Больше часа Николай и Ле Каго медленно продвигались по проходу, постепенно спускаясь все ниже, чувствуя, как теснее сжимаются вокруг них стены туннеля, пока наконец не оказались на узком уступе, тянувшемся вдоль стремительно несущегося потока, руслом которому служила глубокая вертикальная расщелина шириной не более двух метров, но глубиной метров в десять. Вскоре они уже пробирались с трудом, согнувшись почти пополам, ощущая, как трутся о камень их рюкзаки. Ле Каго проклинал все на свете, жалуясь, что у него болят колени; они двигались по узкому выступу, на полусогнутых ногах, и от этого мускулы их все время были в напряжении.
Проход продолжал сужаться, и в мозгу обоих пронеслась одна и та же невысказанная мысль. Не окажется ли все это дурацкой, бессмысленной насмешкой судьбы? Неужели после всей той работы, которую они проделали, расчищая себе спуск в пещеру и подготавливая экспедицию, их ждет тупик? Неужели эта полого уходящая вниз шахта заканчивается, исчезая под землей там же, где и река?
Туннель начал постепенно сворачивать влево. Затем внезапно узкий выступ, по которому они продвигались, оказался перегорожен глыбой камня, нависающей над стремительным, бурлящим потоком. Хел не мог заглянуть за камень и не мог обойти его вброд по руслу реки: узкая расщелина была слишком глубокой, Но даже если бы здесь и не было так глубоко, мысли о том, что там, впереди, во тьме, он может неожиданно провалиться в бездонную, скрытую под водой шахту, было достаточно, чтобы удержать его. В среде спелеологов ходило много историй об исследователях, исчезнувших в таких водоворотах. Говорили, что жертву тут же со страшной силой затягивает вниз ревущий, клокочущий столб воды высотой сто или двести метров, и она попадает в громадный бурлящий “котел великана”; ее носит там в кипении пены и швыряет на осколки камней, пока останки наконец не выбрасывает на поверхность. Спустя многие месяцы обломки снаряжения и обрывки одежды несчастного еще находят в ручьях и горных потоках, выходящих из недр земли. Эти легенды, конечно, были не более чем байки, которые рассказывают по вечерам у костра. По большей части выдуманы или сильно преувеличены. Но, как и у всех историй, передающихся из уст в уста, в их основе лежал реальный страх, и большинству исследователей пещер мысль о внезапном падении в разверзшуюся под водой бездну представлялась несравненно более ужасной, чем, например, возможность сорваться с отвесной скалы, попасть в лавину или даже оказаться под землей во время землетрясения. Человека не столько пугало то, что он утонет, сколько образ гигантского “котла великана”, в котором он будет кипеть, распадаясь на части.
– Ну? – спросил за спиной Ле Каго, и голос его гулко прокатился в узком туннеле. – Что ты там видишь?
– Ничего.
– Это вдохновляет. Ты собираешься стоять здесь вечно? Я не могу просидеть тут всю жизнь, скрючившись, точно беарнец, заморенный тяжким трудом! – Помоги мне снять рюкзак. Баску, согнутому в три погибели и почти не имеющему возможности шевельнуться, не так-то легко было стащить с Хела рюкзак, зато, избавившись наконец от ноши, Николай смог хоть немного распрямиться. Расщелина была такой узкой, что, повернувшись лицом к потоку, Хел покрепче расставил ноги и перебросил свое тело на другую сторону. Сделав это, он осторожно перевернулся на спину, так что плечи его упирались в один край провала, а ноги, обутые в специальные ботинки с шипами, – в другой. Выгнувшись дугой и изо всех сил упираясь в противоположные края расщелины плечами, ладонями и ступнями, Хел стал медленно, дюйм за дюймом продвигаться вперед под нависающей над ним глыбой, а всего лишь в каком-нибудь футе от его ягодиц ревел стремительно несущийся поток. Такое движение требовало невероятного, высасывающего все силы напряжения; Николай до крови ободрал себе ладони, но все же понемногу продвигался вперед.
Хохот Ле Каго оглушительным эхом отдавался под сводами туннеля.
– Ола! А что, если трещина вдруг станет шире, а, Нико? Может, ты лучше застрянешь здесь? Тогда я мог бы использовать тебя вместо моста. Так, по крайней мере, один из нас добрался бы до цели! И он опять принялся хохотать. К счастью, трещина не расширялась. Наоборот, по ту сторону глыбы она сужалась еще больше, а потолок поднимался, уходя вверх, так что его уже невозможно было разглядеть в слабом свете, который давала лампочка на шлеме Хела. Вновь перебравшись на узкий уступ, Хел потихоньку двинулся дальше, замечая, что продолжает поворачивать влево. У него упало сердце, когда он увидел, что каменная полка, по которой он до сих пор двигался, заканчивается крутым обрывом, а внизу, под валунами, бурлит река, исчезая где-то в темноте.
