Холфорд застыл в удивлении.

То, о чем сообщал Ридер, доходило уже до Скотленд-Ярда в виде неясного, ничем не подтвержденного слуха.

— Черт побери, как вам удалось выяснить это? — воскликнул он наконец.

Мистер Ридер самодовольно улыбнулся.

— Такова уж наша жизнь: слышишь тут и там кое-что новенькое, а затем все и всплывает наружу, — сказал он, мягко улыбаясь. — Видите ли, я всюду подозреваю что-либо дурное. По-видимому, у меня у самого преступные наклонности.

Холфорд глубоко вздохнул.

— Впрочем, дело, которым вам предстоит заняться, особых трудностей не представляет. Грин — бывший каторжник. Во время войны ему удалось получить должность в банке, постепенно он выдвинулся, и ему предоставили самостоятельное отделение. В свое время ему пришлось просидеть в тюрьме семь лет — он был осужден за подделку банкнот.

— Похищение и подделка, — проворчал Ридер. — Я… боюсь, что выступал главным свидетелем против него. Да, да… он попал в лапы кредиторов… Все это очень нелепо… И глупее всего то, что он не хочет сознаваться!

И Ридер тяжело вздохнул.

— Бедняга! Эта история может ему стоить головы, И из-за этого одного следовало бы простить ему его прежние прегрешения.

Инспектор удивленно поглядел на своего нового коллегу.

— Бедняга?! Я никак не могу предположить, что вы выразите ему столько сочувствия. Он ухитрился присвоить сто тысяч фунтов и вздумал дурачить полицию совершенно нелепым объяснением. Если вам угодно, то ознакомьтесь с собранным нами материалом. Шрамы на руке Маллинга действительно очень замечательны, тем более, что нам удалось обнаружить такие же шрамы и на другой руке. Но они не настолько глубоки, чтобы можно было поверить в то, что произошла борьба. А что касается сказки, которую нам вздумал рассказывать Грин…

Ридер озабоченно покачал головой.

— Да, история, которую он нам рассказал, была не особенно складна, — и в голосе его прозвучало сожаление. — Насколько мне помнится, он рассказал примерно следующее: ему пришлось повстречаться с человеком, с которым вместе он отбывал тюремное заключение. Этот человек узнал его и стал шантажировать. Он потребовал, чтобы Грин заплатил… или исчез. Грин предпочел остаться честным человеком и в письме к директорам изложил причины, вынуждавшие его искать спасения в бегстве. Это письмо вместе с ключами от кладовой он положил в ящик письменного стола, оставив также письмо и своему кассиру. Он намеревался покинуть Лондон и попытаться где-нибудь, где его не знали, начать строить новую жизнь.

— И в письменном столе ни письма, ни ключей не оказалось, — вставил инспектор Холфорд. — Единственное правдивое во всей этой истории было то, что ему пришлось посидеть в кутузке.

— В тюрьме! — жалобно поправил его Ридер. Он не любил вульгарных выражений. — Совершенно верно, это соответствовало действительности.

Пройдя к себе в кабинет, он позвонил по телефону в свой прежний рабочий кабинет и долго беседовал со своей секретаршей. Его секретарша была молодой женщиной, по отношению к которой, однако, судьба оказалась не особенно милостивой.

Остальная часть дня ушла у него на ознакомление с документами, оставленными для него его предшественником на столе. Под вечер в его кабинет явился прокурор и одобрительно поглядел на груду бумаг, над которыми согнулся его помощник.

— Что вы сейчас читаете? Материал по делу Грина? — осведомился он. — Очень рад, что вы заинтересовались им, хотя это дело и представляется мне совершенно ясным. Впрочем, я получил письмо от председателя правления банка, который по каким-то причинам склонен верить в правдивость слов Грина.

Мистер Ридер перевел взгляд на говорившего, и в глазах его засветилась боязнь. То была его обычная манера реагировать на что-либо, изумлявшее его.

— Вот здесь имеется протокол показаний полисмена Бернета. Быть может, вы могли бы внести в него кое-какие дополнения. Разрешите, я прочту вам его показания.

