Они замолчали. Говорить было не о чем.

Пять раз теплые ветры с низовья Итиля растапливали снежное одеяло, которым укрывала Дешт-и-Кипчак белая зима, пять раз вырастали в степи высокие травы, чтобы несчитанные ханские стада могли дать потомство и нагулять ко времени увядания желтый мягкий жир. По-прежнему далеко от границ Золотой Орды были османские тюрки, дрались между собой эмиры в Иране, спокойно было в орусутских княжествах.

В год обезьяны (1356) в аул единственного сына Джанибек-хана – Бердибека на большой той съехались чингизиды, живущие на землях Золотой Орды, и степная знать.

Бердибек выдавал замуж свою младшую дочь Иннар-Сюбе-бегим за тринадцатилетнего Мамая, сына известного ногайского бия Хасана.

На свадебный той с дорогими подарками прибыли гости из Крыма, Азака, Булгара. Но самой большой радостью для Джанибека было то, что приехала его родная Кунжак – вдова московского князя Юрия Даниловича.

Двадцать лет минуло с той поры, когда последний раз ставила она к ханской коновязи своего иноходца. Кунжак было за шестьдесят, и хотя выглядела она еще хорошо, была крепкой и подвижной, но кто знает, праздник ли привел ее на родную землю или желание проститься в предчувствии близкой смерти?

Необычной была дорога Кунжак в орусутские земли. В год улитки, когда Золотой Ордой правил хан Токтай, за право сесть на княжение во Владимире схлестнулись два самых сильных князя: тверской – Михаил Ярославич и московский – Юрий Данилович. Каждый из них искал поддержки, а куда было за ней ехать, как не в Орду? Так встретились они однажды в Сарай-Берке.

Более ловким оказался Михаил Ярославич. Его речам внял хан, и Юрию Даниловичу пришлось смириться. Здесь, в Орде, и повстречал он юную Кунжак – сестру Узбека. Было ей в то время пятнадцать лет.

Сорокалетний князь, полюбив девушку и стремясь укрепить связь с Ордой, набрался смелости и обратился к Узбеку с просьбой отдать ему Кунжак ему в жены. Узбек, пристально следивший за событиями в орусутских землях, зная со слов верных людей, что среди княжеств Московское становится все более влиятельным, согласился на просьбу Юрия Даниловича.

Минуло пятнадцать лет. И снова начались раздоры между князьями. Московский князь сумел доказать, что Михаил Ярославич не до конца честен с Ордой, и Узбек, будучи уже ханом, принял сторону родственника. Михаил Ярославич был зарублен за измену, и ярлык на Владимирское княжество получил Юрий Данилович.

Только не успел московский князь воспользоваться своей победой. На обратном пути из Орды его убил сын Михаила Ярославича. Московским князем, после смерти Юрия Даниловича, стал его брат, прозванный впоследствии Калитой. Кунжак, овдовев, не захотела вернуться в Орду. Вместе с двумя сыновьями она осталась в Москве, лишь изредка приезжая погостить к родственникам на берега Итиля.

Иван Калита хорошо относился к сестре Узбек-хана. При нем Московское княжество окрепло, расширило границы, с помощью золотоордынского воинства он заставил подчиниться себе непокорных и строптивых князей.

Нелегким оказался путь, избранный Иваном Калитой. Своевольные бояре и мелкие князья не желали находиться под его рукой, но он был тверд и безжалостен. До самой смерти не смог Иван Калита сломить упрямство своих врагов. И когда княжить на Москве стал его сын Семен, бояре под предводительством Алексея Хвоста подняли бунт. Подобно отцу своему, Семен жестоко расправлялся с непокорными. Уцелевшие враги бежали в чужие земли. Князь Семен повелел собрать на могиле отца приближенных к нему людей и родственников и взял с них клятву в верности и единомыслии. За дела свои он получил прозвище Гордый.

Князь слыл Гордым, но с Ордой ладить умел, не забывал наезжать в Сарай-Берке с богатыми дарами, и, когда Литва, обеспокоенная усилением Московского княжества, попыталась натравить Джанибека на Семена, тот сумел убедить хана, что главными его врагами могут стать именно литовцы, а не орусуты.

В год змеи (1353) Семен неожиданно умер от чумы, и его место занял младший брат Иван. Новый князь не спешил выразить покорность Орде. Это обеспокоило Джанибека. Приезд Кунжак был кстати. От нее надеялся хан узнать, что задумал Иван и чего можно ожидать в дальнейшем. Но Кунжак успокоила Джанибека, сказав, что князь Иван ничего худого не замышляет против Орды.

