— Я не совершил ничего дурного.

— Остается надеяться. Вы хороший человек, Сидни, но вас легко сбить с толку. Вас наметили как вероятную кандидатуру в качестве моего преемника, но подобные поступки вам совершенно не на руку. — Архидиакон встал. — Не пора ли вам жениться? Архиепископ упоминал, что он в приятельских отношениях с семьей Кендаллов в Лондоне. У них, кажется, есть симпатичная дочь?

— Да.

— Почему бы вам не взять ее в жены?

— Это не так просто.

— В нашем мире все не просто, но жизнь священника намного легче, если у него есть достойная жена. Я бы пропал без своей Клэр.

Сидни почувствовал, что не в силах сосредоточиться на том, что ему советовал архидиакон. Его возмущало, что мало людей понимают, что он пытается делать. Ему требовался отдых. И как только Сидни подумал об отпуске, в голове всплыло слово «Германия».

Начался осенний триместр, и первые дожди наконец оросили сухие газоны и сады Гранчестера. Сидни встретился с инспектором Китингом, чтобы обсудить выявленные в ходе расследования факты. Арестов производить не предполагалось. Абигайл было только семнадцать лет, и у всех сложилось мнение, что достаточно серьезного предупреждения, чтобы в будущем она вела себя правильно. Для выдвижения обвинения против Мардена не хватило веских улик. Страховщики, как и ожидалось, платить отказались, и квартира его матери оказалась выставленной на продажу. Сам же он готовился к отъезду во Францию, где надеялся воссоединиться с сыном.

— В общем, единственный человек, чья репутация пострадала, — это вы, Сидни. Леонард сообщил мне, что архидиакон дал вам по мозгам.

— Церковь не должна привлекать к себе внимания.

— Тогда к чему вам все эти высоченные шпили?

— Он имел в виду: привлекать к себе внимание неправедными делами.

— Например, разглядыванием журналов с девчонками на картинках? — Сидни сурово посмотрел на полицейского, и тот поспешно продолжил: — Шучу, шучу. Но ведь они не воспринимают это серьезно?

— От нас ждут, чтобы мы были выше всякого упрека. Как полиция.

— Кстати, как вы все раскопали: поджог, шантаж?

— Не знаю. Наверное, надо жить среди людей.

— Проблема с нашей работой в том, что никогда не знаешь, сколько времени займет то или иное дело. Каменщик может сказать, когда закончит стену, я же не в состоянии предвидеть ничего, хотя, когда вы под боком, все получается значительно быстрее. Я не всегда это говорю, но я вам благодарен, Сидни. Позвольте взять вам вторую пинту пива.

В тот же вечер Сидни вывел Диккенса погулять по лугам. Еще не стемнело, и он удивился, услышав за спиной шаги. Обернувшись, увидел, что их догоняет Абигайл Редмонд. Она явно хотела поговорить с ним.

— Я порвала с Гари, — сообщила Абигайл.

— Жаль.

— Что-то не верится, каноник Чемберс. — Последовала неловкая пауза, затем она продолжила: — Я шла за вами. Подумала, вам надо знать, как обстоят дела.

— Полиция к вам приходила?

— Да, сделали мне предупреждение. Отец совершенно взбесился — не мог понять, что им надо в нашем доме. Пришлось ему что-то наплести.

— И что же вы ему сказали?

— Мол, меня снова преследует Бенсон и полицейские его схватили.

Сидни остановился. Ему хотелось взять Абигайл за руку, но он понимал, что нельзя давать ей повод к подозрениям.

— Но это же неправда!

— Какая разница?

— Перестаньте наговаривать на людей.

Абигайл потупилась и посмотрела на испачканные после недавнего дождя туфли.

— Он действительно преследовал меня.

— Раньше. После этого его предупредили.

— Меня все преследуют, каноник Чемберс.

Сидни не собирался терпеть всякую чушь.

— Никто вас не преследует. У нас маленькая деревенька. Людям просто негде больше ходить, и они постоянно друг на друга наталкиваются.

— Вы ничего не понимаете.

