— Замечательно! — воскликнул внимательно слушавший граф. — А есть у ваших экипажей ещё какие-нибудь особенности?

 — Бывают в колёсах, милорд. Чтобы поправить здоровье, вы едете к морю: помучиться от килевой качки, пострадать от боковой качки, потонуть иногда. Мы то же самое получаем на суше: килевая качка, как и у вас, боковая качка тоже, но чтобы потонуть — никогда! Ведь на суше нет воды!

 — Что же это у вас за колёса такие?

 — Овальные, милорд. От этого экипаж то вздымается вверх, то падает вниз.

 — Хорошо, от этого возникает килевая качка, но как они добиваются бокового качания?

 — А наши колёса по-разному приставлены, милорд. Когда одно овальное колесо опирается оземь боком, противоположное в это время стоит на конце. Так что вначале вздымается одна сторона экипажа, а затем другая. И получается: вправо-влево, вправо-влево! Да при этом вверх-вниз, вверх-вниз! Да-да, милорд, нужно быть опытным моряком, чтобы управлять нашими сухопутными шлюпками!

 — Охотно в это верю, — сказал граф.

 Майн Герр поднялся из-за стола.

 — А теперь я вынужден вас покинуть, — заявил он, сверившись со своими часами. — У меня на сегодня назначена ещё одна встреча.

 — Хотела бы я, чтобы у нас было отложено про запас несколько часиков! — произнесла леди Мюриел, подавая ему руку. — Тогда бы мы продержали вас у себя подольше.

 — О, в этом случае я бы охотно остался, — заверил Майн Герр. — Но сейчас, я боюсь, должен с вами проститься.

 — Где вы с ним познакомились? — спросил я леди Мюриел, когда Майн Герр удалился. — И где он живёт? И каково его настоящее имя?

 — Мы... познакомились... с ним... — неуверенно произнесла она. — Похоже, я совсем не могу вспомнить, где! И откуда он сам — ни малейшего понятия! И его настоящего имени я тоже никогда не слышала! Очень странно. Мне и в голову не приходило, что с ним связано столько загадок!

 — Надеюсь, мы ещё его увидим, — сказал я. — Он очень меня заинтересовал.

 — Он будет на нашем прощальном вечере — в этот же день через две недели, — сказал граф. — Вы, разумеется, тоже придёте? Мюриел очень хочется ещё раз собрать вместе всех наших друзей, перед тем как мы уедем.

 Тут он объяснил мне — как только леди Мюриел оставила нас одних, — что он так страстно желает отправить дочь подальше от этих мест, которые полны для неё болезненных воспоминаний, связанных с расторгнутой ныне помолвкой с майором Линдоном, что они положили быть свадьбе в месячный срок, после чего Артур с женой отправятся в заграничное путешествие.

 — Итак, не забудьте: во вторник через две недели! — сказал он, пожимая мне руку на прощанье. — Мне бы только хотелось, чтобы вы привели с собой этих очаровательных детишек, с которыми познакомили нас летом. А мы ещё рассуждаем о загадочном мистере Майн Герр! Это пустое по сравнению с теми тайнами, которые, как мне кажется, связаны с ними! Мне никогда не забыть тех изумительных цветов!

 — Приведу, если будет в моих силах, — пообещал я. Только как выполнить это обещание, я ломал голову всю дорогу домой. Задачка была выше моих способностей!

ГЛАВА VIII. В Тенистом Уголке

 Время пробежало быстро, и накануне того дня, на который был назначен большой приём, Артур предложил мне наведаться в Усадьбу — прямо к вечернему чаепитию.

 — Может быть, тебе лучше сходить туда одному? — высказал я своё сомнение. — Мне кажется, я буду там лишним.

 — Твоё присутствие послужит мне своего рода проверкой, — ответил он. — Fiat experimentum in corpore vili [33]! — добавил он, сделав грациозный поклон дурашливой вежливости в направлении несчастной жертвы. — Видишь ли, завтра вечером мне предстоит сносить вид моей возлюбленной, вынужденной любезничать со всеми, кроме того, с кем надо, и мне легче будет терпеть эту муку, если мы загодя проведём генеральную репетицию.

 — Кажется, начинаю понимать свою роль в этой пьесе: гость не ко времени!

 — Ну что ты! — укоризненно ответил Артур. — В дружной компании таковых не бывает. Так кто же ты? «Благородный отец»? Его место уже занято. «Поющая камеристка»? Эту партию ускай продублирует «Главная героиня» продублирует. «Комичный старикашка»? Но ты вовсе не комичный. Короче говоря, для тебя, боюсь, нет другой роли, кроме «Празднично наряженного крестьянина». Вот только, — он критически окинул меня взглядом, — я не совсем уверен насчёт наряда!

 Мы застали леди Мюриел в одиночестве — граф отправился нанести визит; и мы тот час же восстановили прежнюю обстановку интимности в тенистой беседке, где нас, казалось, вечно будут поджидать чайник и чашки. Единственным новшеством в привычной обстановке (и леди Мюриел, судя по всему, считала это само собой разумеющимся) было то, что два кресла стояли рядышком, подлокотниками впритык. Странно сказать, ни одно из них не предложили занять мне!