«Незадолго до того, как я приблизился к зданию банка, я заметил, что на углу стоял какой-то человек. В это мгновение проехал автомобиль, и в свете фонарей я ясно разглядел этого человека. Однако не придал никакого значения его присутствию и более его не видел. Полагаю, что этот человек мог обойти квартал и приблизиться к Файрлинг-авеню с противоположной стороны. Тут же, после того, как встретил этого человека, я натолкнулся ногой на что-то и, осветив тротуар фонариком, увидел, что у моих ног лежит старая подкова. Впрочем, я уже днем обратил внимание на то, что на этом месте детвора играла с подковой. Я перевел взгляд на угол, на котором стоял человек, но его больше там не было — он исчез. Должно быть, его внимание привлек мой фонарик. Больше никого я не видал, равно как и не заметил, чтобы окна квартиры мистера Грина были освещены».

Мистер Ридер задумчиво взглянул на потолок.

— Ну и что же? — осведомился прокурор. — Мне кажется, что в этих показаниях нет ничего, что могло бы привлечь внимание. Должно быть, этот человек был не кто иной, как Грин. Он воспользовался невнимательностью полисмена и, обежав квартал, проник в банк с противоположной стороны.

Мистер Ридер задумчиво почесал подбородок.

— Да… Да-а-ааа…— протянул он и заерзал на своем стуле. — Быть может, мне было бы разрешено предпринять кое-какие шаги совершенно независимо от действий полиции? — нерешительно осведомился он. — Мне было бы очень нежелательно дать полиции повод думать, что какой-то дилетант пытается сунуть нос в ее дела.

— Прошу вас, — делайте все, что вам угодно, — добродушно заметил прокурор. — Отправляйтесь вниз и переговорите с теми, кто вел это дело. Я готов даже написать им пару строк о том, чтобы они оказали вам полное содействие. В том, что кто-либо из работающих со мною предпринимает розыски по своей собственной инициативе, нет ничего удивительного или необычного. Я боюсь лишь, что ваши попытки останутся безрезультатными. Скотленд-Ярд сделал все, что можно было сделать.

— Быть может, вы разрешите мне побеседовать с арестованным?

— С Грином? Пожалуйста. Я сейчас выпишу вам разрешение на свидание с ним.

С пасмурного неба струились потоки дождя. Мистер Ридер, уткнув нос в воротник и, по обыкновению, не раскрывая зонтика, поспешил к Брикстоунской тюрьме, в которой сидел Грин.

Его провели в камеру, в которой сидел человек, утративший надежду на лучшее будущее.

— Это правда, в самом деле я сказал правду! Каждое сказанное мною слово — правда! — воскликнул взволнованный Грин, и в голосе его послышалась дрожь.

Грин был тщедушным, бледным человеком; редкие его волосы начали седеть. Ридер, обладавший необыкновенной памятью на лица, тут же узнал его.

— Да, мистер Ридер, теперь и я узнаю вас. Вы ведь и были тем человеком, которому тогда удалось накрыть меня. Но с тех пор меня ни в чем нельзя винить. Я никогда не прикасался ни к одному пенсу, который не принадлежал бы мне. Что сейчас будет с моей бедной…

— Вы женаты? — сочувственно осведомился Ридер.

— Нет, но я намеревался жениться, хотя это и несколько поздно, принимая во внимание мои годы. Она моложе меня почти на тридцать лет, и это лучшая женщина в мире…

Ридер, не прерывая, выслушал похвалы по адресу неизвестной ему особы, и глаза его прониклись еще большей печалью.

— К счастью, она не явилась в суд, но ей, разумеется, известно о том, что произошло. Один из моих друзей рассказал мне, что все это совершенно надломило ее.

— Бедняга! — прошептал Ридер и сочувственно покачал головой.

— И должно же это было случиться как раз в день ее рождения, — продолжал сокрушенно Грин. — Да, я накануне рассказал ей обо всем, но мне бы не хотелось, чтобы она была впутана в это дело. Если бы мы были помолвлены официально, то я бы не придавал этому значения, но так как она замужем и лишь собирается разводиться, то я вынужден просить, чтобы ее имени не упоминали. Поэтому же мне пришлось очень мало бывать в ее обществе, и никто не знал о нашей помолвке, хотя мы и жили на одной улице.