Мистер Эйбл улыбнулся и кокетливо склонил голову набок.

– Знаете, мистер Хел, мне посчастливилось довольно много узнать о вас еще до того, как Ма пригласила меня на эту встречу.

– Ма?

– Все, близкие к Председателю, зовут ее миссис Перкинс или Ма. Нечто вроде семейной шутки. Глава Компании, понимаете?

– Да, понимаю.

Дверь во внутренний кабинет открылась, и мускулистый молодой человек, сильно загорелый, с вьющимися золотистыми волосами, вошел в приемную.

– Поставьте поднос здесь, – обратился к нему мистер Эйбл. Затем он повернулся к Хелу: – Ма. без сомнения, попросит меня разливать чай.

Загорелый красавец вышел, предварительно расставив на столике чашки из толстого дешевого фарфора с нарисованными на них голубыми ивовыми веточками.

Мистер Эйбл заметил взгляд Хела, который тот бросил на чашки.

– Я понимаю, о чем вы думаете. Ма предпочитает, чтобы вещи были, как она сама говорит, “домашними”. Я узнал о вашей интереснейшей, насыщенной событиями жизни, мистер Хел, некоторое время назад, на одном коротком совещании. Я, разумеется, никак не ожидал встретиться с вами лично, тем более после того, как Даймонд доложил о вашей гибели. Поверьте мне, я очень сожалею о том, что специальная полиция Компании сделала с вашим домом. Я считаю это непростительным варварством.

– Неужели?

Хела раздражала задержка, и у него не было ни малейшего желания терять время понапрасну, болтая о пустяках с этим арабом. Он встал и подошел к пианино со стоявшими на нем фотографиями.

В эту минуту дверь во внутренний кабинет отворилась, и вошла Председатель.

Мистер Эйбл мгновенно вскочил на ноги.

– Миссис Перкинс, позвольте представить вам Николая Хела.

Она взяла руку Хела и крепко сжала ее своими пухлыми, короткими пальцами.

– Господи ты боже мой, мистер Хел, вы даже представить себе не можете, с каким нетерпением я ожидала встречи с вами.

Миссис Перкинс была полная круглолицая женщина где-то между сорока и пятьюдесятью. Ясные материнские глаза, шея, совсем утонувшая под несколькими свисающими подбородками, седые волоса собранные на затылке в тугой пучок, из которого выбивались отдельные пряди, пышная грудь, полные руки и глубокие ямочки на локтях; на ней было лиловое шелковое платье с каким-то пестрым рисунком.

– Я вижу, вы рассматриваете мои фотографии. Здесь вся моя семья, моя гордость и радость, как я всегда говорю. Вот это мой внук, хитрющий маленький разбойник. А это мистер Перкинс. Замечательный человек. Первоклассный повар и просто волшебник во всем, что касается цветов.

Она улыбнулась своим фотографиям и покачала головой, глядя на них с нежностью собственника.

– Ну что ж, пора, пожалуй, перейти к нашему делу. Вы любите чай, мистер Хел?

Со вздохом глубокого облегчения она опустилась в кресло-качалку.

– Уж и не знаю, что бы я делала без чая!

– Вы ознакомились с информацией, которую я прислал вам, миссис Перкинс?

Он жестом отклонил предложенную ему мистером Эйблом чашку с чаем из пакетика.

Председатель чуть-чуть наклонилась вперед и положила свою теплую, пухлую ладонь на руку Хела.

– Почему бы вам не называть меня просто Ма? Все меня так называют.

– Вы ознакомились с информацией, миссис Перкинс?

Добродушная улыбка исчезла с ее лица, и в голосе ее зазвучали металлические нотки:

– Да, ознакомилась.

– Не забудьте, что я поставил предварительное условие к нашей беседе; вы должны пообещать мне, что мистеру Даймонду останется неизвестен тот факт, что я жив.

– Я принимаю ваше условие.

Она бросила быстрый взгляд на мистера Эйбла.

– Содержание нашей беседы с мистером Хелом должно остаться между нами. Это в полной мере касается и вас.

– Разумеется, Ма.

– И что же? – спросил Хел.

