Сколько раз я мечтал о том, что когда-нибудь вырвусь из своего узилища и сполна отвечу за издевки! Но, увы, пока это все остается лишь несбыточными мечтами…
Конечно, поначалу я молча игнорировал объедки, цепляясь за остатки гордости. И изо всех сил пытался не показывать, как хочу пить, когда мои тюремщики ставили кобылье молоко или воду у самой решетки – и разливали, как только я потянусь к чашке… Верю, что будь у поганых полная свобода действий, так они бы просто меня убили – ну или крепко бы покалечили. Да и издевки их были бы куда менее «безобидными»…
Но Батый ведь не просто так сохранил мне жизнь и посадил в кибитку, а не в телегу, оставив мерзнуть под холодным осенним небом, пока не разовьется пневмония или менингит! И издевки моих надзирателей – это вряд ли их личная инициатива, если на то пошло. На деле создается полное впечатление того, что меня неспешно так, пока еще без огонька ломают, приучая к роли послушного пса в клетке… Если так пойдет и дальше, то, скорее всего, за «лайтовым» режимом последует нечто более жесткое и страшное, чтобы резко и быстро сломать/доломать уже хорошенько «промаринованного» пленника. Который уже приучился к тому, что выживать нужно любой ценой, позабыв о гордости – это я про объедки или питье, в которое при мне показательно харкают…
А вот за «сломом» условия существования могут и резко измениться – причем в лучшую сторону. И клетка моя может стать «золотой» – ну, пусть не буквально, но еда наверняка разительно и качественно изменится, еще и бабу какую могут подсунуть… Что по идее, должно меня окончательно «добить» и одновременно с тем привязать к «господину». Ведь, во-первых, практически сломанному пленнику, отношение к которому вдруг резко изменится в лучшую сторону, уже совсем не захочется терять «золотую» клетку. А во-вторых, память о жестокой расправе в случае неудовольствия господина будет еще долго жива в памяти, служа наглядной демонстрацией того, каким может быть наказание.
Гребаные психологи, за ноги их и об стену…
И что самое страшное, гнуться я уже начал.
Пытка голодом – вариант беспроигрышный, если только пленник не желает убить себя. Впрочем, раз я нужен хану живым, то, в крайнем случае, мне бы просто силком разжали зубы и впихнули бы еду в рот… Но вообще, гордость, принципы, омерзение, отвращение – все это как-то меркнет на пятый день голодовки, уходит куда-то далеко в сторону… Нет, понятное дело, я мог бы отказываться от еды и дольше – благо, что примеров людей, которые в различных ситуациях голодали ну очень долго… Их много. Как и людей, кто голодает сознательно, чтобы подлечиться. Вот только последние не сразу срываются в голодовку – и еще труднее с нее выходят, позволяя организму привыкнуть к еде лишь постепенно.
Впрочем, пытка голодом – это просто ничто перед пыткой жаждой, когда все возможное питье, что тебе дают, на твоих глазах же разливают… А затем харкают в чашку и ждут, станешь ты пить, или нет. При тюремщиках я все же держался – но когда мне как-то оставили чашку с водой, а был это уже четвертый день пытки… Короче, все принципы и убеждения полетели в пропасть. А сломавшись один раз, очень легко покатиться по наклонной – так что следом я начал есть и объедки…
Да, у меня был выбор – но силы воли реально заморить себя голодом и жаждой у меня не хватило. Причем более всего подводила убежденность в том, что умереть от истощения мне все одно не дадут… И тогда я решил, что раз нет возможности изменить ситуацию, я изменю отношение к ней. Я начал есть все, что мне швыряют мои тюремщики, и пить то, что дают – в надежде, что это сохранит мне хоть немного сил. В надежде, что когда-нибудь они мне потребуются, и я все-таки смогу сбежать, спастись, вернуться домой, к семье…
Или хотя бы умереть в попытке обрести свободу, напоследок глотнув свободы полной грудью!
