По Большому Сибирскому тракту

Далеко-далеко за Байкал,

С двору от дому

Да в Акатуй-тюрьму

По этапу кандальный шагал. (А. Розенбаум)

Студенты восторженно захлопали в ладоши. Я обратил внимание, что люди за соседними столиками, также активно греют уши.

Заметив, двух подозрительных типов, с непонятной целью направившихся в нашу сторону, я на всякий случай, распахнув пиджак, незаметно продемонстрировал им рукоятку нагана. Бородатый, крепко сложенный, идущий впереди мужчина – в отрицательном жесте, выставил вперёд руки.

- Просьба у нас к тебе. Хорошо поёшь, аж душу рвёт. Спой для нас, - показал он на притихший зал. Что-нить наше, жиганское. Уважь общество.

- Ноу проблем, - блеснул я знанием языка заклятых заморских друзей.

Постой, паровоз, не стучите, колёса,

Кондуктор, нажми на тормоза.

Я к маменьке родной с прощальным поклоном

Спешу показаться на глаза.

Не жди меня, мама, хорошего сына,

Твой сын не такой, как был вчера.

Меня засосала опасная трясина,

И жизнь моя — вечная игра.

А если посадят меня за решётку,

В тюрьме я решётку пробью,

И пусть луна светит своим продажным светом,

А я всё равно убегу.

А если заметит тюремная стража,

Тогда я, мальчишечка, пропал.

Тревога и выстрел, и вниз головою

Под стену тюремную упал.

Я буду лежать на тюремной кровати,

Я буду лежать и умирать.

И вы не придёте, любезная мамаша,

Меня перед смертью целовать.

Летит паровоз по долинам и взгорьям,

Летит он неведомо куда.

Я к маменьке родной, больной и голодной,

Спешу показаться на глаза.

Постой, паровоз, не стучите, колёса,

Есть время взглянуть судьбе в глаза.

Пока ещё не поздно нам сделать остановку,

Кондуктор, нажми на тормоза.

Пока ещё не поздно нам сделать остановку,

Кондуктор, нажми на тормоза…

Посчитав не на долго наступившую тишину в зале, достаточным комплиментом за своё выступление, я посмотрел на бородатого. Смахнув рукавом нечаянную слезу, тот благодарно кивнул головой. Повинуясь его знаку, половой поставил нам на стол, украшенную невзрачной этикеткой, новую бутылку водки.

Не, побрезгуйте, - прокомментировал его действие источник презента.

И мы не побрезговали. К сожалению, такая ударная доза алкоголя, оказалась слишком большой для наших неокрепших молодых организмов. Не рассчитав свои силы, мы пали в неравной борьбе с зелёным змием. Помню какое-то настойчивое бу-бу-бу на ухом: Адрес, адрес? Где живёшь? На, которое, я даже, что-то отвечал.

Мимо моего сознания прошло, как коренастый, по жизни носящий погоняло – Федька Рваный, имевший за плечами два успешных побега с сахалинской каторги, подозвав пролётку, вместе с товарищем бережно усадили на сиденье мою «уставшую» тушку.

- Интересный парнишка. И поёт необычно, - подумал Федька, когда-то закончивший два класса казанской гимназии. Поручив своим подручным проделать такую же процедуру со студентами, он внимательно проследил, чтобы мелкие шакалы, крутящиеся у залётных фраеров не обчистили у них карманы. Не смотря, на бурную, лишённую сантиментов жизнь, Федьке было не чуждо своеобразное чувство благодарности.

Мимо памяти прошло и окончание истории. Когда извозчик с трудом дотащил моё бессознательное тело до дома, усадив на скамеечку у палисадника. А выскочившие на шум девчонки, с ахами и охами, с трудом довели меня до кровати.

Позже я узнал, что трактир «Москва», куда привела меня кривая дорожка, является одним из двух излюбленных мест, где любила собираться элита воровского мира г.Томска.

Ещё немного погодя, до меня дошло, как повезло мне и моим новым приятелям, что поутру мы не проснулись на берегу речки обчищенные до копейки, в костюме нашего общего предка, дедушки Адама. Вот, она, как говорил Аркадий Райкин, великая сила искусства).

