В этот раз настал черед качать головой Коловрату:

– Н-да, Егор, соображаешь ты быстро, куда мне до тебя… Вот только если татар все одно будет больше, чем у тебя воев, коли даже с помощью Даниила Волынского вам не победить, – то что тогда?!

– Тогда постараемся приблизиться тайно с запада, перебив дозоры, и ударим на рассвете… Нам главное – прорваться к порокам. А там уж и сгинуть можно! На миру и смерть красна, как говорится… Особенно когда знаешь, что лишил поганых главного их оружия. И что твоя кончина наверняка послужит спасением твоим родным…

На это Евпатий уже и не нашелся, что возразить, – а я поймал себя на мысли, что есть у меня в рукаве еще один козырь.

Михаил Всеволодович Черниговский.

Да, он никак не проявил себя во время вторжения Батыя, отказавшись помочь рязанцам. Но тут, возможно, сыграл не только тот факт, что рязанские вятичи не сражались с северянами на Калке. Возможно, реальной причиной отказа послужило недавнее разорение черниговских земель Ярославом Всеволодовичем (когда тот вел рать на Киев в 1236 году). Ибо рязанцы, как ни крути, долгое время шли в фарватере Великого княжества Владимирского – и тем более, они также послали за помощью к Юрию Всеволодовичу.

И уж точно Михаил Всеволодович не знал реальной мощи пришедшей с Батыем орды – думаю, он был уверен, что рязанцы и сами отобьются с помощью Великого князя… А потому и не захотел терять своих воинов в чужой войне.

Но ведь ничего не знал о численности татар и Юрий Ингваревич, вышедший рубиться в поле с войском, в пятнадцать раз большим, чем его рать. Как не знал об осадном обозе поганых и великий князь Юрий Всеволодович, рискнувший оставить всю свою семью во Владимире, рассчитывая, что сильная крепость продержится до его возвращения с севера княжества.

Знай все трое реальные возможности татар – и каждый действовал бы иначе.

То, что Михаил Всеволодович не пошел с дружиной защищать Чернигов, можно объяснить опять-таки разными причинами. Может быть, и струсил – но не того, что его побьют татары, а оставить Киев, который тотчас бы захватили. Тот же Даниил Романович Волынский вполне мог! А может, уже и не было у него дружины, способной противостоять монголам… Ведь осенью и зимой 1238–1239 годов Михаил Всеволодович организовал поход против литовцев, сильно наседающих на Смоленск и Полоцк. Возможно, этот поход был даже как-то согласован с действиями против литовцев и Ярослава Всеволодовича, в то же время отбившего Смоленск. Так или иначе, поход против общего врага северо-западной Руси вышел явно тяжелым, так как в нем погибло двое участвующих в боях князей.

Не ко времени начавшаяся война с литовцами подорвала военные силы князя.

Наконец, вполне может быть и так, что Мстислав Глебович собрал рать на помощь осажденной столице княжества как раз с помощью двоюродного брата. Михаил мог и хоть сколько-то воев отправить на помощь, и прочим удельным князьям северской земли приказать Мстислава поддержать. Учитывая, что формально они подчинялись именно Михаилу Всеволодовичу, но объединились вокруг князя Новгорода-Северского против монголов. Эта версия вполне жизнеспособна.

В конце концов, летописи многое до нас не донесли.

И главное: совершенно точно известно то, что бросив Киев спустя год после гибели Чернигова, Михаил отправился к венгерскому королю Беле IV c просьбой оказать ему военную помощь в борьбе с татарами. И да, город он оставил еще до того, как возникла угроза штурма. Бегство было связано именно с политическими причинами – а точнее, с союзом монголов и его соперников, Даниила Романовича и Владимира Рюриковича. Поганые ведь обещали Киев Даниилу… И вновь вспоминаем про поход на Литву. Не было, значит, своего войска у Михаила Всеволодовича Киев защищать! Рассчитывал получить военную поддержку у венгров – и не ожидал, что татары вдруг обрушатся на якобы переданный Даниилу стольный град.

