– Они все погибли. Все, кроме Ростиславы.

Мое сердце забилось в сильном волнении, но прежде чем я задал уточняющий вопрос, мой собеседник продолжил:

– У князя Всеволода Пронского не было дочери.

А теперь сердце пропустило удар.

– То есть… Ты хочешь сказать… Что все то, что я сделал во время Батыева нашествия – все это мне просто ПРИВИДЕЛОСЬ?!

Елецкий порубежник внимательно, строго посмотрел мне в глаза:

– История не терпит сослагательного наклонения, Георгий, и прошлое невозможно изменить… Для современников татаро-монгольского вторжения оно было настоящим – в том числе тем настоящим, что они сами определили, создали своими поступками, своим выбором. Своими добродетелями – и своими грехами… И они принесли искупительную жертву за свои грехи, за братскую кровь, пролитую в бесчисленном количестве междоусобиц.

После непродолжительной паузы, во время которой я просто молчал, раздавленный обрушившейся на меня правдой, Егор продолжил:

– В твое время существует крайне популярный жанр в литературе – «попаданцы в прошлое», «альтернативная история». Жанр, безусловно, занимательный, интересный – история России и древней Руси изобилует моментами, когда вмешательство попаданца с послезнанием действительно могло бы изменить прошлое, переписать уже случившиеся трагедии, коих было немало. Да, немало… Но твои современники, взахлеб, с упоением читающие про подвиги попаданцев-прогрессоров, не понимают одного: знание истории дано им не для фантазий и рассуждений на тему «могло быть так» или «могло быть этак». Знание истории дает им понимание ошибок, сделанных их предками – и оно позволяет их избежать, коли современники всерьез попытаются эти ошибки осмыслить… Сделать выводы из случившегося. Понять, что за выбором их предков в пользу зла, за их массовыми грехами рано или поздно приходили скорби – и чем страшнее, масштабнее были эти грехи, тем страшнее и масштабнее были эти скорби… И будут – коли потомки не научатся делать выводы.

Невольно заслушавшись своего собеседника, я горько усмехнулся под конец его речи:

– Русичи по сравнению с моими современниками показались мне сущими детьми – в хорошем смысле этого слова, конечно. Бесхитростные, честные, отзывчивые, готовые на жертву «за други своя»… Готовые всегда прийти на помощь и остро чувствующие не только свое, но и чужое горе. Разве они были грешны? По крайней мере, по сравнению с моими современниками?!

Егор невесело усмехнулся:

– Ты идеализируешь предков – и делаешь срез в основном по ратникам, к тому же пребывающим на войне. Естественно, взаимовыручка и честность по отношению друг к другу в среде дружинников была более развита, чем у прочего люда – им ведь вместе в бой идти, вместе кровь проливать, друг друга в сече прикрывая, да выручать в надежде, что в следующий раз выручат и тебя… Тем более, общая беда нередко сближает людей, делает их более отзывчивыми, заставляет совершать те добродетельные поступки, кои они обычно не совершают в повседневной жизни… Естественно, если кто-то из них при этом первым подаст такой пример! Но да – в чем-то ты прав. В тринадцатом веке масштаб простых человеческих грехов был, конечно, значительно меньше, чем в двадцать первом. Чего только одни аборты стоят, верно? Ты ведь уже задумывался об этом… Но все же по пролитой в междоусобицах братской крови мои современники вне конкуренции.

Немного придя в себя, я не удержался от легкой колкости:

– Так чему тогда мое поколение должно научиться у русичей тринадцатого века? Не проливать кровь друг друга в междоусобицах?!

Мой собеседник однако ответил очень серьезно:

– Урок уже случившихся трагедий всегда один: массовый грех приводит к массовым скорбям… Но впрочем, разве из истории русичей, проливающих кровь друг друга в междоусобицах, до предела ослабивших Русь перед вторжением общего для всех княжеств врага, татаро-монголов Батыя – разве из нее не извлечь актуального урока для твоих современников?

