Шут молчал ошеломленный.
Он вспоминал перекошенное от ярости и обиды лицо Руальда и пытался представить себе, что этого могло бы и не быть… Если бы не обман Торьи, если бы не ошибка Кайзы…
— Зумана… — шаман осторожно тронул его за плечо. — Ты что? Разве не рад?
— Рад, — тихо ответил Шут и присел на край фонтана. Помолчал немного. — Я все рассказал Руальду. Вот так…
Кайза хмыкнул безрадостно:
— Как он тебя не прибил, ваш король?
— Почти прибил, — со вздохом ответил Шут. — В последнее время меня вообще что-то слишком часто пытались прибить.
Шаман смерил его оценивающим взглядом. Вероятно, искал видимые доказательства этих попыток.
— Ну, по крайней мере, выглядишь ты вполне живым, — ответил он, пряча за насмешкой печаль и виноватость. — Утром поговорим. Раньше навряд ли вернусь.
Шут кивнул. Он все еще был глубоко впечатлен Кайзиной новостью. Радость мешалась в его душе с обидой и уже до боли знакомым желанием повернуть время вспять.
Хотя где-то очень в глубине понимал — так правильней… Нельзя построить счастье на лжи. И дружба не всегда выдерживает испытание обманом.
Когда он вернулся в свою комнату, Мая там, конечно же, не было. На постели музыканта осталось лежать сбитое в ком одеяло да старое тряпье, которое и одеждой-то назвать язык не повернется. Шут коротко окинул взглядом каморку, с печальной улыбкой вспоминая, какой она была раньше… а потом решительно направился в сторону кухни. Ужинать в своей комнате он никогда не любил, а трапезничать за одним столом со всеми придворными и вовсе казалось ему сущей пыткой. Лучше уж среди слуг.
"Совсем ты не дворянин, господин Патрик — смеялся он над собой, — как был простаком, так и остался"
На самом деле, больше всего он любил сидеть за одним столом со своей королевой…
И Руальдом.
Оба они были бесконечно далеки от Шута.
11
Вероятно, Руальд успел поговорить с Маем… И скорее всего скрипач нашел достаточно веские аргументы, чтобы не выступать в суде лично. Однако на Главную площадь, где проходило всенародное слушание, он пришел вместе с Шутом. Они выбрали удобное местечко в стороне от помоста с обвиняемым — так было спокойней. Май увлеченно лузгал семечки и отпускал неприличные комментарии на каждое слово старшего судьи. Ему было откровенно безразлично, что тот скажет, ибо решение короля уже знали почти все обитатели дворца, равно как и многие горожане.
Шут тоже слушал вполуха. Его мысли были заняты совсем другим…
Ночью он наконец встретился с Элеей.
Она была печальна и не скрывала этого.
Скучала…
У Шута едва сердце не разорвалось, когда он увидел слезы в этих прекрасных медовых глазах…
И что он мог сделать? Да ничего.
А еще Элея без конца требовала сказать, все ли с ним хорошо. Здоров ли он, не приключилось ли беды. Шут отвирался как мог, но едва ли ему это удалось в полной мере…
— Пат, ну ты чего такой кислый? — Май скорчил недовольную мину и смачно плюнул себе под ноги.
— Да так… — вздохнул Шут.
— Неужели тебя не вдохновляет мысль о скорых мучениях этого ублюдка?
— Губы отряхни, — посоветовал скрипачу Шут. Тот небрежно смахнул налипшую скорлупу. — Какое мне дело до него? Тут таких радостных, вон, целая площадь.
— Ну, — не понял Май. — Так а что тебе мешает радоваться с ними?
"Да отвяжись ты!" — хотел сказать Шут, но промолчал.
Скрипач заявился к нему под утро, слегка пьяный и очень веселый. Увидев, что хозяин комнаты не расположен к винным возлияниям и музыке, Май вежливо убрался в свою каморку. Но как только храмовый колокол начал созывать всех на суд, музыкант живо растолкал Шута и предложил воочую убедиться в справедливости наказания для господина Торьи.
