Однажды утром на горизонте появилась цепь синих хребтов с белыми пятнами ещё не стаявших снегов.
У подножия Скалистых гор Мария впервые увидела индейцев. Жалкие, ободранные, кое-как прикрытые ветхими цветными одеялами, как клячи – попонами. От них пахло перегаром и дешёвым табаком, и они протягивали руку к пассажирам, прося милостыню. Женщины их копошились у разодранных шатров, полунагие ребятишки копались в песке. Ни дать ни взять цыгане на ярмарке. (Она так и не вспомнила, живут ли цыгане в Северо-Американских Штатах?) Было трудно поверить, что это те самые «краснокожие», еще каких-то двадцать с небольшим лет назад не боявшиеся нападать на поезда и даже громившие регулярные части…
Затем их поезд начал подниматься по склону, то повисая над пропастью, то прихотливо извиваясь на плато, то устремляясь в узкие ущелья. Стало холоднее, а голова кружилась – разряженный воздух высокогорья давал о себе знать.
В их спальном вагоне «население» мало менялось. Здесь собрались почти сплошь пассажиры, ехавшие прямо в Сан-Франциско. Фриско, как тут выражаются. В дороге поневоле разговоришься. Мария лишь молча благословляла наставлявшую её три года в английском гувернантку мисс Кормик. За время дороги она окончательно освоилась с языком, сменив безупречную речь Шекспира и Диккенса на местный простой и грубоватый выговор. И вскоре знала почти все про своих соседей по спальному вагону экспресса Нью-Йорк – Сан-Франциско.
Был тут седой негоциант почтенного вида с немолодой уже женой, сохранившей, однако, следы прежней красоты, и хорошенькой дочкой-школьницей. Это был один из «сорокадевятников»: так называли в Калифорнии переселенцев, которые хлынули туда после того, как в тех краях нашли золото в 1849 году. Когда-то и он пришёл в Калифорнию пешком, в рваных сапогах, а ныне стал хозяином нескольких магазинов в Окленде. Он рассказал Вороновой, что его жена не решалась приехать к нему целых пятнадцать лет, а он всё жил на золотых приисках и ждал её. «А как иначе, я же обещал! Тем более что в Калифорнии, почитай, и не было порядочных женщин», – наивно прибавил он.
В соседнем купе сидела девица не первой свежести, но довольно приличного вида. Из разговора, который она вела с женой коммерсанта, Маша, к удивлению своему, узнала, что та тоже невеста из Новой Англии, которая едет теперь к жениху, с каковым познакомилась по переписке. В Калифорнии теперь нет недостатка в доморощенных девицах, но по старой памяти многие выписывают себе подруг жизни из восточных штатов. Это считалось аристократично и модно, и приисканием этих невест занимались не без выгоды целые конторы со своими газетами.
Дантист из Нью-Йорка ехал на Запад искать счастья. Ещё одна девица – красивая, хорошо упитанная, но весьма загадочного вида – держала себя весьма неприступно и не обращала внимания на своего соседа, молодого человека, довольно худосочного, который отрекомендовался попутчикам газетёром. Из мимолетного разговора с ним Мария узнала, что его специальность состояла в сочинении рекламных объявлений. Дело в Американских Штатах довольно-таки прибыльное, если судить по количеству рекламы, что называется, на каждом шагу. В городах она затмевала газовые фонари и загораживала десятиэтажные дома и даже самое небо. Вдоль железнодорожного полотна рекламные надписи временами шли почти сплошной лентой. Как-то Мария весьма развеселилась, увидев надпись яркими красками над мостом: «Перуна! Покупайте! Перуна! Это красиво, полезно и дёшево! Покупайте! Перуна!» Еще более смешно ей стало, когда она узнала, что «Перуна» – это новая дамская пудра. Надо же такое придумать: «Покупайте Перуна!» А Юпитера с Нептуном у них нельзя прикупить?! Впервые после смерти отца она искренне смеялась.
О своей жизни она не особо распространялась, да и спутники не слишком расспрашивали её. Она лишь говорила, что едет в Сан-Франциско к жениху. (Про Аляску она уточнять не стала.) Пассажиры лишь кивали. Казалось, то, что подданная всероссийского императора едет к жениху в Калифорнию, их совсем не удивляло. И в самом деле, чего в жизни не бывает? Разве что нахваливали Калифорнию как лучшее место в Америке, а значит, и на Земле.