Спустившись к этой груде валунов, Хел увидел, что находится у основания узкого склона, шириной не более двух метров, который тянется вверх так далеко, что свет фонарика не освещает его вершины. Передохнув минутку, Николай стал подниматься по этому склону. Здесь было достаточно удобных выбоин и трещин, было куда поставить ногу и за что ухватиться руками, но потрескавшийся камень легко крошился, и перед тем как уцепиться за какой-нибудь выступ, следовало потянуть за него, проверяя, не останется ли он у тебя в руках. Медленно, терпеливо преодолев тридцать метров подъема, Николай протиснулся в дыру между двумя громадными валунами, которые стояли наклонно, опираясь один на другой. Он оказался на плоском выступе; ни впереди, ни по сторонам ничего не было видно. Он хлопнул в ладоши и прислушался. В ответ прокатилось долгое, гулкое эхо, многократно отозвавшись где-то в глубине горы. Он стоял у входа в огромную пещеру.
Обратный путь к нависшей над выступом скале, за которой остался Ле Каго, был быстрым; с груды валунов Николай спустился по двойной веревке, оставив ее на месте для последующего подъема. Остановившись около нависшей глыбы над водой, он окликнул Ле Каго, который отошел немного назад, в глубь туннеля, найдя там небольшое местечко, где можно было присесть, упираясь пятками в камень, и хоть чуть-чуть отдохнуть от неудобной, скрюченной позы, после которой дрожали колени и все тело немело от усталости.
Ле Каго вернулся к скале.
– Ну как? Есть там проход?
– Там громадная пещера.
– Потрясающе!
Рюкзаки переправили, опоясав скалу веревками, а затем Ле Каго повторил маневр Хела, не переставая при этом горько жаловаться и стенать, проклиная скалу и поминая при этом трубногласные яйца Иисуса Навина и каждое негостеприимное яйцо хозяина постоялого двора.
Благодаря тому, что Хел оставил веревку и расчистил дорогу, отбросив шаткие, осыпающиеся камни, новый подъем по каменистому склону оказался нетрудным. Когда стояли на плоском каменном уступе, протиснувшись сквозь щель между двумя поддерживающими друг Друга валунами, названную ими впоследствии “Замочной скважиной”, Ле Каго высек вспышку магния, и в глаза двум достойнейшим представителям человечества бросился стигийский хаос огромной пещеры впервые за бесчисленные тысячелетия ее существования.
– Клянусь пылающими яйцами Неопалимой Купины, – благоговейно прошептал Ле Каго. – “Вздымающаяся” пещера!
Зрелище было ужасное, но величественное. Громадной мастерской великого скульптора – природы – вот чем являлась эта “вздымающаяся” пещера, и вид ее ошеломил и заставил притихнуть двух крохотных гуманоидов, стоящих на маленьком выступе скалы, который находился в ста метрах над полом и на таком же расстоянии от ее растрескавшегося потолка.
Обычно в пещерах царит дух безмятежного, невозмутимого спокойствия и вечности, но “вздымающиеся” пещеры ужасны в своем первозданном хаосе. Все в них искромсано, все щетинится острыми выступами, зазубринами, зубцами, все точно находится в движении, в становлении, в ломке. Пол пещеры был скрыт под нагромождениями гигантских, величиной с дом, валунов и обломков скал; потолок покрыт свежими шрамами, оставшимися после недавних обвалов. Это была пещера, корчившаяся и содрогавшаяся в родовых муках творения, еще совсем юная, неуклюжая и изменчивая, все еще пребывавшая в процессе так называемого “вздымания”. Вполне возможно, что скоро (через двадцать или пятьдесят тысяч лет) она успокоится, застынет и станет обычной пещерой. А может быть, она будет продолжать вздыматься всеми своими трещинами и разломами, пока не вырвется наконец на поверхность, рухнув в последнем обвале и образовав в земле воронкообразную впадину классической “сухой” gouffre. Конечно, и юность, и изменчивое непостоянство пещеры были относительными; их следовало рассматривать в масштабах геологического времени. “Свежие” шрамы на потолке могли появиться всего лишь три года назад, но могли насчитывать и не одну сотню лет.
