Покинув деловой центр, Мари направилась в находившееся неподалеку кафе, где ее дожидались отец и сестра. Всю дорогу она не переставала размышлять над тем, что скажет им. Что Энди сделал ей предложение, которое невозможно принять? Что она скорее согласится прыгнуть в котел с кипящим маслом, чем станет чьей-то содержанкой? Особенно, его, Энди Макгвайра…

Ну почему он так безжалостен? Пять лет назад они встречались некоторое время, всего иол-тора месяца. Для Мари этого срока оказалось достаточно, чтобы влюбиться окончательно и бесповоротно, но очень мало, чтобы подарить девственность парню, который ни разу ни единым словом не обмолвился о любви. Подобной щепетильностью Мари была обязана матери. Жюстина Гранье свято верила, что главным богатством женщины является чистота. Так ее воспитали родители. Когда мать впервые заговорила об этом с Мари, та еще плохо представляла себе, что такое физическая любовь. Тем не менее еще задолго до того, как был достигнут возраст первых искушений, в подсознании девочки плотно отложилась мысль, что ее жизнь станет ужасной, если она нарушит строгое правило до своего вступления в законный брак.

С Полли у матери было больше хлопот.

— Она другая, — не раз говаривала Жюстина. — Характер у нее совсем мальчишечий. И дружит она больше не с девочками, а с местными сорванцами. Даже в футбол играет. Вечно ноги в ссадинах! Я слышала, что приятели зовут ее Пол, будто она мальчик. Если Полин не переменится, трудно ей придется в жизни…

Войдя в кафе, Мари сразу увидела в углу за столиком отца и сестру. Последнюю трудно было не заметить, потому что на ней были брюки ядовито-лилового цвета, с аппликацией в виде цветов на коленях. Золотистые вихры торчали на голове девчонки дыбом. Местами они были выкрашены в нежно-салатный цвет. С левого уха Полли свисала на цепочке подвеска, при ближайшем рассмотрении больше всего напоминавшая миниатюрный гаечный ключ.

Увидев Мари, отец и сестра отодвинули чашки с чаем.

— Ну, что сказал мистер Макгвайр? — быстро спросил Жан. Его выцветшие голубые глаза были красными из-за сильного нервного напряжения и бессонницы. Измученный неожиданно свалившимся несчастьем, он сейчас выглядел гораздо старше своих пятидесяти четырех лет.

— Папа…

— Все очень плохо, да? Ах, если бы все это случилось до того, как Джеффри Макгвайр переселился в город, оставив поместье сыну! — удрученно пробормотал Жан. — У Энди гораздо более жесткий нрав. Я никогда не понимал, Мари, что ты находишь в этом парне. Но все мои предостережения ты пропускала мимо ушей…

— Полли, кое-что произошло, — прервала Мари отца.

Сестренка вздрогнула. Больше всего она походила сейчас на перепуганную десятилетнюю девчушку.

— Что?

— Энди говорит, что во время вашей вечеринки у него пропала очень ценная серебряная шкатулка.

— Хочешь сказать, что ее украли? Но никто из нас не мог этого сделать! — Было заметно, что известие потрясло Полли. — Мои друзья, конечно, хороши, но так дурить не стали бы!

— Тебе следует осторожно переговорить с ребятами. Пусть тот кто взял шкатулку, поскорее вернёт. Тогда Энди попросит полицию прекратить расследование. Вещица стоит больших денег.

— Не припоминаю, чтобы видела шкатулку у кого-нибудь в руках, — нахмурилась Полли.

— Энди сказал, что она небольшая, может войти в карман, — пояснила Мари, испытывая огромное облегчение от того, что сестра демонстрирует полную неосведомленность насчет пропажи. Это свидетельствует в ее пользу.

Слушая разговор дочерей, Жан все больше серел лицом.

— Кража нас доконает, — тяжело произнес он. — Неудивительно, что ты не смогла договориться с младшим Макгвайром. Наверняка он в ярости. Что ж, его не за что винить. Мало того, что Полли притащила к нему в дом свою банду, так еще и вещи пропали…

— Я так себя ругаю, пап, — выдавила младшая сестра. — Клянусь, больше я такой глупости не сделаю!

— Тебе и не придется, дочка, — вздохнул Жан. Поднявшись из-за столика, он взглянул на Мари. — Мы отправимся домой, а ты поезжай в Берик. Прости меня, детка. Наверное, не нужно было втягивать тебя в эту кашу.