Когда они пришли к площади, та уже гудела как улей. Горожане находились в крайнем возбуждении. Шутка ли! Не каждый день случается увидеть, как на эшафот ведут человека, который сам прежде отдавал приказы палачу. Который сам был палачом. Который много лет покрывал и развивал работорговлю…
На слушании присутствовал сам король. Он не участвовал в суде открыто, но все понимали, что главное и последнее слово скажет именно Руальд. Трон Его Величества возвышался посреди широкого помоста, сколоченного специально для этого дня. Король был мрачен и одет в темный, почти траурный костюм. Одного взгляда на монарха хватало, чтобы понять — никакого праздника здесь не будет.
Торья стоял перед судьями на том же помосте, руки его были скованы, а одежда выглядела теперь хуже, чем старое тряпье Мая. Да и сам бывший министр представлял собой зрелище не слишком привлекательное… Хищный нос был откровенно сломан, равно как и пальцы на обеих руках… Способы работы заплечных мастеров в Чертоге не отличались оригинальностью.
— Эк его хорошо разукрасили, — мстительно проронил Май. — А я бы все ж добавил еще…
Шут снова промолчал. Ему не доставляло большого удовольствия глядеть на избитого Торью в окровавленных лохмотьях. Старый паук едва держался на ногах и тоже не выказывал особого внимания к словам судьи… Он был достаточно умен и понимал, что недолго теперь задержится на этом свете.
Зато горожане ловили каждое слово, доносящееся с помоста. И чем дальше судья зачитывал список преступлений, совершенных бывшим министром, тем громче гудела толпа… Руальд, как выяснилось, очень много сумел раскопать обличительных фактов на этого человека.
Когда судья дошел в своем списке до работорговли, площадь взорвалась криками…
— А! — весело отметил Май. — Вот и первые камешки.
И в самом деле — горожане, до того знавшие правду лишь по слухам, один за другим принялись швырять в Торью всем, что под руку попадалось. Май задумчиво поглядел на свой кулек с семечками, но или счел его недостаточно увесистым, или просто пожадничал.
Гвардейцы сердито застучали рукоятями мечей по щитам, тесня разбушевавшихся людей.
"Как будто вы не знали, что так будет… — подумал Шут осуждающе. — А если кому из судей прилетит квашеной репой? Или королю?"
Но рокот толпы неожиданно стих — это сам Руальд встал и успокаивающе поднял руку. Впрочем, говорить он ничего не стал, только убедился, что камни и гнилые овощи больше не летят, а потом спокойно сел обратно на трон. Верховный судья благодарно покивал и продолжил свою обличительную речь.
Шуту стало скучно. Он сел на подвернувшийся рядом пустой бочонок и прикрыл глаза.
"Элея… — образ любимой затмевал все прочее, что было вокруг. — Ну пожалуйста, не печалься так сильно… я ведь все чувствую…"
— Пат! — неуемный скрипач снова сунулся к Шуту. — Ты слышал? Слышал, что они сказали?!
— Что? — на самом деле ему было почти безразлично.
— Смерть у позорного столба! Всего лишь!.. Да я… да я… я бы четвертовал его, кишки бы на раскаленную кочергу намотал!..
— Уймись, — фыркнул Шут. Он уже понял, что Май просто очень любит пышные угрозы. Вместо того, чтобы слушать скрипача дальше, он обратил все внимание на слова верховного судьи.
— …По истечение каждого третьего дня преступнику будут давать ложку еды и кружку воды, дабы не умер слишком быстро. А страже велено следить за тем, чтобы добрые жители нашего города не забили преступника до смерти.
— Его прямо тут на площади и прикуют, — горячо зашептал Май, повторяя услышанное ранее. — И каждый будет вправе подойти и плюнуть этому гаду в лицо!
Шут смотрел на Торью. Человека, обрекшего сотни жителей Закатного Края на жизнь в неволе… замучившего десятки невинных… надругавшегося над слабыми… Сгорбленного, униженного бывшего министра в лохомтьях и потеках высохшей крови.
— Это хуже четвертования, — обронил он наконец и отвернулся, чтобы уйти.
— Постой! — скрипач ухватил Шута за руку. — Патрик! Куда ты? — в глазах Мая отразились тревога и беспокойство. — Какой демон тебя терзает, ваша светлость? Ты сам не свой!
Шут накрыл губы костяшками пальцев.
