Можайский посадил Саэмона в кресло, позади которого офицеры растянули белое полотно.
Кавадзи полагал, что теперь нечего опасаться. Вдруг придется погибнуть, и тогда уже не стыдно, если адмирал Путятин покажет портрет некрасивого старого человека своему императору и скажет, что таковы японцы.
До сих пор Кавадзи полагал, что стыдно такое лицо показывать. Так он объяснял до сих пор Путятину свое нежелание сниматься. Но была и другая причина. Кавадзи побаивался ответственности перед бакуфу. Его могли обвинить в отступлении от традиций и в своеволье. Всегда найдутся люди, для которых символом верности чиновника является показная преданность и старательное исполнение всех глупостей и предрассудков, принятых в обществе. Ну, теперь уж нечего больше бояться. Если помилуют за трактат, то за снимок не осудят. А если осудят за трактат, то пусть хоть у Путятина останется портрет на западной пластинке.
Так он думал, пока его голову приложили к какой-то скобе, спрятанной под его затылком, и так продержали несколько минут. Потом Можайский сказал, что все отлично, что сегодня портрет будет готов, а к утру он перерисует с пластинки большой портрет и подарит к Новому году Саэмону но джо на память от русского посольства и благодарного экипажа «Диана».
Возвратившись в салон, Кавадзи получил от адмирала новогодние подарки. Потом он отправился отдыхать к себе за реку, в Храм Цветка Лотоса, и сам побеседовал о делах с Уэкава.
Деничиро похвалил работу русских. Их обращение с японцами простое и товарищеское. В них совсем не заметно китайской важности. Матросы очень сильные и хорошие. Но не все русские с красными лицами. Когда работают много и старательно, то, по личному наблюдению Уэкава, лица у большинства становятся такими ярко-красными, что на них страшно смотреть.
– Встречаются ли матросы с японскими женщинами?
– Русские матросы... очень нравятся японкам...
Оказалось, что ответ Уэкава подготовил со всеми подробностями. Кавадзи внимательно выслушал об отношениях русских моряков с женщинами в Хэда.
– Это недопустимо! – сказал Кавадзи. Он задал еще несколько вопросов и дал указания Уэкава, как действовать дальше. – Не пытаются ли русские распространять христианскую религию?
– Пока не замечено. Они исполняют свой обряд в лагере. Только там молятся.
– Может ли быть опасность? Кто, по-вашему, может быть распространителем религии?
– Отец Ва си ре...
Но Кавадзи не опасался отца Василия Махова.
– Гошкевич гораздо опасней. Он учился на священника. Он тайный священник, поэтому ходит в простой одежде.
– Теперь у Гошкевича есть чин, – отвечал Уэкава. – Два дня назад адмирал дал ему чин офицера и нарядил в мундир... цвета хурмы... Поэтому иногда Гошкевич ходит в военной одежде, а иногда, как сегодня, был одет, как раньше, с галстуком и в клетчатых брюках.
После разговора о делах Кавадзи показал своим спутникам новогодние подарки Путятина.
– Просто смех! Какие-то детские игрушки! – сказал он.
В этот вечерний час все сидели в большом помещении храма и пили теплое сакэ.
– Копеечные стекляшки от имени правительства и посольства России! От имени императора ро-эбису! – Уэкава залился смехом.
Смеялся и Кавадзи, разглядывая четыре хрустальных рюмки, полученных сегодня.
– Вот эту – мне! Хи-хи! А вот эту – моей супруге... О! Эту, маленькую, – наследнику от моего старшего сына... А вот эту, очень маленькую, – моему самому маленькому внуку от второго сына... Просто смех!
– Да, да! – короткими поклонами подтверждал Уэкава, разглядывая рюмочки.
– При этом так важно говорил Путятин со своей западной манерой серьезно излагать что-нибудь о пустяках... Всегда так!
Тут засмеялись все чиновники и секретари. Это очень смешно. В самом деле, Путятин набирается духу, сильно воодушевляется и говорит в западной манере очень важно, а оказывается – о пустяках. Это все не раз слыхали. Кавадзи хорошо подметил, язвит посла варваров.
