— Так-то вот. На лекции Квинтуса Блума Дари едва не расплакалась. Любой, кто видел ее, мог бы это подтвердить. После нескольких бесед с Блумом она улетела с Врат Стражника.

Ребка кончил свой рассказ. И продолжать, похоже, не собирался.

Луис Ненда вытаращил глаза. Слишком резок был переход от детального описания до неожиданных двух скупых предложений в конце.

— Ты хочешь сказать, все так и было? И больше ничего не можешь прибавить о том, что случилось, куда она отправилась и почему?

— Я сказал все, что знаю.

— Неужели ты вот так взял и отпустил ее? Даже не попытался отговорить или остановить, или отправиться вместе с ней?

— Нет.

«Он врет, Луис», — неслышно произнесла Атвар Ххсиал. Но Ненда и сам догадался.

«Да, врет, черт бы его побрал. Но почему?»

— Ты присутствовал при их беседах с Квинтусом Блумом?

Ребка пожал плечами.

— Я был на семинаре до тех пор, пока не стало ясно, что из всего сказанного я понял не более трех слов. — Он взглянул Ненде прямо в глаза. — Я не знаю, о чем они говорили друг с другом.

Ненда выдержал его взгляд.

— Я тебе верю.

«Ну вот ни на столечко. Я и сам умею врать, глядя прямо в глаза. Что теперь, Ат?»

«У нас возникли некоторые проблемы, Луис. Я не хочу открывать ему, что прогнозы Блума относительно изменения и исчезновения артефактов, похоже, сбываются…»

Ханс Ребка обкусывал ногти.

— Да, еще одно, что тебя, Ненда, заинтересует: вскоре после нашего прибытия на Врата Стражника, в Институт приехали Жжмерлия и Каллик.

Чтобы сменить тему, лучшего и не придумать. Ненда тут же навострил уши.

— Значит, Каллик здесь? И Жжмерлия? Почему ты раньше не сказал?

— Потому что сейчас их здесь нет. Дари взяла их с собой.

— Она не могла этого сделать! Они принадлежат нам с Атвар Ххсиал.

— Ошибаешься. У них все права свободных существ.

— Ерунда. У меня есть их свидетельства рабов. — Ненда принялся рыскать по карманам своего нового костюма, но, впрочем, без особого успеха.

«Луис, что происходит?»

Обмен репликами между Нендой и Ребкой произошел слишком быстро, чтобы Атвар Ххсиал смогла уловить его феромонную компоненту.

«Жжмерлия и Каллик. Они здесь были — и сплыли. Вместе с Дари Лэнг».

«Мой Жжмерлия!»

«И моя Каллик. Я помню свое обещание, Ат, но здесь нужно задержаться. Нам с тобой предстоит здорово потрудиться, прежде чем мы сможем покинуть Врата Стражника».

О первой встрече с Квинтусом Блумом, а также о том, что произошло потом, Ханс Ребка рассказал чистую правду (даже если это была, по причинам, о которых Ханс предпочел умолчать, не вся правда).

Она выскочила из лекционного зала настолько переполненная эмоциями, что ее мозг просто отказывался работать. Но десятью минутами позже она уже вновь проталкивалась обратно, сквозь толпу все тех же недовольных людей, что и в первый раз. Прав Квинтус Блум или нет, ей необходимо выслушать его до конца.

Она понимала, что напоследок у него должно быть припасено кое-что еще, дабы окончательно склонить на свою сторону профессора Мераду и весь Институт. Мерада, несмотря на свои предрассудки, отличался скрупулезной честностью и болезненной дотошностью. Дари давно уже заметила (и постоянно подчеркивала это), что в артефактах ясно прослеживается умение Строителей управлять временем и пространством. Идея путешествий во времени позволяла построить множество теорий. Но теории не стоят гроша ломаного. Демаркационной линией между чистой наукой и праздными измышлениями всегда служит практика: наблюдения, факты.

Но у Квинтуса Блума факты имелись, и даже больше, чем Дари могла представить. Она в этом убедилась, слушая его выступление. Артефакт возле Мира Джерома действительно существовал. Блум побывал на Лабиринте и сумел справиться с его замкнутой на себя геометрией. Он принес с собой записывающую аппаратуру. Когда наступил ключевой момент его выступления, сцену лекционного зала заполнили изображения Лабиринта: осторожное сближение, осмотр с различных точек, нелегкое проникновение; затем причудливые внутренние помещения, где ничто не оставалось в покое и ничто не двигалось по прямой.

