…Джастин услышал выстрел, когда входил в здание тюрьмы, и с бешено колотящимся сердцем помчался туда, откуда донесся звук. Добежав до уже запертой решетки камеры, он увидел трех мужчин и собственную супругу — оборванную, в крови, державшую за тонкую ручонку дрожащую от ужаса девочку.

Даниэль находилась в полной прострации и даже в первые секунды не узнала Джастина. Только услышав виноватое бормотание Малькольма: «Милорд, я… я…», графиня обернулась и увидела разъяренное лицо своего супруга.

— Отдайте мне это все, — процедил сквозь зубы Линтон, жестом указывая Малькольму на плащ Даниэль, ее кольца и кошелек, которые тот по-прежнему продолжал держать в руках. — А теперь идите и помогите Томасу управиться с лошадьми. Их у него сейчас целых восемь.

— Слушаюсь, милорд, — с отчаянием в голосе ответил Малькольм и побежал к выходу. Он был твердо уверен, что после сегодняшних событий его непременно уволят без всяких рекомендаций. Но ведь он всего-навсего исполнял приказание! Или ему следовало самому войти в этот ад? По коже честного кучера побежали мурашки…

— Линтон, — сказала Даниэль, смотря на супруга какими-то странными, пустыми глазами и жестом указывая на трясущегося от страха начальника тюрьмы, — я внесла залог за девочку, заплатив этому человеку сто гиней. Подобного подарка он не заслужил. Поэтому вы с полным правом можете потребовать от него вернуть эти деньги. Если, конечно, пожелаете. — Голос Даниэль неожиданно задрожал. — Взгляните, что они сделали с ребенком за четыре часа! Дайте мне плащ.

И, выхватив свой плащ из рук Джастина, Данни накинула его на Бриджит.

— Этот плащ понадобится вам самой, — ледяным тоном сказал Линтон. — Вы только посмотрите на себя!

Он забрал плащ и закутал в него Даниэль, накинув ей на голову капюшон.

— Ребенку будет достаточно простого одеяла. Принесите!

Приказ относился к начальнику тюрьмы. Тот побледнел и виновато пробормотал:

— Я… я… не знаю, есть ли у меня одеяло.

— Тогда отдайте мне ваш сюртук.

Начальник понял, что одежду у него все равно отберут, и, беспрекословно раздевшись, протянул сюртук графу.

— Деньги, — жестко напомнила Даниэль. — Я без них не уйду. Они лежат на столе в кабинете этого мерзавца. Он не получит из них ни пенса. А если откажется принести, то я…

— Замолчите! — прервал ее граф. — Вы будете делать только то, что я вам скажу.

Маленькая Бриджит вдруг закрыла лицо руками и горько зарыдала.

— Посмотрите, что вы с ней сделали! — крикнула Даниэль, с презрением глядя на начальника тюрьмы. — Иди ко мне, малышка. Я сейчас отведу тебя к маме. Она уже давно дожидается за этой стеной. А потом мы все поедем ко мне домой. Там ты отмоешь волосы от всей этой мерзости, а я постараюсь подыскать приличную одежду вместо той, которой ты лишилась. — Даниэль повернулась к мужу: — Сейчас вы заберете у него деньги, и на этом кончим.

— До конца еще очень далеко, Даниэль, — ответил граф с плохо скрываемой угрозой. — Вы можете отдавать любые, какие посчитаете нужными, распоряжения в отношении несчастного ребенка и его семьи. Я же займусь этим… типом. — И он кивнул в сторону начальника тюрьмы. — Ну а затем у меня будет очень серьезный разговор с вами.

Последняя фраза была сказана очень тихо и предназначалась только для ушей Даниэль. Та закусила губу, поняв, что стены воздвигнутого ею здания решительности и самоутверждения начинают рушиться. Рушиться под тяжестью осознания того, что ужас, от которого она несколько минут назад избавилась, неумолимо сменяется страхом перед яростью Линтона. Эта ярость пока еще находилась под его контролем, но грозила в любой момент вырваться наружу. Даниэль смотрела в глаза Джастина со страхом и мольбой, но не увидела в них и намека на снисхождение. Вздохнув, Данни повернулась к Бриджит и, взяв ее снова за руку, направилась через длинный коридор к выходу.

