Тебе следовало предупредить меня. Сделать пометку на домовой доске объявлений. А вот теперь давай говорить серьезно. Я хочу предложить тебе вот что. Я хочу, чтоб ты помог мне устроиться на работу к «Карпу и сыновьям». С того самого дня, как Жюли объявилась здесь, мысль об этом не выходит у меня из головы. Если хочешь, можем считать это обоюдовыгодной сделкой.

— Никаких сделок!

— Тогда нет Жюли.

— Какого рода работу ты хотел бы получить у Карпов? — спросил Винс.

— Любую. Ну, хоть что-нибудь в отделе связей с общественностью, в сбыте, в рекламе. Только не в конструкторском бюро или на производстве.

Такого же рода работу, какую я выполнял для Маури Фрауэнциммера. В общем, работу такую, чтобы руки оставались чистыми.

С дрожью в голосе Винс произнес:

— Я устрою тебя помощником экспедитора по отгрузке.

Чик отрывисто рассмеялся.

— Прекрасная работа. А я тебе отдам за это назад левую ногу Жюли.

— Господи, — Винс уставился на него, не в силах поверить собственным ушам. — Ты или совсем развращен, или просто…

— Вовсе нет. Но у меня совсем никудышнее положение в смысле карьеры.

Всем, чем я располагаю, чтобы поставить на кон, — это твоя бывшая жена.

Что же мне еще в таком случае остается делать? Покорно уйти в небытие?

Дудки. Черта с два. Я борюсь за существование. Чик внешне казался совершенно спокойным, да и голос его звучал вполне благоразумно.

— Ты ее любишь? — спросил Винс.

Вот теперь, впервые, самообладание, казалось, оставило его брата.

— Что? О, конечно же! Я без ума от любви к ней — неужели ты сам не в состоянии понять это? — В тоне его голоса начала сквозить искренняя речь.

— Вот почему я намерен выменять за нее работу у Карпа. Послушай, Винс, она такая эгоистичная, такая ко всем враждебная — она живет только для себя одной, а на остальных ей наплевать. Насколько мне удалось это выяснить, она и сюда пришла только для того, чтобы, как можно сильнее насолить тебе.

Подумай об этом. А я вот что скажу тебе. У нас обоих неприятности в этом вопросе, в том, что касается Жюли; она губит нам жизнь. Ты согласен? Мне кажется, нам следовало бы показать ее специалисту. Честно говоря, мне одному это не под силу. Сам я не в состоянии разрешить эту проблему.

— Какому специалисту?

— Да какому угодно. Например, домовому консультанту по супружеским взаимоотношениям. Или давай отведем ее к последнему оставшемуся в СШЕА психоаналитику, этому доктору Эгону Сапербу, о котором так много твердят по телику. Давай пойдем к нему, пока его еще тоже не прикрыли. Что ты на это скажешь? Ты ведь в душе понимаешь, что я прав. Нам с тобою самим никогда не разобраться в этом мирно.

— Пойдешь ты.

— О'кэй. — Чик кивнул. — Пойду. Но ты согласен поступить именно так, как он решит? Поладили?

— Вот черт. Тогда я тоже пойду. Ты что, думаешь, я намерен зависеть от твоих голословных заявлений в отношении того, что он сказал?

Дверь в квартиру отворилась. Винс повернул голову в сторону двери. На пороге с пакетом под мышкой стояла Жюли.

— Подожди немного, — сказал Чий. — Пожалуйста.

ОН поднялся и подошел к ней.

— Мы намерены проконсультироваться в отношении тебя у психоаналитика, — сказал Винс, обращаясь к Жюли. — Таков уговор.

Взглянув на своего старшего брата, он произнес:

— Расходы делим поровну. Я не намерен в одиночку оплачивать выставленный счет.

— Ладно, — кивнул в знак согласия Чик.

Как— то неуклюже -так во всяком случае показалось Винсу — он поцеловал Жюли в щеку, погладил ее по плечу. Затем снова повернулся к Винсу.

— И я все-таки хочу устроиться на работу в «Карп унд Зоннен Верке» независимо от исхода нашего визита, независимо от того, кому из нас она достанется. Понял?

— Я… посмотрю, что я в состоянии сделать, — очень недовольным тоном, с большой обидой в голосе ответил Винс.

Он считал, что это уж слишком. Но ведь, как-никак, Чик был его братом. Существует еще такое понятие, как семья.

