— Дурак ты, Хаген, — с непонятной грустью сказал Галейн.

Глава 3

Третий день в крепости царило оживление.

Во время штурма бои были жаркие, и множество клинков было зазубрено, а доспехов и щитов — иссечено. Восстановить все своими силами представлялось практически невозможным, а кузнец, работавший ранее в кузнице форта, был убит вместе со всеми остальными защитниками. В общей свалке никто не разбирался, кто есть кто, и чем может быть полезен; приказ был убивать всех. Потом, конечно, пожалели, но было поздно.

И вот в один прекрасный апрельский день у подъемного моста появился некий человек — кряжистый, здоровенный мужичина, который назвался местным кузнецом и предложил свои услуги буквально за символическую цену. На всеобщем он разговаривал не слишком хорошо, но его все прекрасно поняли: предприимчивый кузнец решил подзаработать на вражеской стороне, благо, что ходить далеко не надо. Часовые на воротах, конечно, не стали рассуждать на морализаторские темы, а просто послали к офицерам человека с новостью. Офицеры тоже не стали возмущаться продажностью здешнего люда, а велели вести кузнеца в крепость и предоставить ему все условия для работы. Кузнец обрадовался, тут же рванул в деревню и оттуда помимо своего инструмента притащил еще и двоих помощником, плечистых парней лет по двадцать. И расположился как у себя дома.

Недостатка работы у него не ощущалось, и он даже ночевать остался в крепости, чтобы с утра пораньше взяться за дело.

Джулия, как и все остальные, воспользовалась возможностью привести в порядок оружие и доспехи, поправить подковы у лошади.

И Пес тоже.

Когда Джулия пришла во вновь ожившую и наполнившуюся звоном металла кузницу, он был уже там, стоял у наковальни и о чем-то разговаривал с кузнецом. В руках у него был меч, та самая бастарда, которую он нашел в оружейной. Пес крутил его и что-то показывал на клинке, дотрагиваясь до него то тут, то там затянутыми в перчатки пальцами, а кузнец внимательно слушал и кивал. На бородатом лице его было написано явное уважение пополам с недоумением. Приняв из рук наинца меч и жестом подозвав помощника, он стал что-то втолковывать ему на касотском языке. Теперь настала очередь Пса слушать внимательно. Джулия подошла поближе.

— Знаешь их язык?

Он вздрогнул и посмотрел на нее так, словно только сейчас заметил. Вид у него был отнюдь не цветущий. Он уже не казался ходячим скелетом, но обведенные черными кругами, лихорадочно блестящие глаза красоты ему не добавляли и делали худое лицо прямо-таки болезненным.

— Немного, — ответил он. — Ты тоже по делу?

— Угу. Хочу вот поправить меч и кольчугу подлатать. Сама кое-что сделала, но этого мало. А ты что тут делаешь?

— Хочу, чтобы эта железка стала более или менее походить на оружие.

— Она, по-моему, и так походит. Хагена ты ею отделал неплохо.

Он скривил губы.

— Баланс у нее никуда не годится. Посторонись-ка, дай пройти.

Джулия машинально отошла в сторону, но потом вдруг спохватилась и заступила ему дорогу. Еще чего, раскомандовался! И чего это у него, интересно, глаза так блестят?

— С тобой все в порядке?

— Что? — он взглянул на нее, приподняв бровь. — Что такое?

— Ничего, — Джулия неопределенно покрутила в воздухе рукой. — Вид у тебя… не очень.

— Сплю плохо, — коротко ответил Пес и прошел-таки мимо, небрежно оттерев ее в сторону плечом.

Спит он плохо, подумала Джулия хмуро. Еще бы он хорошо спал. Кстати! Надо бы порасспросить ребят, которые живут с ним в одном бараке, продолжает ли он говорить во сне. Вроде бы, никаких жалоб на нового соседа она ни от кого не слышала, но…

