– Поэтому он и совершил самоубийство?

– Эдвард покончил с собой, потому что боялся исключения в случае, если все обнаружится. Школьный устав предусматривает весьма строгое наказание за половую распущенность. Но даже еели б ему удалось остаться в Бредгар Чэмберс, по мнению Эдди, он обесчестил свою семью. Его родители потратили много денег на его образование, им пришлось ради этого пойти на большие жертвы а он их опозорил.

– Откуда вам все это известно, мистер Бирн?

– Я готовил Эдди по английскому языку, учил его писать сочинения с тех пор, как он перешел в четвертый класс. Он проводил у меня дома почти все выходные. Я хорошо знал этого мальчика, я был к нему привязан. Я заметил, что в последние месяцы учебы в старшем шестом классе Эдди впал в депрессию, и я не отставал от него, пока не выудил все подробности.

– Но имя женщины он так вам и не открыл? Бирн покачал головой:

– Эдди считал делом чести сохранить ее имя в тайне.

– Не может быть, чтобы он сам не понимал, и неужели вы ему не объяснили: самоубийство в такой ситуации нелепо, постыдно. Тем более если не он был инициатором этого романа.

Бирна не задел этот плохо замаскированный упрек.

– Нет смысла обсуждать с вами особенности восточной культуры, инспектор, – ни с вами, ни с другими профанами. Я только излагаю факты. Эта женщина, – он выговорил слово «женщина» с горьким презрением, – могла сделать аборт, не ставя Эдди в известность, но нет, ей понадобились деньги, и она заявила мальчику: если он не обратится к родным, она сама известит их обо всем или же выдаст его директору школы, чтобы его «заставили исполнить свой долг». Эта угроза влекла за собой бесчестие.

– Даже в Бредгар Чэмберс к юноше отнеслись бы снисходительно в подобных обстоятельствах– возразил Линли.

– Я говорил ему это. Я старался показать, что он ни в чем не виноват: не он совершил насилие, а женщина, намного старше и опытнее, соблазнила его, и директор, несомненно, учтет все это. Но Эдди видел только свой позор, позор, который он навлек на себя, свою семью и свою школу. Он не мог заниматься, был совершенно выбит из колеи. Мои слова ничего не значили для него. Мне кажется, он решил покончить с собой, едва узнал о ее беременности, и только выжидал подходящего момента.

– Эдди не оставил предсмертной записки?

– Нет.

– Истина известна только вам?

– Мне известно то, что он мне рассказал. Я этим ни с кем не делился.

– Вы ничего не сказали даже родителям мальчика? Не известили их, что у них будет внук?

– Ни в коем случае, – сердито отвечал Бирн. – Если б я сказал им, это сделало бы гибель Эдди совсем уж бессмысленной. Он убил себя, лишь бы ничем не оскорбить родителей, не задеть их чувств. Он не хотел, чтобы они узнали о его позоре. Я промолчал, уважая его последнюю волю. Уж это-то я мог для него сделать.

– Но вы сделали гораздо больше, не так ли? Вы разыскали его ребенка. Как вам это удалось?

Бирн передал пустой стакан Рене, и она поставила его на стол.

– Он сказал мне об этой женщине только одно; она собиралась рожать в Эксетере. Я нанял детектива, чтобы выследить ее. Это было несложно: Эксетер – маленький городок.

– Кто же она?

– Я не спрашивал ее имя, меня это совершенно не интересовало. Она оставила ребенка на усыновление, вот и все, что я хотел знать. Мне наплевать, как дальше жила эта сука.

– Она имела какое-то отношение к школе?

– Не знаю, может быть, работала в школе или жила в деревне или еще где-нибудь поблизости. Не знаю. После гибели Эдди я желал только одного: хоть что-то исправить, позаботиться о его сыне. Я был давно знаком с Уотли и помог им взять этого ребенка.

Однако в рассказе Бирна зиял пробел, и Линли поспешил обратить на это его внимание:

– Несомненно, в очереди перед Уотли стояло еще немало людей, имевших преимущественное право на усыновление. Как вам удалось обойти их?

– Ребенок смешанной расы! – фыркнул Бирн. – Вы же понимаете, не так уме много людей мечтают усыновить ребенка смешанной расы.