Какая же все-таки противная эта штука, неволя…
Да, и еще. Хоть вещих снов у меня больше нет, но вот простая чуйка едва ли не в голос вопит о том, что фаза «лайтового» нагиба завершается, и скоро меня будут ломать – прежде всего, физически – уже всерьез. Ощущение, признаться честно, так себе…
С другой стороны, ведь не смогут же меня забить в клетке, верно? Значит, выпустят из нее. Значит, обязательно появится ШАНС – или бежать (что, конечно, маловероятно), или хотя бы гульнуть напоследок и встретить свой конец по-мужски достойно…
Полог кибитки откинулся, прервав мои мысли – и я на мгновение оцепенел, увидев в руках одного из сразу трех полезших внутрь монголов что-то отдаленно напоминающее связку ключей. Усилием воли я стряхнул с себя оцепенение, заставив себя двигаться – и отполз к дальней стенке клетки. Тем самым предоставив возможность тюремщикам протискиваться внутрь, коли я им так нужен, что неминуемо ограничит свободу маневра поганым… Впрочем, двое татар довольно-таки равнодушно подняли копья к просветам в решетках клетки, нацелив на меня наконечники – тем самым демонстрируя готовность незамедлительно пустить оружие в ход в случае неподчинения.
Блефуют, уродцы…
Загремели ключи в руках третьего тюремщика – и узкая калитка в клетке открылась настежь, после чего монгол повелительным жестом приказал мне выходить. Я только усмехнулся – и тут же получил два чувствительных, но довольно точно рассчитанных укола, пришедшихся в левую руку и бедро. Больно! Но в тоже время наконечники этих копий на самом деле довольно тупые – а поганые, как я и думал, не пытались нанести мне реального ущерба… Тем не менее среагировать я не успел – зато когда «ключник» повторил свой жест, что-то недовольно рявкнув, я ответил точным плевком в его наглую рожу! Тюремщик яростно закричал, уже в голос – а оставшиеся монголы, после секундной паузы, ударили повторно.
Только в этот раз я оказался готов – и, дернувшись в сторону, уклонился от острия дальнего от себя копья, вцепившись обеими руками в древко ближнего! Вооруженный копьем татарин также яростно заорал, как и его оплеванный соратник мгновением назад, и уже что есть силы рванул оружие на себя – но я выдержал рывок поганого, уперевшись ногами в прутья клетки… Однако мгновением спустя разжал пальцы от боли, пропустив в живот сильный удар тупием древка копья второго монгола!
Точно, задача татар – достать меня живым. А вот то, что ключник так и не полез за мной – это уже плохо. Орудуя сразу двумя копьями через прутья клетки, монголы смогут меня так измордовать, что я уже никакого дальнейшего сопротивления оказать не смогу!
Но ведь и если я вылезу наружу – то тут же оглушат (вон, деревянная дубинка весит на поясе ключника) и повяжут. И дальше делай со мной, что хочешь… Вот как бы мне вывести этого уродца из себя, чтобы он все-таки полез внутрь моего узилища?!
Я плюнул вновь, промахнулся – и пропустил еще один удар тупием копейного древка, теперь уже в грудь… Удар выбил дух и опрокинул меня на спину, гася всякое желание продолжать бесполезную схватку. Но в тот самый миг, когда я всерьез подумал о том, что стоит сдаться, получив еще и по животу, где-то далеко за стенкой кибитки вдруг встревоженно взревел рог, потом еще один и еще, а затем часто забили барабаны – как кажется, по всей колонне поганых!
И судя по вытянувшимся, ошарашенным лицам моих тюремщиков, сейчас происходит нечто совершенно экстраординарное!
…Мастер ордена тамплиеров Венгрии и Славонии Иоганнес Готфрид фон Шлюк остановил коня, сделав скупой глоток воды из бурдюка. Отряд орденских рыцарей и сержантов, следующих под его началом, едва ли не целиком укрылся за высоким насыпным курганом, оставленным в бескрайней степи неизвестным ему кочевым народом. И теперь венгерские храмовники ждали начала боя, спешно облачаясь в хауберки и седлая мощных, сильных жеребцов, до сего момента следующих без всадников и поклажи.
Между тем голова колонны язычников-агарян, растянувшейся по степи на несколько миль, уже показалась в пределах видимости с холма…
Старый тамплиер, оглянувшись назад на свою жизнь, полную стычек с сарацинами на Святой земле, мог честно себе сказать, что этот многодневный марш по степи, эта гонка за татарами, оказалась куда более тяжелым испытанием, чем даже пятый крестовый поход, в котором он принял самое живое участие! А ведь Иоаганнес был дважды ранен стрелами мамелюков в разгромной для крестоносцев битве при Вифсаидах, где султан аль-Альдилем разбил войско короля Андраша Второго…