Линтон, сохраняя ледяное самообладание, ни на минуту не забывал о том, через что пришлось пройти его жене. А также о том, что заставило ее рисковать не только собой, но и их будущим ребенком. В какой-то момент весь его гнев вдруг обратился против самого себя: ведь именно он предоставил жене слишком широкую свободу! Он ее муж, а все мужья требуют от своих жен безоговорочного подчинения, таков многовековой уклад. И Даниэль тоже должна была целиком подчиняться своему мужу, то есть ему, Джастину Линтону. Он слишком долгое время был с ней доверчивым, терпимым и добродушно-веселым. Жена же предала его доверие, воспользовавшись готовностью супруга понимать ее всегда и во всем, постоянно прощать ее.

Джастин повернулся и излил весь свой гнев на начальника тюрьмы… Через несколько минут Линтон уже шел через тюремный двор со злополучными ста гинеями в кармане, оставляя далеко позади тот ад, свидетелем которого стал.

Если бы Джастин был способен владеть своими эмоциями, тогда, возможно, на него произвела бы впечатление сцена, происходившая в тот момент у ворот тюрьмы. Бриджит заливалась слезами в объятиях всего своего семейства. Закутанная в плащ Даниэль стояла чуть поодаль. Лошади вели себя смирно под надежным присмотром двух кучеров и мальчишки, который, как оказалось, умел разговаривать с ними на их языке. Вокруг экипажа собралось немало зрителей, которые одобрительными возгласами и слезами умиления выражали свою радость по поводу счастливого воссоединения эмигрантской семьи.

Но графа Джастина Линтона душил гнев, готовый вот-вот вылиться во вспышку ярости. Об умилительной сцене у тюремных ворот он вспомнил гораздо позже, тогда же, когда осознал, что сделала в тот день его супруга. А сейчас граф Линтон возник среди общей радости подобно ангелу мщения, посланному свыше для наказания собственной жены. Он с мрачным видом рассадил Робертсов в экипаже, а сам сел в коляску рядом с унылой женой, на которую даже ни разу не посмотрел. Малькольму было ведено следовать за ними на Гросвенор-сквер, а мальчишке, продемонстрировавшему столь редкое умение обращаться с лошадьми, сказали, что если он хочет получить работу на конюшне графа, пусть едет вместе с Малькольмом. Радости юнца не было предела, когда он вскарабкался на козлы и уселся рядом с возницей самого графа Линтона…

Коляска подкатила к парадному входу дома и остановилась. Тут же подъехал и экипаж с Робертсами. Граф спрыгнул на землю, поднял с сиденья жену и, несмотря на ее протесты, перенес на руках в холл.

— Бедфорд, — сразу же приказал он дворецкому, — срочно пошлите за доктором Стюартом.

— Слушаюсь, милорд.

— Джастин, я не хочу видеть доктора Стюарта! — запротестовала Даниэль, как только Линтон принес ее в спальню и позволил встать на ноги.

— Меня абсолютно не интересует, чего вы хотите, а чего нет, мадам, — с подчеркнутой холодностью ответил граф. — Молли, принесите, пожалуйста, горячей воды, полотенца, мази и все дезинфицирующие средства, какие есть в доме. И поскорее.

Молли, понимая, какая буря может разразиться над головой ее госпожи, сделала реверанс и бросилась вон из комнаты подальше от хозяина, чье угрюмое лицо не предвещало ничего хорошего.

Джастин швырнул на стул плащ, все еще поддерживая Даниэль за локоть, посмотрел на нее критическим взглядом и сказал с выражением крайнего неудовольствия:

— Вы отвратительно выглядите. Взгляните-ка на себя!

В его голосе звучало сдерживаемое бешенство. Линтон схватил жену за руку и чуть ли не насильно подтащил к зеркалу. Даниэль тут же отвернулась, чтобы не видеть растрепанное, грязное существо с до крови расцарапанными лицом и грудью, огромными синяками на лбу, под левым глазом и на спине, в разорванном жакете и нижнем белье.

Джастин подошел к супруге, сорвал с нее остатки одежды и бросил их на пол.

— Немедленно в постель! — проскрежетал он.

Даниэль подчинилась и, спотыкаясь, побрела к кровати, думая о том, что бы такое сказать, дабы вернуть интерес супруга к этому телу, несомненно, ставшему ему чужим. Но ничего не приходило на ум. Тут дверь открылась, и в комнату, сгибаясь под тяжестью огромного кувшина с горячей водой и других вещей, вошла Молли.