— Конечно, нет, — поспешно подтвердил Хавершам. — Скорее эта участь ожидает кузнеца, подковывающего наших лошадей, и виноторговца, поставляющего кислое вино.

Джастин усмехнулся. Он был в отличном настроении, ибо с честью выдержал нелегкий спор со своей матушкой, доказав ей, что воспитанием Даниэль имеет право заниматься только он сам или в редких случаях ее дедушка и бабушка. Сейчас, глядя на жену, он еще раз убедился, что не зря конфликтовал со старой графиней. Черты сорванца, еще порой заметные в Даниэль, задевали только его и никого больше. Он один имел право на их исправление в женщине, которую обожал. Джастин мог бесконечно смотреть на жену, восхищаясь ее нахмуренными, как сейчас, бровями, сжатыми губками, острым, бескомпромиссным взглядом, который она только что бросила на Хавершама, проверяя счета.

Уже не один раз за последние полгода граф выслушивал оптимистичные доклады своего дворецкого о том, насколько удалось уменьшить семейные расходы и какие суммы из высвободившихся денег можно направить на аренду ферм или поддержку нуждающихся работников. За два прошедших месяца Даниэль уже несколько раз успела побывать в самых дальних уголках Дейнсбери и узнать о тамошних делах больше, чем Джастину казалось нужным вообще.

— Вряд ли у нас есть серьезные финансовые проблемы, любовь моя, — сказал Линтон, просмотрев последние записи в книге. — Все, о чем вы говорили здесь с Питером, составляет очень небольшие суммы.

— Согласна. Но главное — принцип. Если вы позволяете себя обкрадывать по мелочам, милорд, то тем самым молчаливо потакаете более серьезному воровству в будущем.

Джастин никогда не забывал, что его супруга происходила из семьи Сан-Вареннов, где все без исключения обладали столь типичной для французской аристократии хозяйственной жилкой. Кроме того, Даниэль и сама успела узнать, что такое бедность и недоедание, и потому не могла спокойно выносить пустые траты. Правда, при этом никто не смог бы обвинить ее в скупости.

— Поступайте так, как считаете нужным, — заключил Джастин, привычно ущипнув жену за щечку.

Питер потупил глаза в пол. Хозяева порой вели себя так, как будто в комнате больше никого, кроме них, не было, но это нимало не обижало Хавершама. Наоборот, он внутренне чувствовал удовлетворение подобным доверием к себе.

В дверь постучали, и на пороге появился Бедфорд. В руках у него был серебряный поднос, на котором лежала чья-то визитная карточка.

— Это к вам, миледи, — сказал дворецкий, обращаясь к Даниэль.

Она взяла карточку, прочитала ее и вернула слуге:

— Передайте шевалье, что я сейчас выйду.

— В гостиную?

— Да. Спасибо, Бедфорд.

Даниэль улыбнулась дворецкому. Тот с трудом выдавил на губах некое подобие ответной улыбки и вышел.

— К вам гость? — спросил Джастин, наливая два бокала вишневого ликера и протягивая один из них Питеру; Даниэль редко позволяла себе пить вино по утрам.

— Это шевалье д'Эврон, — ответила она. — Мне кажется, вы с ним как-то встречались, Линтон.

— Не помню. Но наверное, вы правы.

Граф лукавил. Он отлично помнил, как его представляли длинноносому французу с худым вытянутым лицом. Джастин заметил тогда неестественную напряженность в его подтянутой фигуре, которая передавалась, как показалось Линтону, и Даниэль. По этой или по какой-то другой причине француз ему не понравился. Он решил тут же выкинуть из памяти воспоминание об этой встрече, тем более что знакомство Даниэль с шевалье было также мимолетным.

И все-таки граф подумал, что случайные знакомые редко наносят визиты по утрам без каких-то серьезных причин. Решив не придавать этому значения и утвердительно кивнув жене, Джастин повернулся с каким-то вопросом к Питеру.

Поднимаясь по лестнице в свою гостиную, Даниэль недовольно хмурилась. С д'Эвроном у нее были лишь короткие встречи на нескольких светских раутах. Иногда, при крайней необходимости, они обменивались чисто деловыми записками. Видимо, очень важные причины могли заставить шевалье нанести подобный визит.

