День был чудесный.

Паровоз свистнул, и поезд, грянув цепями, загромыхал дальше.

— Где ж дача-то?

— Еще версты три.

Андрюша был рад пройтись по зеленому лесочку.

Пройдя с полверсты, Чортов заявил, что торопиться некуда и что можно немножко полежать на траве.

Они сошли с дороги, углубились в кусты и легли под березами.

Примус Газолинович как будто заснул.

Андрюша решил не спать, чтоб не украл кто их вещи, но мало-помалу его одолела дремота.

Он заснул.

Проснулся он от далекого свистка локомотива.

Должно быть проспал он больше часа, ибо солнце уже сильно склонилось к западу.

Чортов сидел на корточках, к нему спиной, и, раздвинув кусты, словно кого-то высматривал.

Андрюша приподнялся на локте.

По тропинке шел тот самый седой человек, который вчера был у Примуса Газолиновича.

— Эна, знакомый! — сказал Андрюша.

Чортов мгновенно обернулся с перекошенным лицом и так махнул рукой, что Андрюша осекся.

Когда старик исчез за кустами, он усмехнулся и сказал Андрюше:

— Мы с ним на одной даче живем. Я ему хочу сюрприз сделать, он не ждет меня нынче.

— Сурприз?

— Ну, да, это неожиданное удовольствие. Вот он меня не ждет, а я вдруг приеду. Ну, идем, что ли.

Вершины берез стали ярко-оранжевые. Солнце садилось, и уже в воздухе пахло предвечернею сыростью.

Они шли по травянистому проселку — видно, по дороге не много ездили — и наконец вышли на берег небольшой реки, за которой вдали видно было село.

Уже огоньки зажглись в избах. Ночь наступала.

Спиною к лесу стояла серая деревянная дача.

Примус Газолинович вдруг снова уселся возле дороги и сказал, что хочет немного еще подышать воздухом.

В одном окне дачи горел огонек, и двигалась какая-то тень.

— Вот что, Стромин, — сказал Чортов, когда вовсе стемнело, — мне хочется, как я уж тебе сказал, настоящий сюрприз сделать. Видишь вон то окошко. Возле него жолоб проходит. Влезь-ка, брат, по этому жолобу в окно… Там увидишь лестницу вниз. Сойди по этой лестнице тихонько и мне дверь отопри, она на засове. То-то старик удивится, когда я вдруг к нему ввалюсь… А? Занятно?

Андрюша молчал.

— Ну, что ж ты?

— Не полезу! — отвечал Андрюша решительно и брови нахмурил.

— То-есть, как это не полезешь?

— А вот так, очень просто.

— Нет, полезешь.

— Не полезу.

— Слушай, дурова голова, ведь это я ж хочу над приятелем посмеяться…

Андрюша молчал.

— Ну, я тебе за это десять целковых заплачу… Хочешь?.. Ну, что у тебя язык, что ли, отнялся?

— Не полезу.

— „Не полезу“. Заладила сорока… Да почему не полезешь-то?

— А вот так.

Наступило молчанье.

Примус Газолинович словно что-то обдумывал.

— Так полезешь? — спросил он, наконец, еще раз.

Андрюша отрицательно покачал головой. Потом он сразу отпрянул — такое страшное лицо сделалось вдруг у Примуса Газолиновича.

— Я тебя, бездомную собаку, приютил, а ты не полезешь! Скотина этакая! Видал это!.. Полезешь!

Одною рукою схватил он Андрюшу за горло, а другою приставил ему к шее холодный нож.

— Полезешь?

У Андрюши захолонуло сердце. Однако он молчал и, выпучив глаза, смотрел на своего спутника.

Вдруг, неожиданно для себя, Андрюша нырнул ему под руку и, отлетев словно мячик, помчался в лес.

— Все равно убью… — донесся до него негромкий оклик. Примус Газолинович мчался за ним.

Андрюша метался с быстротою летучей мыши, кидаясь то влево, то вправо.

Вдруг Чортов оступился и с проклятьем полетел на землю.

Андрюша между тем схоронился в густом кустарнике и сидел там, затаив дыхание: „Так вот он кто“ — думал он.

Его преследователь долго осматривался.

— Удрал, — наконец пробормотал он, — ну, и чорт с ним. Только попадись он мне в другой раз.

Он медленно пошел к даче.

Андрюше видна была отсюда серая стена с жолобом, еле выступавшая из мрака.