Кавадзи видел, что его подчиненные всегда охотно смеются над Путятиным. Поначалу, когда познакомились, Путятин и ему не нравился. Как только не называл его про себя Кавадзи!
– Ха-ха-ха! Что подарили! – переговаривались подвыпившие чиновники, издали поглядывая на маленькие хрустальные рюмки. – О-о! Драгоценные подарки! Такие маленькие стекляшки! От имени могучей страны!
«Это было похоже на детскую забаву, – записывал Кавадзи перед сном в дневник. – Чтобы поздравить меня с Новым годом, Путятин достал какие-то мелкие игрушки. И опять начались невыносимые путятинские манеры. Не зря мы звали его когда-то Трудный Варвар. Он уверяет, что это диамант. Я посмотрел по голландскому словарю, и диамант означает просто стекло, а Путятин важничал, как будто дарил часы с бриллиантами. Но, впрочем, сознаюсь, что у него ведь ничего нет. Он разорен и всего лишился... Путятин желал сделать мне приятное, и я должен благодарить его».
Кавадзи улегся под футон, край которого был прикреплен к чугунной жаровне с горячей золой. Голова у Саэмона, как жаровня с горячими углями, полна догадок.
Утром Кавадзи уезжал в Эдо. Вид его бодр и лицо свежо.
Четыреста моряков с оружьем выстроены колоннами от лагеря русских через весь пустырь, до храма Хосенди, из ворот которого вышли Кавадзи и Путятин со свитами.
Утро чистое, прохладное. Солнце еще не всходило из-за гор. Раздалась торжественная команда. Молодые офицеры в черных мундирах и киверах, стоявшие с палашами наголо впереди шеренг своих матросов, повторили ее, как эхо, и эхо в горах повторило их голоса. Четыреста матросов подняли враз свое оружие. Заиграл оркестр, и все невольно обратили внимание на его начищенную медь. Начался торжественный марш почетного караула.
«Зачем? Зачем все эти путятинские манеры?! – думал Кавадзи. – Зачем эта западная картинность? Они все стараются сделать очень картинно и обратить внимание на свое превосходство. Кому нужна такая пышность!»
Так думая, Кавадзи шел с холодным лицом наиважнейшего вельможи, которого ничем нельзя удивить и сбить с толку. Казалось, он не в первый раз принимает церемониальный марш западных морских войск.
После отъезда Кавадзи в столицу в тот же день, под вечер, в храм Хосенди явился Уэкава и просил дежурного офицера доложить, что покорнейше просит адмирала принять его на другой день утром.
Назавтра Уэкава явился и был принят. Путятин полагал, что пора наконец с головой погрузиться в дела. Он ждал Уэкава.
– Милости прошу садиться, Деничиро-сан. Уэкава Деничиро – восходящая звезда! Человек новой Японии будущего!
Уэкава щуплый, ловкий, верткий и юркий, с маленькими глазами. Прибыв в Хэда, он быстро стал менять деревенский стиль работы японцев на самый передовой и современный. Очень жизнерадостный, шутливый и приветливый японец, всегда отзывчивый и деловой до мозга костей. Но чувствуется, что опасный человек. Что будет, если все японцы усвоят его деловые манеры и хватку! Не один ли он из тех, которые найдут средства со временем гордо противостоять иностранцам?
Деничиро давно терся около русских, но до сих пор на него никто не обращал особенного внимания рядом с послами из Эдо, с губернаторами и важными чиновниками. А сами японцы, кажется, давно оценили этого невидного молодого человека. Ведь он привозил теплые халаты и продукты еще в Миасима, когда после гибели «Дианы» команда мерзла и голодала. Эти халаты теперь служат как одеяла и в казармах, и у офицеров, живущих при двух соседних храмах.
Уэкава стал деловым человеком в пору интриг иностранцев, приходивших в Японию с разными требованиями. И как знать, что кроется за его улыбкой? Впрочем, Путятин не раз слыхал от своих офицеров и сам видел, что Уэкава старательно учится всему, что видит, и много полезного находит для себя у русских.
Разговор о делах закончился, Уэкава поднялся и поклонился несколько раз, пятясь спиной к двери, но замешкался и приостановился.
– Что-нибудь еще, Уэкава-сан? – спросил его адмирал из-за стола.