С тревогой смотрел теперь хан в сторону османских тюрок, что все чаще останавливали купеческие суда в черноморских проливах, и невдомек ему было, что главная опасность рядом. В Мавераннахре набирали силу эмиры из местных тюркских родов, и семнадцатилетний Хромой Тимур уже пробовал крепость своей сабли в разбоях и барымте…

И к северо-востоку от Золотой Орды было неспокойно. Потомки хана Орду – основателя Синей Орды – ждали удобного момента, чтобы выказать неповиновение Джанибеку. Особенно усердствовал в этом эмир Урус.

Никому не дано заглянуть вперед, человеческий взор бессилен увидеть день завтрашний. Празднуя свадьбу своей внучки с сыном бия Хасана – Мамаем, даже подумать не мог хан, что именно этот худощавый, горбоносый, косоглазый юноша через десять лет нанесет сокрушительный удар Золотой Орде, разломив ее пополам, словно хлебную лепешку. Откуда было знать Джанибеку, что сопровождающие Мамая джигиты со временем станут его верными сподвижниками и помогут ему в исполнении коварного замысла.

Хан, сидя на тое, равнодушно смотрел на широкоплечего, с только что пробившимися усами Хазвина, на стремительного, сурового на вид Кара Бакауыла, начинающего жирау – юношу Азу. Все они были молоды, и каждый жаждал славы, богатства, а для этого готов был на любой отчаянный поступок. Во главе каравана из девяноста верблюдов, нагруженных дорогими подарками, на свадьбу прибыл отец Мамая – бий Хасан.

Уважительно встретил бия и Бердибек, и сам хан. Если остальные народы, населяющие Золотую Орду, были кто головой, кто хвостом ее, то кипчаки и ногайцы представляли два могучих крыла, и, случись беда, сломайся одно из них, не парить тогда больше Орде, не быть сильной: любой хищник, бегающий или ползающий, сделает ее своей легкой добычей.

Семь дней длился той – пылали огни под казанами, полными свежей, жирной баранины, рекой лился белопенный, пьянящий кумыс. Не было конца песням. Два будущих великих жирау Азу и Махмуд славили Дешт-и-Кипчак и отважных золотоордынских воинов.

Все было так, как принято в великой степи: и скачки, и борьба между самыми сильными воинами. А когда наступил срок, ушел в сторону Азака караван юного Мамая. И, согласно обычаю, было в нем девяносто верблюдов, и все они были навьючены бесчисленными подарками, которыми одарил зятя ханский сын Бердибек. Юная жена Мамая сидела в седле, украшенном золотыми пластинами, и белый иноходец, легко ступая, нес ее по безбрежной степи.

Через несколько дней двинулась в орусутские земли со своим караваном и Кунжак. Щедро одарил ее Джанибек, но самым большим подарком было то, что хан разрешил ей взять с собой двух своих малолетних сыновей, рожденных его наложницей.

В мечети было сумрачно и прохладно. Стоявший на возвышении шейх Мухиддин Бердай ровным, красивым голосом читал молитву – хутбу в честь хана.

Джанибек слушал шейха, казалось бы, внимательно, но, странное дело, часть слов проходила мимо его сознания. Может быть, он уже привык к молитвам, которые произносили в его честь, а быть может, мешало другое. Высокий, голубоглазый, с черной бородой и серебристыми нитями седины в ней, в шелковом зеленом чапане, в голубой чалме, шейх был красив. Хан смотрел на него и думал о судьбе Мухиддина Бердая. Воистину один аллах властен над государствами и людьми.

После смерти ильхана Абусеита, последнего из потомков Кулагу, вся северная половина Ирана оказалась под властью эмира Чопана. Ныне там правил его внук Мелик Ашраф. Народ привык к жестокости эмиров, но нынешний легко и не задумываясь расправлялся не только с людьми простыми. Стоило появиться у него подозрению в измене – и на землю катились головы знати, а нередко и мусульманского духовенства. Веря в аллаха, но больше надеясь на себя, побежали из Ирана улемы и шейхи. Известный ходжа-шейх Ганджи бежал в Сирию, ходжа Садреддин Ардабили укрылся в Гиляне, а один из столпов ислама в Иране – Мухиддин Бердай – нашел приют в Золотой Орде у Джанибека.