— Теперь я знаю, кто этот пациент, которого я дожидаюсь. Вы солгали, сказав, что меня должна постичь неудача. Фактически я жизненно необходим вам. А пациент мой в общем-то душевно здоров.

Пэмброук пристально на него поглядел, но ничего не сказал.

— Этот пациент — вы сами.

Через некоторое время Пэмброук кивнул.

— И это совсем не связано с деятельностью правительства, — сказал Саперб. — Это все было организовано по вашей собственной инициативе.

Николь к этому не имеет ни малейшего касательства.

По крайней мере, непосредственно, отметил он про себя.

— Советую вести себя поосторожнее.

С этими словами Пэмброук свой служебный пистолет и небрежно положил его себе на колени, однако рука его оставалась в непосредственной близости к оружию.

— Я не в состоянии объяснить вам, каким образом можно взять под контроль Конгросяна. Я и сам не могу его контролировать — вы в этом имели возможность убедиться.

— Но вы должны знать, как это сделать, — настаивал Пэмброук, — именно вы в первую очередь должны знать, смогу я работать вместе с ним или нет.

Ведь вы очень многое о нем знаете — как, наверное, никто другой.

Он поглядел на Саперба в упор, взгляд его немигающих глаз был ясен.

Он ждал ответа.

— Вам придется рассказать мне, какую работу вы хотите предложить ему.

Пэмброук, подняв пистолет и направив дуло его прямо на Саперба, произнес:

— Скажите мне, какие чувства он питает к Николь?

— Она ему представляется чем-то вроде фигуры Великой Матери. Как и всем нам.

— «Великая Мать»?

Пэмброук решительно перегнулся через стол.

— Что это?

— Великая изначальная мать всего сущего.

— Значит, другими словами, он боготворит ее. Она для него не простая смертная женщина. Как же он станет реагировать… — Пэмброук осекся в нерешительности. — Предположим, Конгросян внезапно станет одним из гестов, притом настоящим, приобщенным к одной из наиболее тщательно охраняемых государственных тайн. Заключающейся в том, что подлинная Николь умерла много лет тому назад, а так называемая «Николь» всего лишь актриса.

Девушки по имени Кейт Руперт.

В ушах Саперба гудело. Он неплохо изучил Пэмброука и теперь был абсолютно уверен, что когда этот взаимный обмен мыслями завершится, Пэмброук пристрелит его.

— Потому что, — продолжал Пэмброук, — это истинная правда.

После этих слов он затолкал пистолет назад, в кобуру.

— Потеряет он свой страх, свое благоговение перед нею тогда? Будет ли он способен… сотрудничать?

Саперб задумался, затем произнес:

— Да. Будет. Определенно будет.

Пэмброуку явно стало легче. Он перестал дрожать, слабый румянец снова вернулся на его худое, невыразительное лицо.

— Вот и отлично. И я надеюсь, что вы не дезинформировали меня, доктор, потому что в противном случае я еще сумею сюда вернуться, чтобы бы ни случилось, и уничтожить вас.

Он тут же поднялся.

— Прощайте.

— Я… — робко произнес Саперб, -…теперь без работы?

— Разумеется. А как же иначе? — Пэмброук сдержанно улыбнулся. — Что толку от вас для кого бы то ни было? Вы прекрасно понимаете это, доктор.

Ваше время прошло.

— Предположим, я расскажу кому-нибудь еще о том, что вы только что мне поведали?

— О ради Бога! Вы лишь облегчите мне работу. Видите ли, доктор, я намерен сделать достоянием испов как раз именно эту тайну. А одновременно с этим «Карп унд Зоннен Верке» откроют другую.

— Какую другую?

— Придется вам подождать, — сказал Пэмброук, — пока Антон и Феликс Карпы не сочтут, что они уже готовы это сделать.

Он открыл дверь их кабинета.

— Мы вскоре снова встретимся, доктор. Благодарю вас за помощь.

Дверь за ним закрылась.

Вот я и узнал, понял д-р Саперб, самую наиглавнейшую государственную тайну. Я теперь принадлежу к наивысшему кругу общества, к гестам.

Но это для меня не имеет практически никакого значения. Ибо нет у меня какой-либо возможности воспользоваться этой информацией в качестве средства для продолжения своей врачебной карьеры. А это и есть для меня самое главное. Поскольку это касается лично меня, моего благополучия.