– Только в Калифорнии вы увидите настоящую Америку! Разве те, что на Востоке, американцы? То, что в Нью-Йорке, – это вообще плесень! – твердил один из её соседей, джентльмен с одутловатым лицом, лысиной на затылке и двойным подбородком, который подпирался стоячим крахмальным воротничком, отрекомендовавшийся торговцем фруктовыми консервами. – В Нью-Йорке среди всех этих немцев, ирландцев да евреев настоящего американца и не сыщешь! Разве что негры!.. – прибавлял он, рассмеявшись.
Обычно он это делал, когда появлялся чернокожий слуга, время от времени разносивший по вагону кофе или чай, убиравшийся или перестилавший постели. Прислуга в вагонах и ресторане состояла почти исключительно из негров. Как успела понять Мария, эту профессию средний американец охотно предоставит кому угодно: негру, китайцу, итальянцу, хоть мексиканцу. «Рождённый в Америке», если прижмет, скорее уж пойдёт побираться, а американка – на панель. Но чистить ботинки и подавать чай? Никогда!
К огорчению Марии, чего-либо существеннее чая или кофе с горячим шоколадом получить от местной прислуги было невозможно. Обедать и ужинать приходилось ходить в другой конец поезда в вагон-ресторан, где кормили довольно однообразно, хотя и неплохо. Бифштексы, яичница с беконом, все тот же кофе на запивку и для желающих – виски с содовой водой, которые заказывали прямо у стойки вагонного бара коротким «сода-виски» и тут же выпивали.
Ночами, когда пассажиры отходили ко сну, она лежала без сна и думала.
Луна назойливо заглядывала в окно сквозь прорехи занавески, и Мария поднималась, накинув халат, и выходила на площадку по боковому коридору, чтобы подышать свежим, холодным воздухом, прикидывая, как будет добираться до Аляски. А между тем поезд уже приближался к Тихому океану – Гран-Пацифико: соленая гладь Юты, зелень Солт-Лейк-Сити, обрывы Сьерра-Невады…
И вот осталось последнее препятствие, и ей вновь предстоит сменить сушу на неверный водный путь…
…Так или иначе, через полчаса упорной борьбы Мария стояла на палубе «Онтарио».
– Мистер… Миссис… миссис… гм.
Юноша в черной форме с контрпогонами держал в руке список пассажиров.
Она беспокойно следила за тем, как его палец скользил по листу бумаги.
– Мисс Воронофф… Ваш билет… Все в порядке…
Она лишь кивнула. Ей хотелось лишь поскорее добраться до каюты. Палуба была забита пассажирами и их багажом. Ясно, что путешествие не будет комфортным. Слишком много людей. В основном мужчины, но есть и женщины; одни одеты роскошно, другие бедно. Машу рассмешил вид одной упитанной дамы в невообразимой шляпе со страусовыми перьями, которые гордо колыхались на ветру, и дорогом платье, подметавшем подолом заляпанные грязью и угольной пылью доски палубы.
На баке и юте в тесных загонах столпились другие «пассажиры»: овцы, мулы и лошади, распространяя по всему пароходу запах нечищеного хлева. Здесь же было свалено сено для них.
Её окликнули.
Обернувшись, она увидела высокого моряка, на погонах которого было две лычки, как у унтера.
– Мэм! – поднял он к тулье фуражки два пальца. – Рэнглер, суперкарго «Онтарио». Мэм, у вас отдельная каюта!
– Да, а при чем тут…
– Сожалею, но это невозможно, – пояснил пассажирский помощник. – Корабль переполнен. Капитан дал распоряжение не предоставлять отдельных кают. Вы поплывете с другими женщинами во втором классе. Им отведена приличная каюта с отличными койками. Вам там будет удобно, да и в компании как-то веселее.
– Но я заплатила за проезд в отдельной каюте! – возмутилась Маша.
– Ничем не могу вам помочь, мэм! Поймите, мэм, у нас на палубе две сотни человек, которым вообще не досталось кают. Корабль переполнен, так что вы можете либо принять те условия, которые вам предлагают, либо вернуться на берег.
– Но, пожалуйста, мне необходимо…