– А если б такие и имелись в очереди, вы обладали достаточным влиянием, чтобы настоять на праве семьи Уотли.

Бирн прикурил третью сигарету от второй. Рена вынула из его пальцев окурок и бросила его в пепельницу.

– Не буду скрывать. Я сам их выбрал: хорошие работящие люди без особых претензий.

– Они согласились подчиниться вам, позволить вам распорядиться судьбой Мэттью?

– Если вы имеете в виду: позволить мне принимать жизненно важные решения относительно его образования, его карьеры – несомненно. Уотли хотели для Мэттью всего самого лучшего. Они были счастливы, обретя сына. Наше соглашение пошло всем на пользу. Я мог присматривать, как подрастает сын Эдди. Уотли наконец получили столь желанное для них дитя. Мэттью попал к любящим родителям, а я мог обеспечить ему лучшие перспективы в жизни, чем имелись у его родителей. Все выгадали.

– Все, кроме Мэттью. Кроме Пэтси и Кевина Уотли. Вот чем все закончилось.

Бирн агрессивно подался вперед:

– Вы думаете, я не горюю о смерти мальчика?

– Что известно вашему сыну Брайану о происхождении Мэттью?

– Ровным счетом ничего, – с искренним удивлением ответил Бирн. – Он знает теперь, что Эдди покончил с собой. Довольно долго от него это скрывали.

– Брайан не навещает вас по выходным. Лицо Бирна не дрогнуло.

– Вначале он оставался со мной, но когда уехал в школу, предпочел проводить каникулы у матери в Найтсбридже– это пошикарнее Хэмме-смита.

– Обычно подростки не руководствуются полными соображениями при выборе дома. Я думал, ему больше нравится с отцом.

– Будь он другим человеком– да, но Брайан не таков. Мы разошлись с ним пять лет назад, когда Брайан поступил в Бредгар Чэмберс и обнаружил, что я не собираюсь поощрять его постоянное нытье.

– Он жаловался на школу? Почему? Его преследовали, обижали?

– Его учили уму-разуму, как всех новичков, но Брайан не мог этого вынести, он просился домой, умолял спасти его. Я перестал отвечать на его звонки. Не мог же я забрать его из своей школы! Он обиделся и переметнулся на сторону матери. Вероятно, надеялся таким образом отомстить мне. Ему самому это не слишком помогло. Памеле совсем не требовалось, чтобы в ее квартире околачивался сын-подросток. Она согласилась терпеть его присутствие только в каникулы, а все остальное время ему приходится отбывать в школе. Я иногда натыкаюсь там на него, но больше мы не встречаемся.

Бирн говорил с горечью и раздражением. Это побудило Линли спросить, много ли времени он проводил с Мэттью Уотли и знал ли Брайан о том внимании, какое его отец проявлял к мальчику. Бирн тут же угадал, куда он клонит. – Уж не вообразили ли вы, будто Бирн приревновал меня к Мэттью и потому убил мальчика? Вы думаете, Мэттью заменил мне сына? – Не дожидаясь ответа, он продолжал: – Я видел Мэттью лишь изредка, проходил мимо, когда он играл на улице или у реки. Уотли сообщали мне о его учебе в школе, я провел собеседование с ним, когда вывигал Мэттью на стипендию – это обычная процедура. К этому и сводились наши отношения. Я сделал для него все, что мог, но сделал это ради памяти Эдварда. Эдварда я очень любил, и этого не скрывал и не скрываю. Блестящий, талантливый юноша, всячески достойный любви. Он был мне как сын, он был мне дороже сына – во всяком случае, того сына, который вырос у меня. Но Эдвард умер, и я не пытался найти замену в Мэттью. Я просто позаботился о нем как о сыне Эдварда.

– А что вы сделали для Брайана? Губы Бирна сжались в тонкую линию.

– Сделал что смог. Если б он сам захотел…

– Вы добились, чтобы его назначили префектом.

– Не стану отрицать. Я считал, это пойдет ему на пользу. Нажал кое на какие рычаги. Ему потребуется эта строка в анкете, если он решит поступать в университет.

– Он мечтает о Кембридже, вам это известно? Бирн покачал головой:

– Мы совершенно не общаемся. По-видимому, Брайан не нашел во мне внимательного и сочувствующего отца.