Квинтус Блум свел комментарии до минимума — изображения говорили сами за себя. Неожиданно он заговорил снова:

— Это самое дальнее помещение Лабиринта. Следующие кадры показывают полиглифы, находящиеся внутри этого помещения. Я не вносил никакой правки, добавлений или купюр. Я просто демонстрирую по два кадра в секунду то, что открылось моему взгляду на стенах комнаты.

Сначала изображение было статичным, представляя собой застывшую панораму звезд, рассыпанных по грубо напоминающей полумесяц области. Любому из присутствующих она была прекрасно известна — местный участок рукава, заполненный рассеянными облаками темного или светящегося газа. Артефакты Строителей были показаны в виде мигающих с интервалом в одну минуту точек ярко-сиреневого цвета. Никакого движения на картинке не наблюдалось, но напряжение в лекционном зале непрерывно росло. Когда на экране вдруг зажглась зеленая точка, аудитория вздохнула в один голос.

— Предлагаю вам на некоторое время оставить ее и сосредоточить свое внимание здесь. — Блум указал на весьма удаленный от зеленой точки район рукава, который тут же увеличился, приблизившись к зрителю. Невдалеке зажглось оранжевое пятнышко и вскоре, расширившись, поглотило зеленое.

— А теперь внимательно смотрите на место, где расположен курсор. Сейчас возникнет новая точка — вот, зажглась! И ее координаты: Земля — историческая родина человеческого клайда. — Но Квинтусу Блуму не было нужды все это пояснять. Расположение данного объекта знали все присутствующие.

Знакомыми оказались и следующие огоньки. Одна за другой зажигались новые точки, распространяясь от Земли и Солнца как бы сферически.

— Центавр, Барнард, Сириус, Эпсилон Эридана, 61 Лебедя, Процион, Тау Кита, 70 Змееносца… — Названия произносились вслух, но не Квинтусом Блумом, а сидящими в зале. Это был не просто шепот, а ритуальное перечисление ближайших звезд, которые люди изучили еще на досветовых скоростях, прежде чем открыли Бозе-сеть.

Дисплей продолжал выдавать информацию: тысячелетия человеческих исследований, спрессованные в несколько минут. Внезапно в глубине рукава появились яркие вспышки другого цвета. Их количество непрерывно росло, пока в конце концов одновременно не вспыхнули тысячи звезд.

— Момент открытия Бозе-сети и Бозе-двигателя. — И вновь комментарий Блума оказался излишним. Всем было ясно, что это тот самый момент, когда человечество, населившее рукав до пределов, которые позволяло использование досветовых кораблей, встретилось с расширяющимися мирами Кекропийской Федерации.

Мельтешение огоньков продолжалось. Оранжевые огни, было погасшие, один за другим высыпали снова, но теперь вид рукава изменился. Мириады звезд сияли полудюжиной цветов, и эти цвета распространялись на тысячи световых лет далеко за границы Четвертого Альянса, за Кекропийскую Федерацию и за самые дальние окраины Сообщества Зардалу. Внезапно все изменилось, и знакомые звездные карты слились воедино.

— Это уже не наше прошлое. Это наше будущее и будущее других клайдов рукава. — Блум позволил дисплею разворачивать картину дальше, и она заняла весь рукав и вышла за его пределы, пока по его команде экран наконец не погас. Блум стоял на краю сцены один.

— Я понимаю, что некоторым из вас трудно осмыслить предложенную мною несколько минут назад идею, будто Строители — это наши отдаленные потомки. — Тон его был слегка небрежным. — Ваша реакция совершенно нормальна. Я тоже сильно сомневался, когда меня осенило. Но вместо того, чтобы убеждать вас в своей правоте, я хочу поделиться с вами кое-какими фактами, чтобы вы сами сделали выводы.

Дари показалось, что его речь относится непосредственно к ней. И в самом деле, он смотрел в ее сторону.

— Картины, которые вы только что видели, показывают, как выглядел рукав много лет назад, — продолжал он, — и каким он будет в далеком будущем. Эти изображения получены прямо из Лабиринта. Итак, действительно ли Лабиринт является новым артефактом, как я предположил, или же он просто один из тех, которые мы умудрились проглядеть за годы исследований? Такая возможность не исключена, поскольку он очень мал и дрейфует в открытом космосе. Мир Джерома — ближайшая к нему населенная планета, но все равно расстояние между ними — половина светового года.