Это заключение также подписано комбригом Ивановым и майором Шевченко. Эти экспертизы показывают, что оценка источника «Кротов», данная резидентом Гинце (Гудзь) еще в 1935 году, была правильной и подтвердилась через четыре года его работы. А рекомендация Артузова не исключать попыток к проникновению в жандармские и полицейские органы оправдалась.
Вот так работал основной источник Токийской резидентуры «Кротов», «Кот», «Костя», он же «Красавец». Случай был уникальный для 1930-х годов. Десять лет успешной работы, ценнейшая информация, которую анализировали и изучали и в Разведупре, и в Оперативном управлении Генштаба. И ни одного сбоя в контактах, передаче и возвращении материала. Но весной 1939-го, когда токийский резидент ИНО был отозван – все рухнуло. Ценнейший источник, объявленный в Москве провокатором, японской подставкой и дезинформатором, стал сразу же никому не нужен, и связь с ним прекратили. Ни один резидент, появившийся в Токио после Шебеко, не стал бы рисковать головой и пытаться восстановить с ним прерванные контакты. Именно в этом была причина ухода «Кротова» в небытие, а не мифическая активность японской контрразведки, как об этом пишут в официальной истории Службы внешней разведки (том второй, очерк «Военные планы Японии»). Аргументация автора очерка не выдерживает критики. Ничего непонятного в работе с «Кротовым» не было. И условия работы могли измениться, и режим секретности в преддверии надвигавшейся большой войны вполне могли ужесточить. А требование «Кротова» об увеличении суммы вознаграждения были вполне естественными и справедливыми. Он все годы сотрудничал, выражаясь официальным языком, «на материальной основе». И если до 1937 года его информация не была очень ценной, то он и получал соответственно. А когда он начал передавать документы мобилизационного характера, то и вознаграждение потребовал увеличить. За мобилизационные документы любая разведка, не торгуясь, всегда платила бешеные деньги.
Параллельная резидентура Разведупра
В ноябре 1964 года «Комсомольская правда» начала публикацию серии статей под броским заголовком «Я знал Зорге». В то время статьи о Зорге и членах его разведывательной группы публиковались почти во всех центральных газетах и такими публикациями было уже трудно удивить читателя. Но эта публикация сразу обратила на себя внимание. Автор, скрывшийся под псевдонимом «Я. Горев», хорошо знал знаменитого разведчика, встречался с ним в Берлине летом 1933-го и обсуждал различные вопросы разведывательной работы. В отличие от некоторых публикаций журналистского толка, где правда перемежалась с авторским вымыслом, в серии этих статей давалась солидная доза документального материала, и они сразу же привлекли внимание как советских авторов, начавших писать книги о Зорге, так и зарубежных исследователей. О самом авторе статей, выпущенных потом отдельной брошюрой, в то время не было сказано ни одного слова. Неудивительно, что зарубежные авторы, писавшие книги о Зорге, начали высказывать различные предположения о новом военном разведчике, скрывшемся под псевдонимом.
Горев писал, что в 1933-м он также готовился покинуть Берлин, чтобы отправиться с разведывательной миссией на Дальний Восток. Глава нелегальной берлинской резидентуры Разведупра «Оскар» (Оскар Стигга – один из помощников Берзина) сказал ему, что они с «Рамзаем» будут «соседями» и что им следует встретиться и обсудить «некоторые вопросы оперативного характера». О себе по соображениям секретности (для 1964 года) автор ничего не говорил, но в своих воспоминаниях, написанных в октябре 1964 года и опубликованных только в 2000 году, подробно говорил о Зорге и о контактах с ним, когда Зорге уже работал в Японии. В 1964-м в своих воспоминаниях он был достаточно откровенным и вещи называл своими именами.
