– Совершенно верно. Табор попался на эту приманку и купил рудник. Выложил за него больше ста тысяч долларов.

– Эта история как будто бы представляется вам комической, но для меня это грустная история плутовства и обмана.

– Я еще не закончил. Холмс, – возразил я, ничуть не огорчившись его замечанию. – Табор нанял рудокопов, и старший доложил ему, что его обманули, рудник совершенно ничего не стоит. Но владелец и не думал сдаваться. «Продолжайте разработку, – велел он. – Я уже придумал для рудника великолепное название „Несравненный“».

– Понятно, никогда нельзя терять надежду.

– Возможно, это было вдохновение. Они углубились еще на десять футов и наткнулись на такую жилу, что слава «Маленького Питтсбурга» тотчас померкла. Говорят, во время медового месяца в Европе Табор истратил десять миллионов долларов.

У Холмса непроизвольно открылся рот.

– Мой дорогой Ватсон, сумма, которую вы назвали, просто умопомрачительна. Любопытно, что стало с человеком, который «подсолил» рудник?..

Великий сыщик задумчиво потянулся за папиросой и вдруг застыл с зажженной спичкой в руке. В его проницательных глазах отразился дрожащий огонек.

– «Подсолил» рудник! Клянусь, вы угодили в самую точку. Ватсон. Рискуя повторить, скажу, что у вас есть врожденная способность говорить нужные вещи в нужное время. А теперь я должен подумать.

Больше в этой поездке я не услышал от него ни слова. Он пребывал в такой глубокой задумчивости, что я даже не смел с ним заговаривать.

Даже за время долгого путешествия на поезде я не до конца оправился от переутомления и различного рода недомоганий, вызванных путешествием в Долину царей. Посему, когда мы с Холмсом наконец прибыли в свою уютную гостиницу, у меня не было сил обдумывать наше весьма критическое положение. Приняв ванну, я тут же нырнул под одеяло и забылся глубоким сном. Отдохнув, значительно посвежевший, несмотря на некоторую скованность в движениях, я спустился в гостиную и застал там совершенно неожиданную сцену.

Там находился только Холмс. Обычно, проводя расследование, он не знает усталости; я предполагал, что он сейчас обсуждает с представителями колониальной администрации дальнейшие шаги в сложившейся довольно щекотливой ситуации, которая грозит международными осложнениями, но застать его в одиночестве! По некоторым признакам можно было заключить, что Холмс совещался со многими людьми, но я решительно не понимал, как они посмели оставить его в самый критический момент расследования. Возможно, великий детектив столкнулся с каким-то новым, совершенно неожиданным ходом в этой сложной шахматной игре, которую он ведет?

Трубка Холмса извергала облачка ядовитого дыма – верный признак того, что его великолепный ум тщательно перебирает факты, стараясь выстроить единую логическую цепочку.

– А, Ватсон, теперь вы выглядите гораздо лучше. Но пока вы спали, я проделал необходимую подготовительную работу для разрешения нашей нелегкой проблемы.

Я подавил зевок, мои чувства обострились. Уж не разработал ли Холмс полный план действий, что он весьма редко делал в прошлом?

– Уже в поезде вы дали понять, что вас занимает какая-то очередная идея.

– Да. Благодаря вашим случайным словам. К счастью, моя гипотеза выдержала глубокий анализ, которому я ее подверг.

Холмс встал с кресла и начал расхаживать по комнате, точь-в-точь как в наших апартаментах на Бейкер-стрит.

– Правительство решило поддержать неофициальное расследование ситуации, порожденной угрозой мятежа среди арабов. Полагаю, мы не имеем права недооценивать те разрушительные последствия, которые мог бы повлечь за собой такой мятеж. Очевидно, следует принять за основу фразу: «ситуация чревата опасностью». Увы, я вынужден взять часть вины на себя.

– Послушайте, Холмс, не от вас же исходят эти планы безумца, кто бы он ни был.

– Но я виноват в том, что он располагает возможностью их разрабатывать. Во время предыдущего расследования я поклялся уничтожить Чу Санфу. Доведи я это дело до конца, нам не пришлось бы ездить в Египет.

– Тем не менее, Холмс, вы подорвали его преступную власть над Лаймхаусом и Сохо.

