– Я озябла, – сказала она, когда муж открыл глаза и повернул к ней голову.

– В такую теплую ночь? – удивился он. – Э, да вы дрожите. – Он провел своими большими руками по ее спине и подоткнул одеяло. – Прижмитесь-ка ко мне. Я вас согрею.

– Я люблю вас, Чарли, – сказала Эллен, уткнувшись головой ему под подбородок и крепко закрывая глаза. Она распластала руки на его широкой и горячей груди. – Я так люблю вас. Вы мне верите, правда?

– Конечно, верю, девочка, – ответил он, погладив ее по волосам. – И вы знаете, что вы мое сокровище и всегда будете им. Согрелись немножко? Поднимите-ка личико, дайте мне поцеловать вас.

Она закинула голову с почти отчаянной страстностью и обвила его рукой за шею.

На безоблачном небе сияло солнце, когда две открытые четырехместные коляски, двигаясь по улице Пепиньер, проехали под Намюрскими воротами на южной окраине Брюсселя и направились по дороге, ведущей к Суанскому лесу. День для пикника выдался чудесный.

Леди Мэдлин Рейни ехала в первой коляске со своими подругами мисс Фрэнсис Саммерс и леди Энн Драммонд. Эллен и Дженнифер Симпсон ехали во втором ландо. Полковник Хакстэбль, лейтенант Пенворт, лорд Иден, капитан Нортон и сэр Хардинг Витворт скакали рядом с экипажами.

Мэдлин вертела вокруг головы желтый зонтик от солнца и была совершенно счастлива. Ведь можно быть такой счастливой, если сосредоточиться только на теплом сиянии солнца и красоте приближающегося леса и смотреть только на великолепие мундиров четверых сопровождающих и забыть о том, что означают эти мундиры.

– Я никогда в жизни не была в лесу, – сообщила леди Энн, – хотя и слышала, что там хорошо. Я и не думала, что деревья такие большие.

Три леди озирались вокруг, глядя на высокие и толстые буки с гладкими серебристыми стволами.

– В лесу мне всегда хочется говорить, – заметила Мэдлин. – Почти как в соборе.

– Кажется, здесь нужно свернуть, – сказал полковник Хакстэбль, оборачиваясь к лорду Идену, который кивнул в знак согласия, – а потом прямо до деревни Ватерлоо.

– Вот по этой дороге пытаются подойти французы? – спросила, не обращаясь ни к кому в отдельности, леди Энн, когда лошади и экипажи свернули с Шарлеруа в лес и поехали среди редких деревьев.

– О нет, – твердо проговорила мисс Саммерс. – Ферди говорит, что они придут с запада и попробуют отрезать нас от линий с боеприпасами у Остенде. Он говорит, что это наилучший тактический ход.

– Я считаю, что до конца дня нам следует строго запретить все разговоры на военные темы, – с веселой улыбкой проговорила Мэдлин.

– Я совершенно с этим согласен, – сказал полковник. Хакстэбль, – ибо всякий знает, что французы вообще ниоткуда не собираются подходить. Доверьте герцогу и союзным войскам обеспечить это, леди.

– Хотя я и сожалею, что у меня не будет возможности хорошенько задать жару солдатам старины Бони, – присовокупил лейтенант Пенворт.

– Да, пленный Орел был бы недурным сувениром, который можно держать в родовом замке до конца дней своих, не так ли? – проговорил сэр Хардинг несколько бранчливо. – Ваш юношеский пыл весьма утомителен, Пенворт, и скучен дамам. – Он поклонился Мэдлин с подчеркнутой любезностью.

Мэдлин промолчала. Очень удобно изображать усталость от жизни, будучи лицом гражданским. Ведь ему не грозит встреча со стягом Орла. Она улыбнулась вспыхнувшему лейтенанту Пенворту.

Когда было выбрано подходящее для пикника место, полковник помог Мэдлин выйти из ландо и попросил ее прогуляться с ним, поскольку приступать к еде было еще рано. Леди Энн и Фрэнсис уже расположились на покрывалах, которые расстелил на земле капитан Нортон. Сэр Хардинг сел рядом с ними. Лейтенант Пенворт склонился к руке Дженнифер.

Наверное, не очень-то прилично удаляться в лес с мужчиной, подумала Мэдлин, беря полковника под руку. Но она уже вышла из возраста, когда ей требовалась сопровождающая дама и тому подобный вздор. Иногда приятно, что тебе двадцать пять лет и ты свободна как птица.