— Чего-то, конечно, не понимаю, но вам поверить не могу. Если подобное вас сильно расстраивает, уезжайте отсюда.

— Именно этого я и хотела, но отец настаивает, чтобы я работала на ферме.

— Вам вовсе не обязательно слушаться его.

Они дошли до края луга, надо было поворачивать обратно. Сидни позвал Диккенса, он не видел, куда убежала собака. Священник никак не ожидал, что в конце трудного дня ему придется наставлять юную девушку, которая в глубине души ему не очень-то нравилась.

Абигайл не спешила закончить разговор.

— Я могу, например, работать секретарем.

— Можно научиться работать кем угодно, — заметил ей Сидни. — Тем более женщине с вашей напористостью и… воображением. Только перестаньте воображать, будто на вас все таращатся. Ничего подобного не происходит. У большинства людей и в мыслях этого нет.

— То есть на меня вообще не смотрят?

— Нет.

— Даже вы?

— Даже я.

— Уверены?

— Да. Прекратите обвинять людей, дайте им спокойно жить. — Сидни возмущало то, как легко распространять слухи и порочить репутацию. И он решил прочитать в воскресенье на эту тему суровую проповедь.

По дороге домой с бежавшим довольным Диккенсом Сидни вдруг увидел, как в нескольких ярдах от него мелькнул Джером Бенсон. «Вот чего мне только сейчас не хватает, — подумал священник. — Доказательства, что Абигайл не фантазирует, и все начнется сначала». Сидни подобрал палку и кинул в сторону. Диккенс бросился за ней. Сидни понимал, что за Редмондом нужен глаз да глаз: огонь не угас — теплился, может вспыхнуть пламя.

Пламя, думал он, ежась от первого осеннего холода. Недолго уже и до самой ночи Гая Фокса, когда будут жечь костры. Сидни вспомнил ночь, которую три года назад после того, как убили мужа Хильдегарды, провел с Амандой.

Открыв ворота, огораживавшие луг, он двинулся по тропинке, выводившей на главную улицу. Последние несколько недель были странным периодом, заставившим его размышлять о том, какими люди видят себя в мире. Насколько точно сознают, кто они и кем стали? Должны ли пытаться увидеть себя такими, какими воспринимают их другие? Сидни сомневался. Важно научиться себя любить и стараться быть лучше. А выяснять, кто что думает, ни к чему.

На кухонном столе Сидни увидел завернутую в коричневую бумагу прямоугольную коробку. Ленонард объяснил, что нашел ее на пороге. Под ленточкой лежало письмо. Сидни развернул его и начал читать:

Сидни открыл коробку. Внутри оказался миниатюрный фотоаппарат «минокс» Дэниела Мардена.

Заканчивался Великий пост — время, когда Сидни всегда становился раздражительным, и в эти дни директор колледжа Тела Господнего попросил его провести на Страстную пятницу трехчасовую службу в университетской часовне. Ничего неразумного в его просьбе не содержалось, но служба падала на самую середину первого после смерти мужа приезда Хильдегарды в Гранчестер. Изменить Сидни ничего не мог. Сроки назначены, билеты куплены, гостиница заказана. Сидни был весь на нервах.

Служба представляла собой размышления на тему каждого из семи «слов» Иисуса на кресте. Начинать следовало с «Отец! Прости им, они не понимают, что делают!», и обсудить идею вечного прощения и отношений между Иисусом и матерью. Проповедь будет перемежаться музыкой в исполнении хора колледжа, специально отобранной профессором музыковедения Орландо Ричардсом. Затем Сидни предстояло коснуться испытанного Христом одиночества («боже мой, боже мой! Почему ты меня оставил?») и закончить его окончательной победой и воссоединением с Богом («Отец, в руки Твои предаю Мой дух»), Сидни решил посвятить каждому «слову» по целому дню подготовки и, чтобы проникнуться вдохновением, повел Диккенса прогуляться по лугам. Было пасмурно и ветрено, низко висели тяжелые дождевые облака. Погода вполне подходящая для размышлений о Страстях Господних.