— Ну, нет, старушка. Давай-ка живо проваливай, раз тебе взбрело в голову. Катись на все четыре стороны, только уж будь добра, нам не мешай!

— Я хотела сказать, месье…

— Что еще за месье! Тебе не заплатили? Держи! Сколько там, не знаю. Всего! И чтоб тебя трамваем переехало…

Ему стало смешно. Настроение поднялось. Он подождал, пока девушка, с грохотом протащив чемодан через порог, исчезнет в темноте, сам закрыл дверь на задвижку и вернулся в столовую. За все это время Гассен так и не шелохнулся.

— Слава Богу, одной меньше! Так о чем мы говорили? Ах да, о малышке. Неужто ты не сделал бы того же, если б там был?

В глазах у старика стояли слезы, трубка погасла. Мегрэ внимательно следил за ним и как раз в эту секунду думал: «Если я сейчас же не найду решения, произойдет что-то ужасное и в ответе буду только я».

Все, что тут говорили и делали, не имело никакого отношения к тому, что происходило на самом деле. За всем этим стояло нечто совсем иное, совсем другая трагедия. Один говорил, просто чтобы говорить, второй даже не слушал. Мегрэ наблюдал за этим вторым, но тот и ухом не повел.

Может ли быть, чтобы в такую минуту Гассен был настолько пассивен? Он ведь даже не пьян! Дюкро это твердо знал, потому и обливался потом.

— Ну а насчет того, что он пырнул меня ножом — я и так его бы не задушил. А теперь из-за него умер мой сын, значит…

Он остановился перед Бертой.

— Ты чего на меня вытаращилась? Все думаешь о деньжонках, которые уплыли? Послушай, Гассен, какую я шутку с ними сыграл: после моей смерти они ни гроша не получат!

Вдруг Мегрэ встал и медленно, как бы бесцельно, зашагал по комнате.

— Вот что я тебе скажу: твоя там жена или моя — все это не важно! Важно одно: мы с тобой…

В левой руке Гассен держал рюмку. Правую он ни разу не вынул из кармана тужурки. Револьвера у него наверняка не было: Люкас в таких делах не ошибается.

По одну сторону от старика, метрах в двух, находилась г-жа Дюкро, по другую — Берта.

Заметив, что комиссар остановился за спиной речника, Дюкро замолчал. Все последующее произошло так быстро, что никто ничего не понял. Неожиданно комиссар наклонился вперед и своими могучими ручищами обхватил старого Гассена. Схватка длилась недолго. Бедняга напрасно пытался высвободиться. Берта закричала от страха, Дешарм шагнул было вперед, но за эти секунды рука Мегрэ обшарила карман противника и что-то оттуда извлекла.

Все кончилось! Гассен, вновь обретя свободу, перевел дух. Дюкро ждал, когда Мегрэ покажет, что у него в руке, а комиссар, на лбу у которого выступил холодный пот, минуту постоял, приходя в себя.

— Вам больше нечего бояться, — выдавил он наконец.

Он все еще стоял позади Гассена, и тот его не видел. Когда Дюкро подошел, Мегрэ просто разжал кулак: на ладони лежал динамитный патрон, какими в карьерах рвут породу.

— Продолжайте!.. — сказал комиссар.

Дюкро заложил руки за проймы жилета и твердым, хоть и осипшим голосом обратился к Гассену:

— Так вот, старина… — начал он и вдруг усмехнулся. Потом засмеялся. Ему пришлось сесть. — Тьфу ты, до чего глупо!..

И верно, до чего глупо ощущать, что и у такого человека, как ты, могут подкашиваться ноги. Правда, Мегрэ, облокотившемуся на камин рядом с Дешармом, тоже пришлось подождать, пока перестанет противно кружиться голова.

Шелест дождя за распахнутым окном вызывал в памяти образ садовника, безмятежно поливающего свои посадки, и каждый порыв ветра приносил в столовую дыхание влажной плодородной земли.

Стороннего наблюдателя, каким был бригадир Люкас, эта сцена в рамке окна — неподвижные фигуры, залитые ярким светом, — могла довести до умопомешательства — настолько она казалась безжизненной, всего лишь картиной художника.

Первым пришел в себя Дюкро; он расправил плечи и вздохнул:

— Вот так-то, ребятки.

Это были ничего не значащие слова, но все же разрядка. Оцепенение прошло. Дюкро шевельнулся и с удивлением огляделся, как человек, неожиданно увидевший совсем не то, чего ожидал.