— Но почему ты решил, что Энди будет благосклонен ко мне? — не удержалась Мари.

Жан снова вздохнул.

— Просто однажды твоя мать обронила фразу… Ну, ты помнишь, у нее всегда были какие-то странные идеи…

— Что именно она сказала?

— Что Энди всегда будет заботиться о тебе. Глупость, конечно, — хмуро произнес сомелье. — Я тогда не придал словам Жюстины никакого значения, а сейчас и вовсе не нахожу в них смысла.

Однако этот рассказ заставил Мари задуматься. Непонятно почему, но у нее даже мурашки побежали по спине.

На улице Полли вдруг порывисто обняла Мари, и та поняла, что творится у сестренки на душе. Сквозь слезы, застилавшие ей глаза, Мари смотрела, как отец и сестра уходят. Они даже не спросили, что произошло сегодня между нею и Энди.

Судя по всему, когда Мари рассказала о пропаже шкатулки, Жан отбросил последние надежды на разрешение конфликта мирным путем.

Мари вдруг почувствовала себя виноватой. Она защищает собственное достоинство, в то время как могла бы реально помочь самым близким людям. Да, но какой ценой? Отдаться во власть человека, который презирает ее? И главное за что?! Если бы Энди знал, как жестко повел себя с ней, в то время робкой восемнадцатилетней девушкой, его собственный отец…

Повинуясь внезапному импульсу, Мари повернулась и зашагала обратно в направлении делового центра. Она скажет Энди Макгвайру все, что о нем думает! А также о его дорогом папочке, богатом и самоуверенном паршивце, к которому Энди всю жизнь относился с огромным уважением. Мари не единственная, кто обладает сомнительным родством, и сейчас для кое-кого наступило время уяснить этот прискорбный факт.

К моменту, когда Мари во второй раз за сегодняшний день добралась до верхнего этажа высотного здания, ее распирало от избытка эмоций. Девушка, сидевшая в приемной, связалась с Макгвайром по телефону. Тот ответил, что посетительница может зайти к нему прямо сейчас.

Итак, что же ему сказать? — думала Мари, направляясь к кабинету. Как поточнее выразить все, что заставило меня вернуться в главный офис Макгвайра?

Она уже была не так уверена в себе, как несколько минут назад, но отступать было поздно. Поэтому Мари собралась с духом и протянула пальцы к дверной ручке. И тут ее укололо подозрение: уж не потому ли она решила вернуться, что одна лишь перспектива вновь увидеться с Энди вызывает в ней сладостный душевный трепет?

Пока Мари медлила, пытаясь разобраться в своих истинных чувствах, дверь отворилась.

— Все еще раздумываешь? — поинтересовался Макгвайр. Голос его был прохладен и маловыразителен.

Она взглянула на Энди, испытывая неприятное ощущение, будто язык приклеился к нёбу. Вдобавок сердце вдруг так сильно забилось в груди, что стало трудно дышать. Это красивое, до боли знакомое лицо, эти чудесные глаза! Стоило Мари вновь увидеть их, как она уже не могла отвести взгляд. Словно могучий электромагнит включился в ее организме, и ее собственных сил оказалось недостаточно, чтобы противостоять мощи этого притяжения.

Мари судорожно глотнула воздух.

— Только не пойми меня неправильно… Я вернулась лишь для того, чтобы… высказать все, что думаю о тебе.

— Ты сможешь сделать это за ланчем, — спокойно заметил Макгвайр, как бы между прочим обнимая Мари за плечи и разворачивая ее лицом к лифту.

— За ланчем? — опешила та.

— Я голоден. — Энди смотрел прямо ей в глаза. — Очень голоден.

Мари задрожала. Ее смущенный взгляд невольно скользнул по его красиво очерченным губам. И вдруг она отчетливо вспомнила, как Энди целуется и как чудесно ей было в его объятиях. До сих пор Мари не вполне осознавала, насколько силен ее собственный чувственный голод по отношению к нему, и лишь в этот миг сообразила, что ни одному мужчине никогда не удавалось так быстро накалить дремлющую в ней страсть.

— Трудно это сдерживать, правда, дорогая? — тихо произнес он с низкими, похожими на приглушенное рычание дикого зверя нотками в голосе. Вместе с тем в его тоне присутствовало типично мужское самодовольство. Уловив эти интонации, Мари испытала сильнейшее желание дать Энди пощечину и вырваться из невидимых пут, которыми она была крепко-накрепко привязана к нему.