Подняв трубку, Чик произнес:

— Я позвоню доктору Сапербу прямо сейчас.

— В такое позднее время? — удивилась Жюли.

— Тогда завтра. Пораньше.

Чик неохотно водворил на место трубку.

— Для меня главное — начать. Все это никак не выходит у меня из головы, а у меня есть еще и другие, куда более важные проблемы.

Он бросил взгляд в сторону Жюли.

— Не подумай, что мне хотелось тебя обидеть.

— Я не согласна идти к психиатру или повиноваться тому, что он там скажет, — процедила сквозь зубы Жюли. — Если я захочу остаться с тобою…

— Мы поступим так, как скажет Саперб, — поставил ее в известность Чик, — и если он порекомендует тебе возвращаться вниз, а ты этого не сделаешь, я подам исковое заявление в суд, чтобы тебя выселили из моей квартиры. Я говорю это совершенно серьезно.

Винс еще никогда не слышал, чтобы голос его брата звучал так жестко.

Это удивило его. Наверное, это можно объяснить только банкротством «Фрауэнциммера и компаньонов». Ведь для Чика работа была всей его жизнью без остатка.

— Выпьем, — сказал Чик и направился к бару в кухне.

Своей разведчице талантов Джанет Раймер Николь сказала:

— Где это вы умудрились откопать такое?

Она показала в сторону исполнителей народных песен, бренчавших на гитарах незамысловатый мотивчик и гнусаво повторявших нараспев почти одни и те же слова в микрофон, установленный посредине гостиной с камелиями в Белом Доме. Она была крайне недовольна.

Джанет незамедлительно ответила деловым, пожалуй даже, несколько равнодушным тоном:

— В жилом комплексе «Дубовая ферма» в Кливленде, штат Огайо.

— Гоните их взашей назад, — сказала Николь и дала знак Максвеллу Джемисону, который сидел, и грузный и апатичный, в дальнем конце этого просторного помещения.

Джемисон тотчас же поднялся, весь подобрался и решительно двинулся к исполнителям народных песен. Они повернули головы в его сторону. На их лицах появились признаки самых мрачных предчувствий, и их заунывная песня начала угасать.

— Мне хотелось бы пощадить ваши чувства, — обратилась к ним Николь, но, как мне кажется, у нас уже вполне достаточно народной музыки для этого вечера. Извините.

Она одарила их одной из таких для нее характерных лучезарных улыбок.

Они уныло улыбнулись ей в ответ. Для них все было кончено. И они это понимали.

Назад, в комплекс «Дубовая ферма», подумалось Николь. Где вам и надлежит быть и никуда не рыпаться.

Одетый в особую форму, к ее креслу приблизился один из пажей Белого Дома.

— Миссис Тибо, — прошептал паж, — помощник государственного секретаря Гарт Макри ждет вас в алькове пасхальных лилий. Он утверждает, что вы вызывали его.

— Да, да, — сказала Николь. — Спасибо. Угостите его кофе или чем-нибудь покрепче и скажите ему, что я скоро буду.

Паж удалился.

— Джанет, — сказала Николь, — я хочу, чтобы вы прокрутили еще раз эту запись телефонного разговора с Конгросяном, которую вы сделали. Я хочу лично удостовериться, насколько серьезно он болен; когда имеешь дело с ипохондриками, трудно сразу прийти к какому-либо определенному выводу.

— Видите ли, здесь отсутствует видеочасть записи, — сказала Джанет. Конгросян полотенцем…

— Да. Я понимаю, — раздраженно прервала ее Николь. — Но я знаю его достаточно хорошо, чтобы вынести суждение и по одному его голосу. Он приобретет тщательно скрываемое им характерное качество полной сосредоточенности только на самом себе, когда он по-настоящему в беде.

Если же он просто ощущает жалость к самому себе, то становится словоохотливым.

Она встала, гости, расположившиеся по всей приемной, тоже тотчас же встали. Сегодняшним вечером их было не так уж много; час был поздний, почти полночь, а программа показа артистических талантов была весьма скудновата. Этот вечер был явно далеко не из лучших.

— Я вот что вам скажу, — несколько игриво заявила Джанет Раймер. Если мне не удастся подготовить что-нибудь получше, чем это… — она показала в сторону исполнителей народных песен, которые сейчас с угрюмыми лицами складывали свои инструменты, -…я составлю всю программу целиком из лучших рекламок Тода Нитца.