Однако на самом деле в столовой ничто не изменилось. Все по-прежнему неподвижно сидели на своих местах. Было так тихо, что шаги Дюкро, направившегося к двери, прямо-таки оглушили всех.

— Эта дуреха Мели ушла… — буркнул он, возвратясь. И повернулся к жене: — Жанна, тебе придется пойти сварить кофе.

Г-жа Дюкро вышла. Кухня, видимо, находилась совсем близко: не успела за хозяйкой захлопнуться дверь, как послышался скрип кофейной мельницы. Берта встала и принялась убирать со стола.

— Вот так-то! — повторил Дюкро, обращаясь прежде всего к Мегрэ.

Взгляд, которым он при этом окинул комнату, придал его словам вполне определенный смысл: «Спектакль окончен. Мы снова в семейном кругу. На кухне варится кофе, позвякивает посуда».

Он был совсем опустошен, размяк и хотел пить.

Словно человек, не знающий, чем бы ему заняться, он подошел к камину, взял динамитный патрон, положенный туда Мегрэ, повертел в руках и, увидев на нем клеймо, повернулся к Гассену:

— Из моих? С Вентейльского карьера?

Старик кивнул. Дюкро, задумчиво глядя на патрон, пояснил:

— Мы всегда держим их на баржах. А помнишь, как мы подрывали такие в рыбных местах?

Потом он положил патрон обратно. Ему не хотелось ни садиться, ни оставаться на ногах. Вероятно, он с удовольствием бы поговорил, только не знал, о чем.

— Понимаешь, Гассен? — вздохнул он, наконец останавливаясь в метре от старика.

Тот вперился в него маленькими потухшими глазами.

— Нет, ты, конечно, ничего не понимаешь! Ну, да не важно. Посмотри-ка лучше на них!

Дюкро кивнул на жену и дочь, которые, как черные муравьи, суетились у стола. Дверь оставалась открытой, из кухни доносилось шипение газовой горелки. И хотя дом был большой, даже излишне большой, казалось, семья перекроила его по своей скупой мерке.

— Так было всегда! Я целые годы изо всех сил тянул их за руки. Потом, чтобы прочистить мозги, шел в контору и орал на придурков. Потом… Спасибо. Без сахара.

Первый раз за все время он не нагрубил дочери, и она удивленно воззрилась на него. Веки у нее набрякли, на щеках выступили красные пятна.

— Хороша, ничего не скажешь! Знаешь, Гассен, все женщины иногда бывают такими. Ей-богу! Ну, успокойся. Мы в семейном кругу. Я тебя люблю. Надо наконец раз и навсегда…

Г-жа Дюкро машинально взяла вязанье, уселась в уголке и усердно заработала длинными стальными спицами. Дешарм помешивал кофе.

— Знаешь, что мне больше всего отравило жизнь? То, что я переспал с твоей женой! Сначала просто по глупости. Сам не знаю, зачем я это сделал. Ведь потом я Уже не мог быть с тобой таким, как раньше. Из окна я видел на барже тебя, и ее, и девчушку… Да заговори же ты! Дело в том, что твоя жена сама не знала, от кого у нее дочка. Может, от меня, может, от тебя…

Берта глубоко вздохнула. Отец бросил на нее суровый взгляд. Не ее это дело. Плевать ему и на нее, и на жену.

— Понимаешь, старина? Ну, давай скажи что-нибудь.

Он обошел Гассена, не осмеливаясь на него взглянуть: слова его падали медленно, с долгими паузами.

— На самом-то деле, из нас двоих счастливее был ты.

Несмотря на ночную прохладу, ему было жарко.

— Хочешь, я отдам тебе этот патрон? Ты же знаешь, я не побоюсь взлететь на воздух. Но надо, чтобы кто-то остался с малышкой.

Взгляд его упал на Дешарма, попыхивавшего сигаретой, и все презрение, на какое он был способен, выплеснулось из его зрачков. Однако вслух он бросил только:

— Тебе это интересно?

И добавил, когда тот не нашелся что ответить:

— Ладно, оставайся. Ты мне мешаешь не больше, чем кофейник: ты же и разозлиться-то по-настоящему не способен.

Он взял стул за спинку, осмелился наконец поставить его перед стариком, потом сел и, коснувшись колен Гассена, продолжал:

— Ну, так как? Тебе не кажется, что мы почти договорились? Скажи, комиссар, что мне отломят за Бебера?