Если бы Холмс ответил, что думает о джунглях, Ватсон был бы менее удивлен.

— Какое же отношение имеет это к делу, ради которого мы приехали сюда? — спросил он.

— Большое, дорогой доктор, большое…

За сахаром.

В следующие два дня изумление доктора Ватсона достигло крайних пределов, он даже стал опасаться за ум своего великого друга.

Шерлок Холмс через каждые полчаса посылал отельных мальчиков во все концы Петрограда за всевозможными покупками.

Ему нужно было то вдруг полфунта мыла с Петроградской стороны, то фунт колбасы с Выборгской, две фаянсовые тарелки с Песков, галстук от Нарвских ворот, табак из Гавани, подсолнухи с Крестовского острова. Груды купленного заполнили чуть ли не половину номера, а Шерлок все посылал и посылал. Каждую покупку Холмс лихорадочно разворачивал и затем бросал в общую кучу.

Ватсон знал, что в такие минуты мистера Холмса нельзя было трогать и молчал.

На третий день после обеда Шерлок сказал Ватсону.

— Доктор, мы должны пойти погулять.

Ватсон беспрекословно надел пальто.

Выйдя из отеля, Холмс направился к Пескам.

По дороге он то и дело заходил в мелочные лавки и покупал всякую дрянь, которую тут же, на улице, развертывал и бросал.

На Охтенском мосту им попалась навстречу селедочница. Холмс быстро направился к ней.

— Одну селедку!

Торговка достала селедку, завернула в бумагу и подала Холмсу.

Холмс заплатил деньги, развернул селедку, посмотрел и бросил в Неву.

— Еще одну!

И вторая селедка полетела туда же.

— Еще одну!

Третью постигла та нее участь.

— Дорогой Холмс, что с вами?.. — начал было Ватсон.

— Ватсон, молчите. Еще одну!..

— Еще одну!

— Еще одну!!

— Еще одну!!!

— Еще… Hip!.. Уррра!.. Ватсон, мы сегодня вечером едем в Лондон… Леди, я благодарю вас.

И Холмс горячо потряс руку остолбеневшей торговке.

Прижимая к груди завернутую в грязную бумагу седьмую селедку, он вместе с Ватсоном уселся в проезжавший мимо таксомотор и через четверть часа они были уже у себя в отеле.

Ватсон был в ужасе.

— Ах, Ватсон, дорогой Ватсон, — начал Холмс голосом, в котором звучали все радости мира. — Смотрите, вот в этой бумажке, в которую была завернута эта противная селедка, в этой бумажке то, чего не могли найти без меня и что я нашел… Смотрите, — это кусок старой ведомости министерства путей сообщения; эти ведомости, как я узнал, продаются, по миновании надобности, пудами и употребляются для завертки в них всевозможных товаров. Смотрите, на этом куске ведомости копия накладной Николаевской железной дороги 1898 года… И вот, пишите, пишите сейчас князю: «Груз сахара, 32 вагона, находится на первой линии путей возле главного перрона Николаевского вокзала в Петрограде… с января 1898 г.» Понимаете, Ватсон — 1898 г.

В тот же вечер Холмс и Ватсон тихо покачивались в вагоне первого класса экспресса Петроград-Гельсингфорс по пути в Лондон.

… Мартобря некоторого дня Верховный Совет оказался в большом затруднении. Но прежде, чем начать о нем рассказывать — необходимо объяснить читателю: что такое этот Верховный Совет?

Дело в том, что окончательно изнеможенные российской неразберихой союзники решили образовать особую комиссию и сдать на ее рассмотрение все русские дела. Как решит комиссия — так и будет. Для авторитетности комиссии присвоено было название «Верховного Совета». В него вошли представители от государств, специально заинтересованных в скорейшем разрешении русского вопроса.

В числе их — конечно, — Сандвичевы Острова, республика Порто-Рико, Огненная Земля, Тасмания, Парагвай и другие Великие Державы.

Верховный Совет заседал от 24 до 48 часов в сутки непрерывно и благодаря его компетенции вся доселе мучившая европейские умы общероссийская ерунда становилась простой и совершенно понятной, как малина…

Но, как уже указано было выше, полученная внезапно тайная нота из Москвы от Чичерина[9] повергла всех высоких дипломатов в крайнее затруднение. Нота, по обыкновению, была составлена в выражениях точных, хотя и не совсем дипломатических:

«Требую от имени мирового пролетариата, чтобы Верховный Совет воздержался от принятия решений до приезда посланного мною дипломата Митьки… Представляется случай приобрести оптом и в розницу половину России на чрезвычайно льготных условиях. Но российский пролетариат, стоя на страже…»

Дальше шло обычное поминовение буржуазных родителей участников Верховного Совета и продолжение ноты представляло интерес разве лишь для лиц, еще незнакомых с живописностью языка нашего доброго русского народа…

«Кто этот Митька? — ломали себе голову дипломаты. — Откуда он? Половина России — это заманчиво… Но почему г-н министр Чичерин не указал нам в своей телеграмме фамилии посылаемого им с столь важным поручением государственного деятеля?»

На секретном совещании было решено впредь до наведения более положительных справок советского дипломата не принимать и справки о нем навести довольно известному в некоторых кругах специалисту-любителю мистеру Шерлоку Холмсу.

Мистер Шерлок Холмс надел автомобильные очки для того, чтобы быть незамеченным на улице, вывернул для конспирации пальто на левую сторону, пригласил своего друга доктора Ватсона и оба, закурив трубки, сели перед стаканами виски с содой у горящего камина, ибо, если верить Конан Дойлю — Шерлок Холмс именно так всегда и начинал свою работу…

Покамест они работали у знаменитой богачки и красавицы герцогини Бетси де Лос Томатос, произошло нечто загадочное и непонятное, что смогло бы иметь неисчислимые последствия для общеевропейского и даже мирового равновесия, если бы не присутствие духа герцогини.

Герцогиня, молодая вдова, избалованная последовательно своими семью мужьями, так и осталась во всех отношениях той же «малюткой в панталончиках», какой была в день своей первой свадьбы 60 лет тому назад. Знающие ее люди уверяли, что она еще до сих пор убеждена в том, что если коза и корова дают молоко — то козел и бык непременно должны давать бульон и что булки к утреннему кофе растут на дереве… Но зато в вопросах тайной и явной дипломатии герцогиня, выражаясь языком Виктора Гюго, — «собаку съела» и во всем, что касалось мировой политики ее и на свинье не объедешь! — как говорили в аристократических салонах.

Сейчас она была в восторге от происходящего в России. Посылала поздравительную телеграмму Ленину, на которую тот не ответил. Через два слова в третье восклицала — «Ах, большевики! Они такие милые, милые…» И про собирающееся у нее по средам великосветское общество объясняла: — «Это мой Совдеп… Мы подготовляем у нас на Западе социальную революцию…»

В этот вечер обычные гости во фраках и вечерних туалетах слушали чтение стихов молодого, но уже многообещающего поэта.

Но когда он звенящим от вдохновения голосом возгласил:

как чей-то зычный, хотя и хриплый голос гаркнул совершенно неожиданно:

— Руки вверх!..

На пороге стоял никому не известный, явно выпивший господин в пиджаке, в грязной рубашке без воротничка и галстука. В руках у него была черного цвета бомба…

Все подняли руки.

— Именем всемирного пролетариата реквизирую у вас для нужд социальной революции ваши портсигары, часы, кольца, браслеты, ожерелья и прочее — что вы украли у нас рабочих… Становись в затылок. Вали все в мою шляпу!..