 — По дороге сюда, — обратился к ней Артур, — мы договаривались насчёт переписки. Ему ведь будет интересно знать, как мы наслаждаемся нашим путешествием по Швейцарии, а ведь мы же сделаем вид, будто и впрямь наслаждаемся Швейцарией?

 — Конечно, — кротко согласилась она.

 — А как насчёт скелета в шкафу? — поддержал я.

 — Ах да! — подхватила она. — Но скелет в шкафу всегда причиняет хлопоты, если вы путешествуете по заграницам, а в гостиницах нет шкафов. Впрочем, наш скелетик переносной, его можно чудесно уложить в небольшой кожаный чемоданчик...

 — Умоляю вас, не думайте о переписке, — сказал я, — если в тот момент вам подвернётся более интересное занятие. Я сам, разумеется, охотно читаю письма, но мне отлично известно, как утомительно бывает их писать.

 — Да, иногда, — согласился Артур. — Например, когда ты стесняешься человека, которому должен писать.

 — Всё равно этого не видно из письма, — сказала леди Мюриел и с изрядной долей иронии продолжала, не сводя глаз с Артура: — Конечно, когда я слышу, как кто-то говорит, — ты, например, — я сразу вижу, насколько он стеснительный! Но как разглядеть это в письме?

 — Ну конечно, когда мы слышим, как кто-то изъясняется бегло, — ты, например, — то мы сразу видим, насколько она нестеснительная, чтобы не сказать дерзкая! Но и самый скромнейший и запинающийся рассказчик в письме будет изъясняться бегло. Он может полчаса потратить на сочинение второго предложения, но в письме-то оно следует за первым как ни в чём не бывало!

 — Значит, письма вовсе не выражают того, что они призваны выражать?

 — Это происходит потому, что наша система переписки несовершенна. Стесняющемуся человеку следует иметь средства показать, что он именно таков. Почему бы ему не оставлять между строками промежутки — точно такие же, какие получаются у него в разговоре? Всего только оставлять пустые строки — на полстраницы, не меньше. А чересчур робкая девица — если на свете ещё встречаются такие создания — могла бы писать одно предложение на первой странице своего письма, потом прикладывать к нему парочку пустых листов, затем предложение на четвёртой странице, и так далее [34].

 — Я так и вижу, как мы — я имею в виду этого умненького маленького мальчика и саму себя, — обратилась ко мне леди Мюриел с любезным намерением подключить меня к разговору, — становимся знаменитыми благодаря новому Своду Правил Писания Писем — ведь все наши изобретения, естественно, мы предадим гласности! Ну-ка, мой мальчик, наизобретай их побольше!

 — С удовольствием. Ещё, девочка моя, мы настоятельно нуждаемся в способности пояснить, что мы ничего не имели в виду.

 — Объясни, пожалуйста, мой мальчик! Ты-то, без сомнения, легко способен выразить полное отсутствие задней мысли?

вернуться

33

Проделаем опыт на ничтожной личности (лат.). — Таков дословный перевод изречения, бытовавшего в кругу медиков; содержащееся в нём понятие corpus vile ‘ничтожное тело’ (или, чаще, anima vilis ‘низшая душа’) означает «подопытное животное».

вернуться

34

Переводчику известно одно письмо, написанное согласно этим «правилам». Написано оно, точно, девицей, но не от чрезмерной робости имеет «советуемую» форму, а от эмоционального смятения. Впрочем, в данном случае советы Артура (Кэрролла) ни при чём — письмо писалось в январе 1837 года и в России. Его автор — Александрина Гончарова, сестра Натальи Николаевны Пушкиной, а эпоха — канун гибели Александра Сергеевича. Отрывок из этого письма приведён в веской книге Руслана Скрынникова «Пушкин. Тайна гибели» (СПб, Издательский дом «Нева», 2005 г., с. 268): «Перейдя с первой странички на четвёртую, она (Александрина Гончарова — А. М.) пометила: „Не читай этих двух страниц, я их нечаянно пропустила, и там, может быть, скрыты тайны, которые должны остаться под белой бумагой… То, что происходит в этом подлом мире, мучает меня и наводит ужасную тоску“».

 И ещё один пример подобного письма, на этот раз литературный, но тоже из русской литературы. «И откуда у неё взялась лёгкость, с какою гимназистки не пишут? И почерк такой же, влетающий в душу; что-то слитное между задорным слогом и почерком — летишь, летишь, куда в этот раз? И даже на странице начертание: то между фразами просвет, между абзацами вздох, то вместо равного обруба строчек — лесенка, будто не хватает ей наших тире и многоточий. От настроения — разный рисунок на странице, сразу понятный, едва распечатаешь конверт. Письмо прочесть — как увидеться» (Солженицын А. И. Октябрь Шестнадцатого, гл. 17 (про письмо Зины Алтанской Фёдору Ковынёву). М., «Время», 2007. С. 196.). И не от тех ли причин так писал Маяковский? Совсем не те Кэрроловские догадки воплотила русская жизнь и воскресила русская словесность, чем, например, сверхрафинированная после революции необарокко латиноамериканская литература первой половины прошлого века (см. примечания о Борхесе в Первой части и здесь ниже)!