— Если мы будем отмечать только большие успехи, то пить придется крайне редко, — заверяю я и делаю мощный глоток.

Она берет свой стакан, медленно подносит ко рту, пристально глядя мне в глаза, будто молча произносит за меня тост, пьет, морщится и падает как подкошенная.

Все это происходит настолько быстро, что я не успеваю ее подхватить. Будто мне это только кажется, и что стоит мне проснуться, как все станет на свои места.

Грейс, моя малышка Грейс лежит у моих ног. Она растянулась на полу и мертва, по-настоящему мертва, как королева Виктория. Глаза закатились, ноздри сжались, и губы приняли ужасный зеленоватый оттенок.

Бармен с криком бросается из-за стойки. Я наклоняюсь и подбираю самый большой осколок от ее разбившегося стакана. На стенках остается странный неприятный запах. Грейс отравили…

Я протягиваю руку через стойку бара и беру стакан, приготовленный ранее для меня и опрокинутый барменом. Он пахнет так же. Ошибки быть не может: кто-то хотел нас отравить, как колорадских жуков, и меня, и Грейс.

Через десять минут в зале столпотворение. Бармен позвал хозяина, тот вызвал врача и полицию. У меня ощущение, что все окружающее размывается, становится нереальным. Я стою ошарашенный, совершенно пришибленный горем. Не смейтесь, черствые люди! Эта девушка — я так к ней привязался. И она мне так нравилась… Я чувствую себя как ребенок, у которого отняли мороженое, и он еще не совсем осознал потерю. Я тоже не очень понимаю случившееся, и вряд ли мне так сразу удастся вбить это обстоятельство себе в башку даже с помощью молотка!

Наконец появляется местная полиция. Один из полицейских говорит по-французски. Я показываю ему свое удостоверение, ссылаюсь на старшего инспектора Брандона и говорю, что я в их распоряжении, если необходимо…

Я прошу полицейского спросить у бармена, как выглядел человек, зашедший в бар сразу после нас. Ясно, что эта сволочь всыпала нам яд в виски. Если бы не неловкость бармена, пролившего мой стакан, то ваш покорный слуга Сан-Антонио сейчас лежал бы на полу рядом с Грейс, примерно такого же цвета. Вытянувшийся и холодный… А что касается развязки этого расследования, то вам пришлось бы обратиться к книгам более привычного для вас автора…

Полицейский расспрашивает бармена.

— Тот человек был молодым. Волосы светлые… Одет в синее.

— На нем был коричневый замшевый жилет?

Полицейский переводит сначала вопрос, потом ответ.

— Так точно, — говорит он. — Вы его знаете?

— Нет…

Я подношу руку к шляпе, слегка кланяюсь и, бросив последний прощальный взгляд на Грейс, выхожу из рокового заведения.

Боксер-любитель, выдержавший пятнадцать раундов против профессионала в той же категории, спускаясь с ринга, вряд ли плывет сильнее, чем я сейчас. У меня ватные ноги, я чувствую полную опустошенность, и волна позывов переворачивает у меня все внутри.

На этот раз война объявлена… Если на все посмотреть пристальнее холодным взглядом, то можно даже сказать, что это убийство и эта попытка убийства имеют свою положительную сторону для дальнейшего ведения дела. Но не надо подпрыгивать! Я прав и сейчас это вам докажу. Если молодой блондин, будучи одним из действующих лиц в моем расследовании, остается для меня пока недосягаемым, но появляется на сцене, чтобы покончить со мной, то, стало быть, он понимает, что я становлюсь опасен. А когда я опасен, земля горит под ногами моих врагов.

Только вот как он узнал о моем существовании, этот смелый парень?

Тут определить сложно, поскольку в течение двух последних дней я разговаривал со многими людьми. И кто-то из них работает на него.

Перебираю мои контакты…

За сорок восемь часов я времени не терял и общался с хозяином «Коронованного льва», мамашей Фидж, аптекарем, владельцем гаража, жертвой дорожного происшествия, Стоуном…

Можно сказать, что мое путешествие по этой стране здорово насыщено.

Я фыркаю и трясу головой, как конь перед рыцарским поединком.