— Доброе утро, шевалье, — приветствовала она гостя по-французски, входя в гостиную и плотно закрывая за собой дверь.

Д'Эврон стоял у окна и рассеянно смотрел на улицу. Услышав скрип отворяемой двери, он обернулся и учтиво поклонился Даниэль:

— Доброе утро, графиня.

— Не хотите ли бокал вина?

— Нет, спасибо.

— Садитесь, пожалуйста.

Даниэль села на обитый парчой стул и знаком указала шевалье на другой, стоявший напротив.

— Что-нибудь случилось?

На прямой вопрос тут же последовал столь же откровенный ответ:

— Я к вам, графиня, и вот по какому делу. Мне нужна помощь. Ваше положение в обществе может в значительной мере повлиять на почти безнадежную ситуацию. Вы графиня, английская леди, а я простой француз, который мало что может сделать.

Даниэль молча кивнула. В высших кругах английской аристократии существовало большое предубеждение против французов, и вполне возможно, что шевалье д'Эврон столкнулся в местном обществе с проявлениями того же высокомерия, с каким там относились к большинству его соотечественников.

— Насколько я понимаю, на этот раз речь идет о чем-то более важном, нежели просто деньги? — спросила Даниэль, так как до сих пор ее помощь французским эмигрантам была чисто финансовой: она одалживала им деньги и обеспечивала клиентурой. К покровительству графини Линтон прибегали французские парикмахеры, ювелиры, модистки и всякие мелкие ремесленники, лишившиеся родины и пытавшиеся начать новое дело в Англии. Но существовали и другие категории беженцев, чьи проблемы Даниэль была не в силах решить. Вот им-то и старался всеми силами помогать шевалье д'Эврон.

— Графиня, в Стиплгейте живет одна французская семья. В страшной бедности. Муж нашел работу сапожника, а жена устроилась где-то прачкой. Но сейчас она…

Тут шевалье немного покраснел и замолчал.

— Продолжайте.

— Она, графиня, оказалась… в деликатном положении и больше не может оставаться на тяжелой работе. Случилось так, что как раз в это время ее муж сильно повредил руку, и хозяин сапожной мастерской его уволил. А у них маленькие дети. Вдобавок домовладелец грозится выгнать всю семью на улицу за неуплату аренды… прямо сегодня.

— В таком случае мы должны заплатить за аренду, — просто ответила Даниэль.

Ей не надо было просить денег у мужа, коль скоро Линтон предоставил супруге право распоряжаться его банковскими счетами по своему усмотрению. Это было своеобразным нововведением. Если бы о финансовых взаимоотношениях супругов Линтон узнали в обществе, многие бы сильно удивились. Но Джастин считал абсурдным ограничивать в деньгах жену, взявшую на себя не только ведение всего домашнего хозяйства, но и управление поместьем в Дейнсбери. Тем более что делала она это с завидным умением. Джастин никогда не требовал от Даниэль отчетов о произведенных затратах, а ей и в голову не приходило испрашивать разрешения графа, когда надо было срочно оказать денежную помощь кому-либо из соотечественников.

— Боюсь, что этого будет недостаточно, — продолжал шевалье. — Домовладелец явно хочет от них отделаться. Считает, что дети доставляют ему лишнее беспокойство. Говорит, что мог бы получать от одного съемщика такую же плату, как от этой семьи в пять человек. Заметьте, что очень скоро их будет уже шесть, и если они окажутся на улице, то найти для многодетного семейства новое жилье будет очень трудно. Или вообще невозможно.

— Какая свинья! — воскликнула Даниэль, вскочив со стула. И она забегала по комнате, удивляя не знавшего ее истории шевалье самыми изысканными выражениями парижских улиц. Внезапно заметив растерянность на лице гостя, Даниэль остановилась. — Боже мой, что я говорю! Извините меня, шевалье!

Бедняжка испуганно посмотрела на дверь, как будто опасалась появления на пороге взбешенного мужа. Шевалье, перехвативший этот взгляд, не смог сдержать улыбки: сейчас Даниэль скорее напоминала нашалившего ребенка, чем графиню, принадлежавшую к высшей знати английской столицы. И он поспешил ее успокоить: