Ты ведь сейчас не очень-то занят, верно? Потный и бледный, он подошел поближе, вид у него был какой-то испуганный. Он сильно опустился с тех пор, когда Эл видел его в последний раз.

— Слушаю, — сердито произнес Эл.

Женатая пара и их мальчик стряхнули с себя наваждение и теперь быстро уходили по тротуару. — Я… в… совсем не хотел тебя беспокоить, промямлил Ян.

— Не стоит так сокрушаться, — вздохнул Эл, с болью в душе наблюдая за тем, как срываются с крючка три предполагаемые клиента. — Так какие там у тебя неприятности? Выглядишь ты неважнецки. Ты болен? Заходи ко мне в контору. Он провел его внутрь и прикрыл за собой дверь.

— Я случайно наткнулся на свой кувшин, — начал Ян. — Помнишь, как мы пытались выступить в Белом Доме? Эл, нам нужно попробовать еще раз.

Клянусь, как перед Господом-Богом, я больше не в силах так жить дальше. Я не в состоянии смириться с той первой неудачей, ведь мы были единодушны в том, что это самое важное в нашей жизни. Тяжело отдуваясь, он все это время трясущимися руками вытирал носовым платком пот со лба.

— Сейчас у меня даже нет больше моего кувшина, — в задумчивости произнес Эл.

— Ну и что с того — каждый из нас мог бы записать свою партию отдельно, а затем синтезировать обе на одной и той же пленке и предложить то, что получится, прослушать в Белом Доме. Я себя чувствую, как загнанный в угол зверь. Не знаю, смогу ли я дальше так жить. Мне непременно нужно снова начать играть. Если б мы начали прямо сегодня репетировать «Вариации Гольдберга», то через два месяца мы…

— Ты живешь все там же? — перебил его Эл. — В той огромной домине «Авраам Линкольн»?

Ян кивнул.

— И работаешь все в том же баварском картеле? Контролером качества продукции? Он никак не мог взять в толк, с чего бы это так расстраиваться Яну Дункану.

— На самый худой конец ты всегда можешь эмигрировать. О дуэте на кувшинах не может быть и речи. Я не играл в течение многих лет, фактически с тех пор, как мы с тобою расстались. Подожди минутку. Он повернул несколько рукояток на пульте, с которого он управлял папоолой; замершее неподвижно у самого тротуара существо отозвалось на его команду и начало медленно возвращаться на свою исходную позицию под вывеской.

Глядя на папоолу, Ян спросил удивленно:

— А я-то думал, что все они вымерли.

— Так оно и есть, — сказал Эл.

— Но ведь эта вот передвигается и…

— Это подделка, — сказал Эл. — Симулакрон, такой же, как и то, что используются при колонизации. Я управляю ею. Он показал своему бывшему дружку пульт управления.

— Она завлекает сюда прохожих с тротуара. Наверное, у Люка была настоящая, которая послужила моделью для вот этих. Никто ничего об этом не знает со всей определенностью, и закон не может притянуть Люка к ответственности. НП не в состоянии заставить его проболтаться о настоящей, если таковая и была у него на самом деле. Эл сел и закурил трубку.

— Ты, очевидно, провалился на очередной релпол-проверке, — сказал он Яну. — Бросай свою квартиру и получи назад свой первоначальный взнос. Тащи мне деньги, а я уж позабочусь о том, чтобы тебе достался самый лучший марсолет, который доставит тебя на Марс. Ну, что ты на это скажешь?

— Я уже пробовал было провалить тест, но меня не отпускают, пожаловался Ян. Они фальсифицируют результат. Они не хотят, чтобы я съехал. Они меня ни за что не отпустят.

— Кто это «они»?

— Сосед по квартире в «Аврааме Линкольне». Эдгар Стоун, так его, кажется, зовут. Он это делает умышленно. Я обратил внимание на выражение его лица. Может быть, он вообразил, что делает мне одолжение… Не знаю.

Он осмотрелся по сторонам. — А у тебя здесь очень миленькая, хотя маленькая, берлога. Ты в ней и спишь, верно? А когда нужно менять место стоянки, ты движешься вместе с нею?

— Да, — сказал Эл. — Мы всегда готовы сняться с места и тронуться в путь. НП почти уже накрыла его несколько раз, несмотря на то, что стоянка была способна развить орбитальную скорость всего за шесть минут. Папоола обнаруживала приближение фараонов, но недостаточно быстро, чтобы можно было улизнуть со всеми удобствами; как правило, бегство бывало поспешным и неорганизованным, приходилось даже бросать значительную часть запчастей к марсолетам.

— Ты едва ли более, чем на один прыжок опережаешь их, — задумчиво произнес Ян. — И все же это тебя совсем не волнует. У тебя счастливый характер.

— Если меня арестуют, — сказал Эл, — Люк возьмет меня на поруки.

Действительно, с чего это ему особенно беспокоиться? Его работодатель был человеком влиятельным; клан Тибо ограничил свои нападки на него глубокомысленными статьями в популярных журналах, в которых обыгрывались вульгарность Люка и низкое качество его марсолетов.

— Завидую тебе, — сказал Ян. — Твоему самообладанию. Твоему хладнокровию.

— В вашем здании есть капеллан? Попробуй поговорить с ним.

— Какой от этого прок? — с горечью спросил Ян. — Как раз сейчас это Патрик Дейль, а в этой роли не лучше меня. А Дек Тишман, наш предводитель, тот еще хуже — сплошной комок нервов. Фактически весь наш дом на грани нервного срыва — так все почему-то взволнованы. Возможно, это каким-то образом связано с теми неприятностями, что испытывала Никель.

Подняв на него удивленный взор, Эл увидел, что Ян в самом деле говорит это совершенно серьезно. Белый Дом и все, что с ним связано, слишком много для него значат; он все еще доминирует в его жизни, как это было и много лет тому назад, когда они были друзьями, проходя службу в армии.

— Ради тебя, — тихо произнес Эл, — я достану свой кувшин и попрактикуюсь. Попробуем предпринять еще одну попытку.

Ян Дункан, потеряв дар речи, уставился на него, открыв от удивления рот.

— Я это серьезно — добавил Эл.

— Благослови тебя Господь, — с благодарностью прошептал Ян.

Эл Миллер угрюмо потянулся к трубке.

Перед Чиком Страйкроком вырос в своих истинных, довольно жалких размерах небольшой заводик, на котором он работал. Он представлял из себя похожее на коробку от шляпы строение светло-зеленого цвета, достаточно современное внешне, хотя стандарты, которым оно должно было соответствовать, выбирались самые скромные, «Фрауэнциммер и компаньоны».

Вскоре он будет у себя в кабинете за работой, перед которой нервно повозится со шторами на окнах, пытаясь притушить яркий утренний свет. А также не преминет пококетничать с мисс Гретой Трюп, далеко уже не молодой секретаршей, обслуживавшей как его, так и Маури.

Великое время, отметил про себя Чик. Только вот, возможно, со вчерашнего дня фирма приобрела статус несостоятельного должника; это его совсем не удивит — да, по всей вероятности, не очень-то и опечалит. Хотя, разумеется, Маури будет стыдиться этого, а Маури ему нравился, несмотря на их ставшие уже постоянными стычки. Ведь в общем-то, небольшая фирма очень напоминает небольшую семью. Каждый трется локтем о локоть другого, каждый по-своему и на самых различных психологических уровнях. Отношения в таких фирмах в гораздо большей степени интимны, чем обезличенные отношения, которые существуют между работодателями и служащими в крупных монополизированных предприятиях.

Честно говоря, он предпочитал именно такую близость. Ему виделось нечто ужасное в обезличенных и в высшей степени регламентированных бюрократических взаимоотношениях, практиковавшихся в коридорах могущественных, причастных к высшим государственным тайнам корпораций.

На стоянке он припарковался вручную рядом со старомодной машиной Маури, выбрался из кабины и, засунув руки в карманы, направился к знакомому главному входу.

Атмосфера внутри его небольшого, загроможденного всяким хламом кабинета — с грудами почты, на которую никогда не отвечали и даже не вскрывали, чашками для кофе, разбросанными повсюду различными справочниками и скомканными счетами, прикрепленными кнопками к стенке перекидными календарями с неизменно красующимися на них девушками — была какой-то затхлой, как будто кабинет никогда не проветривался и в него не допускалось проникновение солнечных лучей. А в дальнем конце его, занимая большую часть свободного пространства, располагались четверо безмолвных симулакронов — группа, состоящая из взрослого мужчины, его подруги жизни и двоих детей. Это как раз и был главный пункт в каталоге фирмы — «Семья, живущая по соседству с вами».