать, но сейчас попытаюсь узнать, что еще они могут делать.

Он не мог ответить сразу, стиснул зубы, делал глубокие вдохи, пытался думать о чем угодно, кроме того, что она говорила, делала, собиралась делать.

В конце концов, проговорил.

— Теодосия, вот-вот взорвусь в твоей руке, — предостерег он.

Она увидела напряженное выражение его лица.

— Но я еще ничего не сделала.

— Тебе и не надо. Одна лишь мысль… ощущение твоей руки… Бога ради, женщина, лишь звук твоего голоса сводит меня с ума.

— Ты выглядишь так, словно тебе ужасно больно.

— Так и есть.

— А, значит, поищу лекарство.

Он удерживался за каменистое дно ручья, когда она начала скользить вверх-вниз — не было сил сдержаться, хотелось, чтобы происходило медленно, а произошло быстро.

Когда он прижался к ней, Теодосия встала на колени, прижавшись грудью к его груди, не замедляя ласки. Он зажал ее бедрами, поймал руку. Горячее, твердое, пульсирующее — ее взгляд отмечал каждую черточку мужского лица, чувствуя начало освобождения, продолжала ощущать его силу в своей руке.

Наблюдение экстаза этого чудесного мужчины было самым прекрасным из того, что ей когда-либо доводилось видеть. А сознание отмечало, что это она дала ему такое наслаждение — глубокое счастье вырывалось из самой ее души.

— Теодосия, — прошептал Роман. Тяжело дыша, спрятал лицо на груди девушки, чувствуя ее сердцебиение. Океан чувств охватил его, он пытался дать им определение, но не мог сконцентрировать внимание на чем-то определенном.

Боже, как хорошо. Ему подарили эту радость — хотелось обнять ее как можно крепче, но остановился, вспомнив свою силу.

С нежностью снова усадил ее на колени и покрыл нежными поцелуями шею и плечи.

— Необязательно было делать это.

— Мне хотелось.

— Почему?

«Вот он, снова тот маленький мальчик, — подумала она, — ребенок, который отдавал, но ничего не получал».

— Роман, — проговорила она, гладя мускулы его рук, — ты доставлял мне удовольствие в прошлом. Мне было приятно доставить удовольствие тебе. Уверяю, я стала такой же счастливой, как и ты.