Я помрачнел, вспомнив свое настоящее, после чего честно ответил:

– А что простой человек в МОЕ время может с новыми междоусобицами поделать? Там работает большая политика, опытные политтехнологи, бесчисленный сонм пропагандистов, там людей с той стороны буквально зомбируют на ненависть к бывшим братьям… В эти междоусобицы вложен КАПИТАЛ – и на войне с той стороны делают огромные деньги, кои и отмывают, и воруют, и зарабатывают на новых поставках оружия и техники, зарабатывают невероятные суммы! Так что может простой человек поделать со всем этим?!

Егор вновь очень строго и внимательно посмотрел мне в глаза:

– Как что?! А ты забыл о молитве? Ты забыл о покаянии перед Господом?! Ты забыл о людских грехах, что и являются первопричиной всех скорбей? Тебе напомнить о числе убитых русских младенцев в материнских утробах – убитых с согласия мамы и папы?! Вспомним цифру в пятнадцать миллионов детей, да? Да это же больше, чем вся моя Русь со всеми ее жителями – даже Батый такого истребления русичей не осилил!

После короткой паузы порубежник продолжил:

– Первопричиной же греха детоубийства стал другой грех – грех сплошного, повального блуда, грех, ставший для твоих современников нормой жизни. И наоборот, в твое время, Георгий, само понятие «целомудрие» отталкивает людей, словно какой-то порок, а понятие «женской чести» стало анахронизмом… Ты же ведь и сам был подвержен греху блуда, верно, потомок?

Я почувствовал, как стремительно краснею. Было, было, чего уж там… Вот только сейчас я впервые вдруг остро почувствовал стыд за секс без особых обязательств в отношениях, что так или иначе были разрушены, – а также непривычное ощущение чего-то тяжелого, давящего на душу, и одновременно с тем словно пачкающего ее…

– Вот ты и осознал свой грех. Теперь же скажи – ты хоть раз приходил на исповедь, открывался ли и каялся перед лицом Господа при свидетельстве священника?

– Нет. Я никогда не был в моем настоящем на исповеди.

– Но был здесь. Так что думаешь, ВСЕ зря? Или все-таки что-то важное ты вынесешь отсюда – что-то, что поможет тебе в дальнейшем?

Я только согласно кивнул головой, одновременно с тем вспомнив, что помимо множества форм греха похоти, был подвержен также и гневу, и гордости, и лжи, и лени, и чревоугодию – и, вспоминая их, отчетливо почуял, как они ВСЕ на меня давят…

– Возвращаясь к твоему вопросу: князья сего мира – никто и ничто перед лицом Господа. Все – в Его воле. И если людское покаяние станет массовым – таким же массовым, как и свершенные народом до того грехи, – если в большинстве своем твои современники начнут задумываться о грешности своей жизни, начнут бороться с ней, станут воспитывать детей в любви и в вере к Богу… Все наладится, и на смену скорбям – эпидемиям, войнам, голоду – на смену им придет мир и благоденствие.

Я недоверчиво пожал плечами:

– Да? Но что я могу один? Как я один могу повлиять на них?!

Егор неожиданно мягко улыбнулся:

– Во-первых, ты так или иначе не один. А во вторых… Спаси себя сам, и вокруг тебя спасутся тысячи – слова Серафима Саровского.

– И одна песчинка может вызвать обвал…

– Верно, потомок. Ну так что – будем прощаться? Тебе ведь пора домой.

Почуяв, как на глаза навернулись предательские слезы, я крепко сжал протянутую мне руку своего предка, после чего поспешно спросил:

– Я ведь видел, что история изменилась. А теперь…

– Тебе лишь было явлено, как могло измениться будущее в результате твоих действий. Но поверь – я и сам был бы рад, если бы и моя судьба, и судьба тысяч русичей сложилась иначе… Против Батыя ты действовал неплохо, потомок, весьма неплохо!

Я не смог сдержать довольной улыбки – после чего задал вопрос о самом сокровенном:

– А что с Ростиславой, с Всеволодом? Если ее никогда не было, то и…

– Радость настоящей любви и отцовства ты также познаешь в своем настоящем. Если, конечно, встанешь на путь истины – и сделаешь все по совести…