И как всегда бывает в серьезных случаях, вспоминаю свою личную клятву:

«Послушай, Сан-Антонио. Дело дрянь. Фортуна повернулась к тебе тылом. Ты работаешь в деле, где тебе оказывают активное сопротивление. Ты это делаешь для себя самого, не имея приказа действовать. Ты сам за себя отвечаешь. Тайна щекочет тебя, и ты готов кинуться вперед, как бык на красную тряпку. Согласен, у быка нет мозгов, его таким сделал Господь… Так что, мой маленький, ты сожмешь зубы, ты сожмешь кулаки, сожмешь… Словом, сожмешь все, что надо, но доведешь дело до конца. Забудь потрясение в связи со смертью Грейс, забудь эту унылую страну, ее бесконечный туман, ее таинственность… Только вперед!»

Я сажусь в машину Александра, повторяя про себя последний призыв.

Нет, не для собственного тщеславия я действую. Но прежде всего из-за того, что у меня до сих пор в ушах звучат последние слова Эммануэля Ролле: «Я невиновен!» Он выдержал… Даже мне не хотел ничего говорить! При этом у него на лице уже был черный мешок и он чувствовал веревку на шее… Если он был невиновен, то зачем повесил на себя преступление, которого не совершал?

Я опускаюсь с неба на землю. Рядом со мной, посвистывая, проходит почтальон, без сумки, руки в карманах. Возвращается к своему вечернему пудингу…

— Эй! Постмен!

Он останавливается, озирается, потом, заметив меня, идет к машине.

— Yes, sir?

Черт, как же сказать? И я говорю по-ростбифски, подыскивая знакомые слова:

— Пожалуйста, дорога на Бристоль, пожалуйста.

Пробелы в знании слов я заполняю блеющим «please».

Он показывает мне направление.

Бросив в окно «мерси», жму на газ, чтобы поскорее покинуть этот мрачный город.

И вот я снова на черном шоссе, укрытом рваным туманом!

Желтоватый свет встречных фар напоминает мне о волосах Грейс… Господи боже! Ни одна девушка никогда не западала мне так глубоко в душу.

Я не могу до конца осознать ее смерть. Я даже себе не представляю, что это конец! Косвенно убил ее я… И чего мне втемяшилось таскать ее за собой повсюду? Да, ей нравилось, и она помогала мне как переводчица… Я пытаюсь найти себе оправдание, но не нахожу успокоения…

О, если мне попадется в лапы эта мразь в замшевом жилете — слово легавого: я его в порошок сотру!

«Судоходная компания Стоун».

Конечно, там написано по-другому, но я даю сразу перевод огромной вывески с буквами под мрамор, торчащей над широкой витриной, где расставлена целая игрушечная флотилия.

Я проезжаю мимо и метрах в ста останавливаю машину. Затем медленным шагом возвращаюсь ко входу в офис. Улица во мраке, дождь кончился, уступив место густому туману. Время за полночь… Полночь — время преступлений! А? Звучит?

Оглядываюсь по сторонам: ни души! Этот угол Бристоля, похоже, пуст, как карман налогоплательщика.

Передо мной дверь. Правильно догадались, я забываю об уроках, данных мне шефом, и достаю отмычку, которая посылает в нокаут даже самые притязательные замки.

Раз-два, и вот еще один взлом в моем послужном списке. Итак, я на месте. Ну а зачем я сюда пришел, скажите мне?

Ладно, не ломайте башку — мой нюхомер работает все лучше и лучше. Мой нос — это мой радар, практически мое подсознание… Я следую ему, закрыв глаза. До сегодняшнего дня он помогал мне преодолевать разные препоны и рогатки, так же как конь, обходя препятствия, находит дорогу к дому пьяного в стельку хозяина.

В бардачке машины я нашел фонарик. Войдя, закрываю дверь, запираю замки и иду на ощупь в глубину широкого зала. Дойдя до конца, укрываю фонарик своей рубашкой, чтобы не светил сильно, и осматриваюсь. Желтое слабое пятно, исходящее будто из моего нутра, позволяет мне обнаружить дверь. Я ее толкаю, она говорит: нет. Но моя отмычка быстро меняет ее мнение на противоположное.

Эта дверь выходит в коридор, где по обе стороны находятся несколько других дверей.