Утро красит нежным цветом… Какой дурак придумал эту наглую ложь! Утро – это головная боль, усиленная сиплым дыханием и тошнотворным запахом изо рта…

Осторожно сажусь на краешек кровати, упираясь босыми ногами, в укрытые половиком из разноцветных тряпок, прохладные половицы пола. Башка раскалывается. Даже попытка подумать о чём-нибудь вызывает резкую головную боль. Хорошо вчера посидели. Однако, надо что-то делать.

- Люди…ау…- вырвались какие-то нечленораздельные звуки из моего горла. А в ответ тишина.

Я понял. Случилось страшное. Все меня бросили. Все меня забыли. Это за мою доброту и ласку. Эх! Хотелось страдать и плакать. Уткнуться носом во что-нибудь мягкое, память услужливо показала образ женской груди третьего размера, и оросить это мягкое горькими слезами… Итььь…

Но, так как по близости ничего подобного не наблюдалось, то пришлось, кряхтя вставать, надевать штаны и вдев ноги в чуни, выбираться на улицу.

Обойдя дом, чтобы умыться в бочке с водой, стоящей у колодца, я услышал весёлый смех со стороны входных ворот. Не…я тут страдаю, а кому-то весело! Выйдя за калитку, я увидел эпическую картину.

Две мои боевые подруги сидели на лавочке у палисадника и предавались беззаботному веселью. Что, не мешало им лузгать семечки, шелуха от которых порядочной кучей скопилась у ног честной компании.

- Здоровеньки булы! – оборвал я кайф, этим предательницам рода человеческого.

- Ой, Серёжа! – радостно закричала Лиза и прильнула к моей груди. На сердце слегка потеплело.

- Лизонька, мне бы рассольчику! – нежно шепнул я на ушко своей красавице.

- Наташка, самовар готовь! – добавил я напускной строгости в голосе.

Вернувшись в комнату, я не смог сдержать облегчённого вздоха – на столе стояла большая кружка слегка прохладной чуть мутноватой жидкости. Жадно припав к вожделённой влаге, в несколько глотков осушил её до дна. Хорошо!

В комнату, гордо поведя плечами, вошла Наташка с подносом, уставленным двумя чашками с чаем и глиняными тарелками с пирожками. Не глядя на меня, она быстро сервировала стол, и с подчёркнуто выпрямленной спиной, выпорхнула за дверь.

Ну-ну, какие мы гордые. Вдоволь отдав должное угощению, я расслабленно развалился на кровати. Под тарелкой с пирожками, я нашёл газетную вырезку, и теперь с интересом её рассматривал.

Нет, вот сеструха даёт! Ну, затейница! – умилился я. Подколола, всё-таки!

Решив сегодня оставить все дела на потом, я прикорнул до обеда.

Проснувшись, подойдя к зеркалу, внимательно оглядел свою помятую физиономию. Усы сидели как влитые, допотопный клей держал на славу. Не смотря, на некоторую усталость, лицо производило приятное впечатление. В очередной раз, я задумался о том, что моё отражение в зеркале, ни как не укладывалось в рамки простонародного типажа. Нет, оно выглядело совсем иначе. Тонкие соразмерно выдержанные черты, высокий лоб, моей физии, немного портили только легкомысленные кудри на голове.

Но, и так, при внимательном рассмотрении, непроизвольно возникали мысли о череде благородных предков. Хотя, если вспомнить про мать этого тела, и как отец относился к ней и своему сыну…То, сразу возникает мысль, а отец ли он ему? А, если не отец, то кто тогда настоящий родитель? Надо, озаботиться этим вопросом, позже.

Рассматривая своё отражение, я в очередной раз задумался о целях своего повторного существования в этом мире.

Продолжить путь на местный музыкальный Олимп, добиться почётного положения в обществе, накопить бабла – и просто прожигать жизнь в своё удовольствие? Мелко как-то, скучно, неинтересно. К тому же, гложет мысль, что я не просто так сюда попал, а повинуясь некому высшему замыслу. Чьему и зачем? Гадать толку нет. Понял так: бонусы получил, а дальше сам. Как на душе ляжет. «Спасение мира» точно не потяну. Вопрос ещё – от чего его спасать?