– Не стану делать вид, будто вы не прижали нас к стене, мистер Хел. По целому ряду причин нам не хотелось бы, чтобы все это всплыло именно теперь, когда ликвидирован энергетический законопроект Кракера. Если я правильно понимаю ситуацию, мы поступили бы весьма опрометчиво, попробовав предпринять какие-либо действия, направленные против вас, поскольку в этом случае компрометирующая информация немедленно попала бы на страницы европейских газет. В настоящее время она находится в руках человека, который известен “Толстяку” под кодовым именем Гном. Я не ошибаюсь?

– Нет.

– Итак, вопрос стоит только о цене, мистер Хел. Какова ваша цена?

– Мои требования включают несколько пунктов. Во-первых, вы отобрали у меня участок земли в Вайоминге. Я хочу получить эту землю обратно.

Председатель махнула своей пухлой ручкой, показывая, что не стоит даже и говорить о таких пустяках.

– И я требую, чтобы подчиненные вам компании прекратили все горнодобывающие работы в радиусе трехсот миль от моей земли.

Желваки на скулах у миссис Перкинс напряглись от еле сдерживаемого гнева, холодные глаза остановились на Хеле. Затем, моргнув пару раз, она произнесла:

– Хорошо.

– Во-вторых, у меня были деньги на счету в Швейцарском банке; вы их забрали оттуда.

– Да, да, мы вернем их. Это все?

– Нет, Я понимаю, что вы можете в любой момент отменить все ваши распоряжения. Поэтому мне придется оставить эту информацию в действии на неопределенный период времени. Если только вы попытаетесь причинить мне какой-либо вред, нарушив наши условия, кнопка будет отпущена.

– Понятно. “Толстяк” сообщил мне, что здоровье Гнома совсем плохо.

– Я слышал эти сплетни.

– Вы понимаете, что, если он умрет, вы останетесь без прикрытия?

– Не совсем так, миссис Перкинс. Не только он должен умереть, но и ваши люди должны быть уверены, что он умер, А насколько мне известно, вы так и не смогли установить его местонахождение и не имеете даже ни малейшего представления о том, как он выглядит. Я не сомневаюсь, что вы бросите все ваши силы на то, чтобы найти Гнома, но я могу поставить на что угодно, что он уже нашел себе убежище в таком месте, где вам никогда не удастся его отыскать.

– Посмотрим. У вас больше нет требований к нам?

– У меня еще есть требования. Ваши люди разрушили мой дом. Возможно, его уже не удастся отстроить заново, поскольку нет больше тех замечательных мастеров, которые его создавали. Но я все же собираюсь попробовать.

– Сколько?

– Четыре миллиона.

– Ни один дом не стоит четыре миллиона долларов!

– Теперь уже пять миллионов.

– Мой дорогой мальчик, я начинала свою карьеру, имея меньше четверти этой суммы, и если вы думаете…

– Шесть миллионов.

Миссис Перкинс крепко сжала губы. Наступила мертвая тишина, и мистер Эйбл, нервничая, отвел свой взгляд в сторону, стараясь не смотреть на этих двоих, которые сидели, глядя друг на друга через чайный столик, одна – холодно, пристально, другой – полуприкрыв веки над усмехающимися зелеными глазами.

Миссис Перкинс глубоко вздохнула, успокаиваясь.

– Прекрасно. Но это, надо думать, было ваше последнее условие.

– Не совсем так.

– Ваша цена достигла того максимума, при котором невозможна никакая торговля. Всему есть предел, и существует черта, за которой то, что идет во вред Компании, идет во вред Америке.

– Думаю, миссис Перкинс, вам понравится мое последнее условие. Если бы ваш Даймонд выполнил свою работу профессионально, если бы он не позволил личным чувствам примешаться к его действиям и влиять на ход дела, вам не пришлось бы сейчас оказаться в таком неприятном положении. Мое последнее требование таково: мне нужен Даймонд. И мне нужен олух из ЦРУ по имени Старр и тот палестинский идиот, которого вы называете мистер Хаман. Не рассматривайте это как дополнительную плату. Я оказываю вам услугу, наказывая их за непрофессионализм и некомпетентность.

– И это ваше последнее условие?

– Это мое последнее требование. Председатель повернулась к мистеру Эйблу:

– Как отнеслись ваши люди к гибели сентябристов во время аварии с самолетом?

– Они до сих пор думают, что это и в самом деле была авария. Мы не стали сообщать им о том, что это было убийство. Мы ждали ваших указаний, Ма.