– Теперь я понял, зачем вы надели такое яркое желтое платье, – сказал полковник. – Это для того, чтобы даже в гуще леса нам светило солнце.

– Ах, моя тайна раскрыта! – весело проговорила она, поворачивая зонтик, хотя было ясно, что толку от него под густой тенью деревьев нет никакого.

Начался обычный для них разговор, состоящий из легких подшучиваний. Впрочем, она почти со всеми мужчинами разговаривала в таком тоне. Ничего серьезного. Быть может, она боялась узнать кого-нибудь из них поглубже? Или что кто-то узнает поглубже ее? Она качала головой и улыбалась. Этот день не годится для самоанализа.

– Знаете ли… – начал полковник, и Мэдлин тут же насторожилась. Теперь голос его звучал иначе. – Несмотря на ваш строгий запрет говорить сегодня на определенные темы, должен сказать все же, что мне скорее всего придется уехать из Брюсселя без предупреждения.

– Вы так и сделали сегодня, – улыбнулась она. – Уехали на пикник.

Он улыбнулся ей в ответ, но глаза у него были серьезные.

– Возможно, я не смогу вернуться сразу же, – продолжал он. – Вероятно, вы уже будете в Англии, прежде чем я вернусь.

– Я останусь здесь, – возразила она. – То есть пока Доминик не будет готов к отъезду.

– Если вы вернетесь в Англию… могу ли я найти вас там?

– Ну конечно, – весело ответила она. – Я страшно люблю находить старых друзей, сэр.

– Вы поняли, что я хотел сказать? – спросил он, пытливо заглядывая ей в глаза.

Мэдлин отбросила притворную веселость.

– Да, – сказала она нерешительно, – да, сэр, я поняла. И зря вы это сделали. Давайте не будем портить этот чудный день.

Он грустно улыбнулся.

– Я вас не интересую? – спросил он.

– Ну конечно, интересуете, – поспешно ответила она. – Конечно.

– Но вы боитесь того, что может произойти? Она глубоко втянула воздух.

– Я об этом не думаю, – сказала она. – Дело вовсе не в этом.

– Вот как. Значит, есть кто-то другой?

Она грустно посмотрела ему в глаза.

– Да, – сказала она. – Мне очень жаль.

Он натужно улыбнулся.

– И мне тоже. – Некоторое время они шли молча. – Я очень надеюсь, что вы катите за собой моток бечевки. У вас есть хоть какое-то представление о том, как вернуться назад к экипажам? А вдруг нам придется блуждать здесь до конца наших дней?

– Какая страшная участь! – сказала она. – Но я уверена, что через несколько дней, сэр, когда я уже буду умирать от голода, вы поступите как настоящий джентльмен и залезете на дерево, чтобы посмотреть, не видно ли где-нибудь брюссельских шпилей или каких-то других признаков цивилизации.

Он засмеялся.

Она ответила ему «да», думала Мэдлин. Она ответила: да, есть кто-то другой. Почему она так сказала? Солгала, потому что так легче кончить неудобный разговор? И все же у нее не было чувства, что она солгала.

Но он ей не нравится, и она его не любит. Она не видела его три года и, судя по всему, не увидит больше никогда. Он обосновался в Канаде, где торгует пушниной. Она очень редко вспоминала о нем, разве что когда Александра получала от него письмо. Почему же тогда она призналась, что есть кто-то другой?

Прошло много времени с тех пор, как она любила и ненавидела Джеймса Парнелла. Много времени прошло с той странной ночи в Эмберли, когда он танцевал с ней во французском парке Эдмунда под тихие звуки музыки, доносившиеся из бального зала, когда он поцеловал ее с нежностью, которой она от него не ожидала, и со страстью, которая заставила ее пожелать, чтобы он овладел ею здесь же. Мэдлин вспомнила его ужасные слова: «Я не люблю вас, хотя очень хочу, и вы должны знать это». Тогда она убежала от него, а он прямо с бала отправился на корабль, идущий в Канаду.

Это было очень, очень давно. Как будто в другой жизни. И все же она только что сказала полковнику Хакстэблю, что у нее есть другой. Есть Джеймс – суровый, красивый, с беспокойным завитком темных волос, упрямо падающим ему на лоб.