К расспросам она приступила сразу же, как только распрощалась с касотским кузнецом, получив от него обещание, что все будет готово к завтрашнему же утру. Под руку ей подвернулись ребята из десятки Хагена: Дитрих и Тарин, и она тут же подступила к ним с вопросами об их новом соратнике. Парни отвечали охотно, но очень уж злобно. Бури восторгов Джулия не ожидала, но и столь откровенной неприязни тоже, и потому слегка опешила. Оказывается, Пса невзлюбил не только его непосредственный командир, но и боевые товарищи, а виной тому был его совершенно невыносимый характер. Говорить с Псом было совершенно невозможно — он или издевался и язвил, или откровенно грубил. Джулия немного удивилась. Она считала его, скорее, молчаливым. Конечно, когда он открывал рот, то из него отнюдь не сыпались любезности, но чтобы так раздражать своим ехидством… С другой стороны, парни Хагена явно уважали Пса и даже побаивались его. Они считали его просто-таки железным человеком: выжить после пыток, не сломавшись при этом, им казалось равносильно чуду. Кроме того, они успели убедиться, что воином наинец был умелым. Во время ежедневных упражнений с оружием он с первых дней бился наравне со всеми, поблажек себе не давал, хотя всем было понятно, каких усилий ему стоит держать такой уровень. Со своей бастардой он обращался как профессиональный воин высокого класса.

Еще Дитрих рассказал, что в первые же дни у Пса с остальными жителями барака возник конфликт на почве его ночных кошмаров. Он метался и стонал так громко, что перебудил всех; а когда ему без излишней вежливости порекомендовали держать себя в руках, он стал огрызаться, и драки удалось избежать лишь стараниями Хагена. Пес повел себя странным образом; казалось, у него начисто отсутствовал инстинкт самосохранения, его ничуть не пугало численное превосходство, он готов был драться один против многих. Ему, пожалуй, пришлось бы худо, но Хаген не мог допустить грызни между подчиненными, а вообще, конечно, сам был не прочь проучить агрессивного и язвительного северянина.

Скоро, впрочем, метания Пса прекратились (Джулия мысленно приподняла бровь). По ночам он спал как убитый, но зато днем вел себя еще более странно, чем обычно. Он мог часами сидеть, уставившись в одну точку, и ни на что не реагировать; а затем в него словно вселялся сам Борон, и тогда у всей десятки чесались руки перерезать ему горло. Джулия вспомнила его странно блестящие глаза и заподозрила неладное.

Поблагодарив парней за сведения, она отправилась искать Рональда.

Лекарь словно ждал ее визита и ничуть не удивился. На вопрос Джулии, не обращался ли к нему с какими-либо просьбами Пес, он сразу ответил, что да, было дело. Наинец, проглотив свою гордость, просил у него каких-нибудь снадобий, которые могли бы снять или хотя бы ослабить физические боли и заодно избавить от кошмаров, которые мучили гораздо сильнее, чем терзания тела. Рональд долго колебался, памятуя о расстроенных нервах Пса, но, в конце концов, сдался и дал ему некое зелье, своим действием схожее с опием. Он мог гарантировать спокойный сон без сновидений, но никто, в том числе и сам Рональд, не мог предсказать, как он скажется на психическом состоянии пациента. Вполне возможно, серьезно поведал Джулии медейский лекарь, что у парня окончательно "сорвет крышу", как выражался Харальд.

Джулия тихо ужаснулась. Она никогда не слышала о снадобье, про которое говорил Рональд, но насмотрелась в своей жизни на курильщиков опия. Она видела, что, в конце концов, эта штука делает с людьми, даже с теми, которые изначально были полностью здоровы физически и морально.

И ей, откровенно говоря, не хотелось бы, чтобы Пса, которого не сломали палачи, сломал наркотик.

Она нашла его под навесом рядом с кузней, в компании Галейна и Игни. Задним числом ей вспомнилось, что последние дни она частенько их видела всех вместе, втроем. Что ж, кому-то Пес был как кость поперек горла, а кто-то сумел найти к нему подход. Во всяком случае, Галейн ни разу заикнулся о том, что земляк чем-то его раздражает. Они даже разговаривали всегда достаточно мирно. Есть чему поучиться, с неожиданной завистью подумала Джулия. Ведь стоит только мне приблизиться к Псу, как он весь ощетинивается. Был бы у него загривок и шерсть на нем, он бы обязательно ее вздыбил.

Пожалуй, троицу земляков не стоило отвлекать от осмотра и обсуждения оружия и доспехов, аккуратно составленных и сложенных под навесом, но Джулия испытывала нетерпение, как никогда ранее. Она подошла к ним в тот момент, когда Галейн что-то объяснял, тыкая пальцем то в одно, то в другое место на подхваченном со стояка бахтерце, и окликнула Пса. Тот повернулся к ней мягко и быстро, поднимая злые глаза. "Опять ты", — явственно прочиталось на его лице.