Его вдруг охватила страшная ненависть к Пэмброуку. Если бы я только мог убить его, я бы, не задумываясь, сделал это, понял он. Прямо сейчас.

Догнал бы его и…

— Доктор, — раздался голос Аманды в интеркоме, — мистер Пэмброук говорит, что нам необходимо закрывать кабинет, — голос ее дрожал. — Это правда? Я полагала, что они намерены разрешить вам поработать еще довольно долго.

— Правда, — признался Саперб. — Все кончено. Вы, пожалуйста, перезвоните всем моим пациентам, всем, кому я назначил прием, и расскажите о случившемся.

— Хорошо, доктор.

Аманда, вся в слезах, отключилась.

Черт бы его побрал, выругался про себя Саперб. И самое неприятное то, что я ничего не могу изменить. Абсолютно ничего.

Интерком снова включился, и Аманда произнесла нерешительно:

— И он сказал кое-что еще. Я не собиралась говорить об этом — это касается лично меня. Мне казалось, что это может вас рассердить.

— Что же он сказал?

— Он сказал, что он мог бы использовать меня. Он не сказал каким образом, но что бы это ни было, я чувствую… — Она помолчала на какое-то время. — Я чувствую себя очень плохо, доктор, — закончила она. — Так плохо мне еще никогда не было.

Встав из— за стола, Саперб прошел к двери кабинета, открыл ее.

Пэмброук, разумеется, уже ушел. А приемной он увидел только Аманду Коннерс за ее столом, она прикладывала к глазам бумажную салфетку. Саперб спустился по ступенькам и вышел из здания.

Он отпер багажник своего припаркованного здесь электромобиля, извлек из него монтировку и, держа ее в руке, двинулся по тротуару. Он искал взглядом комиссара Пэмброука.

Вдали он увидел показавшуюся ему совсем небольшой фигурку. Эффект перспективы, сообразил д-р Саперб. Расстояние делало комиссара на вид куда меньше, чем он был на самом деле. Подняв над головой монтировку, д-р Саперб кинулся вдогонку за полицейским.

Фигура Пэмброука стала расти в размерах.

Пэмброук не обращал на него никакого внимания. Он не видел приближавшегося к нему Саперба. Стоя в группе других прохожих, Пэмброук не сводил глаз с заголовков, демонстрировавшихся странствующей информационной машиной.

Заголовки эти были огромными, буквы, составлявшие их, казались зловеще черными. Подойдя поближе, д-р Саперб смог разобрать отдельные слова, прочесть эти заголовки. Он замедлил ход, опустил монтировку и в конце концов занял место рядом с другими прохожими.

— Карп разоблачает важнейшую государственную тайну! — пронзительно кричала информационная машина всем, кто только ни оказывался в пределах ее слышимости. — «Дер Альте» — сималакрум! Уже началось изготовление нового!

Информ— машина покатилась дальше в поисках новых клиентов. Никто ничего у нее не приобрел. Все замерли, не двигаясь. Сапербу все это показалось каким-то страшным сном; он зажмурил глаза. Очень трудно поверить этому. Ужасно трудно.

— Один из служащих Карпа выкрал план создания симулакрона — нового Дер Альте! — пронзительно визжала информ-машина, теперь уже почти в квартале отсюда.

Визг ее эхом гулял по улице. — Делал эти планы достоянием общественности!

Значит, все эти годы, размышлял д-р Саперб, мы поклонялись манекену.

Существу неодушевленному, лишенному даже каких-либо признаков жизни.

Открыв глаза, он увидел Уайлдера Пэмброука, странным образом согнувшегося, чтобы лучше разобрать пронзительные звуки, издаваемые удалявшейся информ-машиной. Пэмброук даже как загипнотизированный, сделал несколько шагов вдогонку за нею.

По мере того, как Пэмброук удалялся, он снова стал сокращаться в размерах. Мне нужно не отставать от него, понял д-р Саперб. Нужно, чтобы его размеры, восстановившись, снова стали нормальными и следовательно, реальными. Только тогда я смогу сделать то, что мне нужно, что он заслужил. Монтировка стала какой-то скользкой, он едва держал ее в руке.