Таким образом, вся история Михаила Всеволодовича Черниговского, которого так легко осуждать со стороны, отнюдь не так однозначна. И главный аргумент именно в его пользу – это мученическая кончина в 1246 году. Разве трусливый, подлый и низкий человек рискнул бы собой, наверняка осознавая, что вызовет гнев хана отказом поклониться идолам? А Михаил Всеволодович не просто рискнул – он сделал сознательный выбор. Прекрасно поняв, что за его отказом поклониться идолищам поганых последует смерть. Но он сознательно пошел на нее. Просто потому, что не мог отказаться от православной веры. Потому что не мог предать Бога.

Да, согласившись на предложение Батыя о помощи против базилевса, он явно недооценил татарскую мощь. Да, он не может знать того, что монголы всегда используют врагов своих противников для получения победы, когда не хватает собственных сил – так они покорили три государства Китай… Да, он наверняка принял татар за очередных степняков, подобных половцам, недооценив чингизидов после их поражения в Рязанской земле и в Булгаре. А Даниила с разорением Волыни, как я думаю, он просто припугнул.

Но теперь, после того как агаряне начали губить его собственных подданных, – теперь, как я думаю, в сознании Михаила Всеволодовича многое изменится.

И если, получив мое предложение, он последует за своим сердцем – а каким может быть сердце человека, сознательно выбравшего мученический венец?! – то под стенами Чернигова у меня будет уже не один союзник.

А двое – с ратью в десять тысяч русичей.

Лишь бы Мстислав Глебович продержался подольше…

Михаил Всеволодович Черниговский с непроницаемым лицом наблюдал за тем, как китайские осадные инженеры возводят пороки у городских стен. Покрикивая на непонятливых бродников, не разумеющих чужого языка и общающихся с мастерами через толмачей, поганые все же довольно быстро организовали возведение осадного тына вдоль городских стен Чернигова. А ныне, уже не боясь вылазки, деловито строили пороки.

– Ну, стройте, стройте…

Безусловно, такая сноровка и прыть от татар сильно изумила Михаила Всеволодовича. Он уже встречался с ними на Калке – но что он мог тогда увидеть? Толпу поджавших хвосты и завывающих от ужаса бегущих половцев, смявших ряды черниговского полка и потоптавших при том многих воев – и врезавшихся в них следом татар? Таких же, по сути, степняков – разве что ликом иных, сильно смуглых, с иным разрезом глаз. Ну да, рубились они яростнее и ожесточеннее, луки их били сильнее и дальше, чем половецкие… Но на этом все. Атака конных дружинников задержала поганых, истребляющих поддавшихся панике пешцев. И будь конных гридей побольше – глядишь, и вовсе опрокинули бы татар в воды Калки.

Но тогда еще и собственные разбегающиеся вои-ополченцы не дали взять разгон да как следует протаранить треклятых степняков.

После было страшное отступление от преследующего ворога под палящим степным солнцем в пешем строю. Уцелевшие бояре, гриди старшей и младшей дружины – все в конце концов встали в общий строй, отдав коней на пропитание воям. Не был исключением и князь, прошедший весь путь от Днепра, где изможденные преследованием русичи обнаружили лишь потопленные ладьи, до владений Переяславского княжества. Еды было очень мало, но была вода – шли ведь вдоль реки. Без нее бы никто не вернулся на Русь…

И все же за время того страшного отступления князь, сплотивший вокруг себя горстку воев, так и не увидел в поганых ничего необычного. Простые степняки на мелких коньках-заморышах, вооруженные луками да саблями, в большинстве своем без доспехов. Больно широкие наконечники срезней, сильнее бьющие луки, да «хороводы», что татары крутили, преследуя русичей, – вот и все их отличия от половцев, если не говорить о внешнем облике. В поражении же на Калке сам Михаил Всеволодович винил, прежде всего, побежавших трусов куман, да Мстислава Удатного с Даниилом Волынским, по глупости купившихся на избитый прием степняков с ложным отступлением… Шли добывать славу – а обрели бесчестие, бежав с выпученными глазами да порубив ладьи, обрекая союзников на гибель.