«Мы договорились о формах конспиративной связи между Токио и Шанхаем. С конца 1933 года и вплоть до моего ареста в Шанхае в мае 1935 года мы поддерживали довольно регулярные контакты. В течение этого времени я 5 или 6 раз направлял к Рамзаю своих людей за почтой, передавал по своим двум радиостанциям отдельные телеграммы токийской резидентуры, когда у них не ладилась связь с „Висбаденом“ (Владивостоком). Мы вели с Рамзаем конспиративную переписку (Центр предоставил нам для этого специальный шифр), он имел шанхайский конспиративный адрес на случай срочных сообщений. В общем, я за эти полтора года мог „с близкой дистанции“ наблюдать за развертыванием работы токийской резидентуры. Впоследствии мне приятно было узнать, что в письме Центру от 1934 года Рамзай подчеркивал „исключительную товарищескую готовность помочь, которую проявляют наши люди в Шанхае“.
Через несколько десятилетий, в конце 1990-х, в печати появилась первая информация об этом военном разведчике. Это был Яков Григорьевич Бронин (Лихтеншталь). Ровесник века родился под Ригой. В 1916 году сдал экстерном экзамены за курс гимназии в Кременчуге. С 1920 года член партии. В Гражданской войне не участвовал, и в РККА вступил только в 1922 году. Посвятил себя военной журналистике и был редактором ряда военных газет, политработником и редактором армейских журналов. Следующая должность в армии – начальник бюро печати Политуправления РККА. С этой должности в октябре 1928-го поступил слушателем в институт красной профессуры, где проучился два года. В октябре 1930-го Берзин забрал его в Разведупр и направил в берлинскую резидентуру. В Германии он проработал до лета 1933-го. Как работал – хорошо или плохо, пока неизвестно. Из Германии его направили в Китай, и с августа 1933-го он принял у «Пауля» (Карл Римм) шанхайскую резидентуру Зорге и стал его «соседом». Такова была краткая биография «Горева». За прошедшие десятилетия о нем стало известно очень немногое.
Военно-политическая обстановка на Дальнем Востоке была очень напряженной и в Китае, и в Маньчжурии, и в самой Японии. Резидентура «Рамзай» только становилась на ноги и ожидать от нее большой отдачи было нельзя. Поэтому естественно, что Центр требовал подробной информации о всех этих районах и от других резидентур. Такие требования влекли за собой увеличение агентуры, и Шанхайская резидентура превращалась в громоздкую, трудно управляемую организацию. Из Москвы шли указания о получении агентурной информации о борьбе китайской Красной Армии против Чан Кайши, а также о предоставлении военно-политической информации о событиях в Китае. Но постепенно основным направлением работы резидентуры становилась Япония. Центр считал, что с учетом напряженной обстановки в этом регионе основное внимание должно было быть сосредоточено на островах, ибо главный противник находится там. Резидентуре были даны конкретные задачи по Японии, и для их выполнения было решено создать на островах свою разветвленную агентурную сеть, независимую от разведывательной сети Зорге. Руководство военной разведки, и в первую очередь Берзин, решило не класть все яйца в одну корзину.
Для свободного и, главное, регулярного посещения Японии, которое не вызвало бы подозрений у японской контрразведки, сотрудникам резидентуры нужна была надежная легальная «крыша». Наиболее подходящим вариантом для этого было создание какой-либо торговой фирмы, ведущей торговлю между Японией и Китаем. Разведчики под видом сотрудников фирмы могли бы свободно посещать Японию и заниматься там разведывательной и вербовочной работой. Возможно, что Бронин решил использовать европейский опыт Ивана Винарова, успешно работавшего в странах Центральной Европы в 1930—1933 годах под прикрытием различных торговых организаций. А может быть, идея такой «крыши» была подсказана Центром.
В начале 1934-го Бронин, как шанхайский резидент Разведупра, предложил Центру прислать нового радиста. Очевидно, решили заменить имевшегося в резидентуре радиста и попросили в Москве нового человека. Может быть, радист резидентуры попал под подозрение полиции или контрразведки, а может быть, как говорили тогда, «обуржуазился». Такой вариант тогда, как и в наши годы, был вполне возможен. Злачные места Шанхая: кабаре, варьете, рестораны могли подействовать на любого, особенно если он иностранец. Во всяком случае в Разведупре доводы резидентуры сочли убедительными, и в марте 1934-го из Москвы в Шанхай через Берлин и Италию отправился новый радист.