– Да, мы затравили его, но он возродился, как птица феникс, из пепла. Такие люди, как Чу Санфу, Ватсон, подобны смертельным бациллам. Они бессильны в изоляции, но стоит им оказаться на свободе, как они начинают сеять вокруг себя эпидемические болезни и смерть. Единственный способ окончательно избавиться от них – полностью уничтожить, хотя это и является крайней мерой.

В словах Холмса слышалась непоколебимая убежденность, которая посеяла во мне смутное беспокойство. Говорил он каким-то необычно пылким тоном, резко отличным от его холодной аналитической манеры высказывать свои мысли.

– У меня нет никаких особых причин защищать Чу…

– У меня тем более, – перебил Холмс, так и не дав мне договорить. – У змеи надо выдрать ядовитые клыки. Как я только что упомянул. Ватсон, все это следует делать неофициально, поэтому после некоторых размышлений я решил придерживаться именно этого термина – «неофициальное расследование». Приложим все свои усилия, дорогой друг. Хотите поужинать, прежде чем мы отправимся в туземную часть этого странного города?

Я не двинулся с места, ошеломленный услышанным.

– Вы шутите, Холмс. Конечно, вполне возможно, что Чу Санфу страдает манией величия, но уж никак не слабоумием.

– Верно. Ватсон. Вы слишком опытны, чтобы недооценивать противника. Я тоже не склонен себя переоценивать.

– Вы укрепляете меня в моих подозрениях, – воскликнул я. – Китаец знает, что только вы обладаете достаточным воображением и способностью предвидеть и предотвращать все его ходы. Я думаю, нет, знаю наверняка, что первым его побуждением будет остановить Шерлока Холмса.

– Надеюсь, вы правы, доктор. Так поужинаем, старина?

По опыту я уже знал, что упорствовать бесполезно. Оркестр в лице Холмса уже исполнил увертюру, оставалось только ждать, когда начнется сочиненная им опера.

Не помню, что у нас было на ужин. Я пребывал в таком беспокойстве, что вопреки обыкновению не замечал, что ем. Полагаю, что у меня были достаточно веские причины для подобной озабоченности. Холмс говорил о Чу Санфу и его втором пришествии с каким-то зловещим оттенком в голосе. Я не сомневался, что он готов в случае надобности пожертвовать собой, чтобы предотвратить мятеж, и почитал своим долгом следовать за ним с неотступностью тени, оказывая ему всемерную поддержку, даже если для этого придется пустить в ход свой верный «веблей». Холмс отнюдь не был порывистым или опрометчивым человеком, все свои предприятия он обычно взвешивал заранее. Но я понятия не имел, каким именно способом он собирается поставить Китайца на колени. Не стоило сомневаться, что его дотошный ум разработал абсолютно надежный план действий, однако любой план, каким бы гениальным он ни был, неизбежно сопряжен с риском: я обещал себе разделить с ним этот риск.

Мир, безусловно, не погрузится в великую скорбь, если с неким Джоном Г. Ватсоном, доктором медицины, случится несчастье. Трудно ожидать, что Ее Величество будет справлять по мне траур, а вся Империя – безутешно горевать. Тем не менее нельзя же допустить, чтобы Холмс пал жертвой какой-нибудь случайности: я поклялся в случае смертельной опасности защитить дорогого друга своим телом. Пусть меня поразит пуля, предназначенная для него, я приму смерть с радостью. Благодаря ему я прожил такую богатую жизнь, какая дается лишь немногим. Я в состоянии распроститься с этим бренным существованием, уверенный, что жил не зря. Будь мне дано прожить жизнь заново, я бы не стал ничего менять из того, что было назначено Случаем, Судьбой или Божественной Волей.

Подобные мысли, хотя и довольно мрачного свойства, позволили мне собраться с силами. Мы с Холмсом вышли на веранду, дабы насладиться сигарами, и я почувствовал себя много бодрее и фаталистически готовым ко всему. Однако энтузиазма у меня несколько поубавилось, как только я вспомнил, что подобное же чувство испытал в ту памятную ночь, ожидая во мраке и безмолвии в доме Оберштейна, когда захлопнется западня за полковником Валентайном Уолтером. Что сказал Холмс незадолго до окончания расследования этого дела, безусловно, имевшего чрезвычайную важность для Империи? Конечно же, «да будем жертвами, принесенными на алтарь нашей страны».