— Вы имеете в виду то утро, когда мы познакомились? — рассмеялась Лилиан. — Когда вы явились к нам в дом, такая молодая, такая самонадеянная, с надеждой, что я помогу уломать Сэма взять вас торговым агентом?

Голос ее прервался… В памяти обеих женщин возникло так много пережитого…

На следующий день ранним утром лимузин с шофером доставил Селию и Эндрю в аэропорт Хитроу.

На борту “Боинга-747”, в кабине первого класса, пассажиры заканчивали завтрак. Стюардессы убирали подносы с приборами. Эндрю — он ненадолго отлучался — вернулся к своему креслу.

— Я там кое о чем подумал, — сказал он Селии, показав в сторону туалета. — Многое нами воспринимается как нечто само собой разумеющееся. А ведь когда Линдберг совершал первый перелет через Атлантику — кстати, это было вовсе не так давно, — он не мог встать с кресла и ему приходилось мочиться в бутылку.

— Я рада, что хоть это изменилось, — рассмеялась Селия. — Это все, что ты мне хочешь сказать? — Она испытующе взглянула на мужа. — Кажется, сейчас последуют более глубокие умозаключения.

— Совершенно верно. Я там думал о твоем деле — о фармацевтике. И в голову пришло несколько мыслей, способных, как мне кажется, улучшить твое настроение.

— Это было бы весьма кстати.

— Люди вроде тебя, жизнь которых полна перегрузок, — сказал Эндрю, — настолько близко все принимают к сердцу, что временами — и мне кажется, сейчас именно такой случай — способны видеть лишь грозовые тучи и начисто забывают о том, что на небе еще бывают радуги.

— Ну так напомни мне о них.

— Это легче легкого. Первая из них засияла, когда мы начали жить вместе. Лотромицин — и поныне такой же отличный препарат, как и в то время, когда ты дала мне возможность стать первым врачом, применившим его. Он должен входить в аптечку каждого врача. Конечно, он перестал быть сенсацией — к нему привыкли. Но если назвать все другие препараты, которые с тех пор появились, перечень будет немалый. Их так много появилось после 1950 года, что можно сказать: в медицине произошла настоящая революция. И все это случилось на моих глазах. Я тому живой свидетель.

Эндрю задумался, потом снова заговорил:

— Когда я закончил медицинский колледж — это было через семь лет после второй мировой войны, — все, что мы могли сделать, когда поступал очередной больной, — лишь помогать ему самому бороться за свою жизнь. Оставалось только ждать и надеяться. В то время было множество болезней, против которых у врачей не было никакого оружия. Как это нас угнетало! Теперь же все изменилось. В наличии целый арсенал препаратов, с помощью которых можно сражаться и побеждать болезнь. И появились они благодаря твоей фармацевтике.

— Ну, прямо музыка, — сказала Селия. — Давай играй дальше!

— Отлично! Возьмем, к примеру, гипертонию. Двадцать лет назад можно было по пальцам пересчитать возможные методы лечения. Зачастую и они не помогали. Сколько раз гипертония несла смерть. Сегодня все иначе. Появилось много безвредных лекарств. Количество инсультов вследствие гипертонии уменьшилось вдвое и продолжает падать. Лекарства способствуют профилактике инфарктов. Благодаря им удалось побороть туберкулез и язвенную болезнь, облегчить жизнь больных диабетом. И это относится ко всем областям медицины. Сколько существует отличных лекарств! Я прописываю их больным каждый день!

— И все-таки что ты хочешь этим сказать?

— А то, что удачных, нужных лекарств куда больше, чем неудачных. На каждую неудачу не меньше сотни удач. И в выигрыше не одни лишь фармацевтические компании. Главный выигрыш достается людям — тем, кто получает здоровье вместо болезни, жизнь, а не смерть.

— Стоп! — улыбнулась Селия. — Все было так прекрасно, так верно. Лишние слова могут только повредить. Ты на самом деле поднял мне настроение. А теперь я закрою глаза и буду думать.

Что она и сделала.

Прошло десять минут. Открыв глаза, Селия сказала:

— Эндрю, милый, мне надо кое о чем тебе рассказать. Кем ты только для меня не был; теперь придется тебе стать еще и моим исповедником. Во-первых, именно я несу ответственность за трагические события с гексином. Для меня это неоспоримо. Если бы я начала действовать не так поздно, сколько смертей удалось бы предотвратить. Я приняла как нечто само собой разумеющееся то, против чего должен был восстать мой собственный опыт. Голова у меня закружилась, я словно слегка опьянела от власти и успеха: сначала пептид-7, затем гексин, и я проглядела очевидное. Нечто подобное случилось с Сэмом, когда решался вопрос с монтейном. Теперь мне все видится яснее.

— Надеюсь, ты не собираешься об этом говорить на суде, — сказал Эндрю.

— Я была бы полной дурочкой, если бы позволила себе такое, — покачав головой, ответила Селия. — Я уже говорила, что, если против меня будет выдвинуто обвинение, если меня привлекут к суду, я буду сражаться. Но мне нужно было перед кем-то раскрыть душу, вот почему я тебе все это рассказываю.

— Ну а что будет с Лордом, ведь против него тоже выдвинуто обвинение?

— Мы окажем ему правовую помощь. Так я решила. Но во всем остальном ему придется выкручиваться самому.

— Даже если все, что ты мне рассказала, — мягко сказал Эндрю, — так и есть на самом деле, не нужно чересчур терзаться. Ты такой же человек, как и все остальные. Все мы небезгрешны. Но твоя совесть чище, чем у многих.

— Однако и она небезупречна. Но я знаю, что могу стать лучше. Залогом тому пережитое. — В голосе Селии вновь зазвучали жесткие, деловые нотки. — Вот поэтому-то я и намерена продолжать идти своим путем. Мне всего пятьдесят три года. У меня много неосуществленных замыслов.

— И тебе они наверняка окажутся по плечу, — сказал Эндрю. — Впрочем, ты и раньше никогда не отступала.

Наступило молчание. Чуть позже Эндрю увидел, что Селия вновь закрыла глаза и заснула.

Она проспала до тех пор, пока самолет не пошел на посадку. Проснувшись, она коснулась руки Эндрю. Он повернулся к ней лицом.

— Спасибо тебе, мой дорогой, — сказала Селия. — Спасибо тебе за все. — Она улыбнулась. — Я пришла к окончательному решению: что бы ни случилось, я пройду через любые испытания. И сумею победить.

Эндрю не ответил. Он лишь взял ее руку. И продолжал держать в своей руке, пока они не приземлились.