Чортов подошел к стене и стал карабкаться по жолобу. Он очень ловко лез, но каждую секунду останавливался и прислушивался.

— Дзынь! Бум!

Жолоб не выдержал тяжести. Чортов с грохотом и звоном полетел на землю и громко приэтом вскрикнул:

— А!

Прогремел выстрел.

Андрюша кинулся улепетывать вне себя от ужаса.

До него доносились крики, пронзительный женский голос вопил: „милиция!“

Андрюша все бежал, и бежал по темному лесу, не разбирая дороги, только чтоб подальше уйти оттуда.

Березовый лес сменился хвойным, с хрустом ломались у него под ногами сухие ветки, хрустели раздавленные шишки.

Иногда Андрюша останавливался, чтоб перевести дух, потом опять пускался бежать.

Наконец, он вовсе выбился из сил и к тому же сильно расшиб себе о какой-то пень коленку. Он остановился.

„Куда ж теперь итти-то, — думал он, — ни зги не видно. Ну, волков тут нет, небось, а все-таки… как-то в лесу-то… Светает-то не скоро. Ночь только что началась“.

Он прислушался.

Словно какие-то голоса раздавались в лесу.

Началась было песня и смолкла.

Андрюша пошел на голоса.

Между деревьями блеснула светлая полоска, и запах смолистого дыма пощекотал ноздри. Костер.

Андрюша подкрался ближе и взглянул из-за сосен на полянку.

Вокруг костра сидели и лежали такие же, как и он, ребятишки, одетые так, как ехавшие на грузовике пионеры.

Огонь костра красными пятнами сверкал на брезентовой палатке.

Один пионер, повидимому, что-то рассказывал, а другие его слушали.

Они слушали с таким вниманием, что не заметили Андрюшу. Когда рассказчик кончил, один из них вдруг сказал:

— Эге! Кто это?

— Я, — сказал Андрюша, — Андрей Стромин. — И подумав прибавил. — Гражданин.

Все рассмеялись.

— Ты что ж, из здешней деревни?

— Нет. Я издалека. Из города Алексеевска.

— Как же ты сюда-то забрел?

— А тятька у меня помер, ну, я в город и приехал… А теперь я бездомный… Должности мне в городе не вышло.

Про Чортова Андрюша рассказать не решился. „Еще убьет чорт. Скажет, разболтал про него“.

— Что ж, ты один теперь?

— Один, как есть… Такое положение, прямо даже не знаю.

— Картошки не хочешь ли?

— Хочу. Спасибо. Просто такое положение… А вы тут что ж в лесу-то?

— Мы пионеры. В лагерь приехали. Слыхал про пионеров-то?

— Слыхал. Ишь, много вас. Весело?

— Нас, брат, шестьдесят человек.

— Вам хорошо.

В тоне его голоса послышалась грусть.

Пионеры молчали.

— А что, ребята, пусть с нами поживет.

— Ладно! Дело! — раздались голоса.

— Товарищ Смирнов, можно это? — обратился пионер (тот, который рассказывал) к какому-то постарше, с усиками.

— Можно, конечно; разумеется, если он поведет себя, так выразиться, достойно.

— Я ничего, не балуюсь! — смущенно сказал Андрюша.

— Отец-то кто был?

— Столяр.

— Член профсоюза?

— А то нет… Без этого невозможно.

— Ну, гражданин Андрей Стромин, оставайся с нами.

— Пионеры — братья всем пролетарским детям.

У костра было очень уютно и весело.

— Ишь ты, — сказал Андрюша, захлебываясь от удовольствия, — то никого не было, а то шестьдесят братьев. Вот это дело. А я много песней знаю — смешных. От отца перенял.

— А как ты сюда в лес-то попал?

— Запутался… на дачу поехал… на должность… а вышло вот как…

Он вздрогнул.

— А ну их! — и отмахнулся. — А тебя как звать? — спросил он рассказчика.

— Меня — Коробов Иван.

— У нас был в Алексеевске Коробов, только тот на тебя не похож… У того одного глазу нету, на удочку наткнулся.

— Погоди. Может и я еще наткнусь.

Опять все рассмеялись.

— А что, ребята, пожалуй поболтали, да и ладно. Спать пора.

— Коробов дежурный. Ночь была теплая и ясная.

Вдали на небе вдруг заполыхал какой-то розовый отсвет.