Я снова спустился вниз. Боб все время находился со мной. Мы ходили, как пара львов, заключенных в клетке, туда-сюда: то в отсек с радиолокационной станцией, то в группу управления огнем. Вскоре по визуальному пеленгу, который нам сообщал с мостика лейтенант Эндрюс, а также при помощи радиолокационной станции, работу которой обеспечивал наш оператор (120) Эрл Майерс, мы убедились в том, что цель легла на курс 270 градусов.

– Пошли прямо на запад, – заметил старпом, хотя он знал, что я тоже пришел к этому же заключению.

– Верно, Боб, будь они прокляты! А какое положение сейчас? Он делает ход зигзагом на шестьдесят градусов от своего генерального курса? Если его генеральный курс действительно составляет двести десять градусов…

– Да, я полагаю, что это его генеральный курс, и вскоре он возвратится на него. Он и до этою находился на нем, когда мы видели его вчера до двадцати трех ноль-ноль, – заметил старпом. – Он должен снова лечь на прежний курс.

Я изучал карту, пытаясь принять какое-то решение. Проведя пальцем по карте, я сказал:

– Курс двести семьдесят градусов приведет его в воды южнее пролива Кии. Видимо, он направляется во Внутреннее море. Я думаю, вы правы, Боб. Он направляется куда-то на юго-запад.

– Итак, что же из этого следует? – спросил Боб.

– Все идет как надо, – ответил я уверенно.

– Мы будем идти по курсу двести десять градусов до тех пор, пока не выйдем на девять миль южнее и параллельно его маршруту. Затем меняем курс на двести семьдесят градусов. Что касается авианосца, то для того, чтобы придерживаться своего генерального курса, он не может долго находиться на частном курсе зигзага, следовательно, в любой момент может направиться к нам…

– Вы поняли его маневр совершенно верно, – сказал Боб. – Через минуту-другую мы будем южнее него на удалении девяти миль и ляжем на рассчитанный курс.

Бежали минуты. Приближалась полночь. Если только авианосец повернет на курс, который, как мы думали, был генеральным, то мы будем находиться в благоприятнейшем положении для выхода в атаку.

Стрелки часов подошли к 24.00. Полночь. Но проклятая авианосная группа противника не сделала поворот!

Итак, наступила среда, 29 ноября 1944 года. Станет ли этот день счастливым для меня? Авианосец врага (121) находился по пеленгу восемь градусов и на дистанции девяти миль.

– Лечь на курс двести семьдесят градусов! – скомандовал Боб. – Параллельно его курсу. Самый полный вперед!

Подводная лодка «Арчер-Фиш» быстро развернулась и легла на курс 270 градусов. Я посмотрел на Боба и сказал:

– Теперь нам надо идти с максимальной скоростью, чтобы быть от него по пеленгу двести десять градусов.

– Он может еще повернуть к нам, – сказал Боб.

– Я надеюсь, что скоро он это сделает, – ответил я не очень уверенно. Я очень хорошо сознавая, что если авианосец не развернется к нам, то у нас уже не хватит скорости, чтобы обогнать его. Он может уйти от нас так же, как год назад это сделал авианосец «Сёкаку».

Энсин Дайгерт посмотрел на меня:

– Он меняет курс, кэп…

Мое сердце подпрыгнуло от радости. Возможно, нам улыбнется удача. Возможно, он ляжет на курс, который в конце концов выведет его прямо на нас.

– Сейчас курс авианосца составляет двести семьдесят пять градусов, – сказал Джадд. – Он продолжает идти этим курсом.

Я проверил прокладку курса на карте. Разница составляла всего пять градусов. Что бы это все значило? Я имею в виду то, что перемена курса на 275 градусов вряд ли помогла нам.

Я позвонил лейтенанту Казинсу в центральный пост:

– Ром, узнай еще раз, сможем ли мы немного увеличить скорость. Нам помогут даже несколько лишних оборотов.

Он ушел, а его место на посту погружения быстро занял другой член команды. Теперь наш план состоял в том, чтобы вывести авианосец противника на 30 градусов, чтобы быть впереди него, если он, как мы ожидали, изменит курс.

Расстояние между нами составляло около девяти миль. Мы могли ясно наблюдать авианосец и корабли охранения в лунном свете, но они, несомненно, не могли заметить силуэт подводной лодки.

Подводная лодка «Арчер-Фиш» имела небольшое (122) преимущество перед группой неприятельских кораблей благодаря своему положению. Мы шли против течения, но они находились почти в центре его, из-за чего их скорость снижалась на четверть узла больше, чем у подводной лодки. Это было, конечно, не много, но и это радовало меня.

Между тем в данный момент у нас не было никакого выбора, кроме как удерживать наше положение на параллельном курсе впереди левого траверза авианосца и быть готовыми к любому изменению его курса.

Чувствуя некоторую усталость, я поднялся на мостик, где лейтенант Эндрюс приготовился инструктировать новую смену сигнальщиков, которая заменяла уставших матросов. Один за другим выходили они на мостик, и Джон удостоверялся, что каждый отчетливо видит группу кораблей противника. От них требовалась повышенная бдительность.

На мостике подводной лодки негде посидеть, если не считать возможности присесть на корточки на качающейся палубе, так что я стоял у стального щита правого борта, облокотившись на него. Сжимая виски ладонями, я пристально смотрел сквозь водное пространство океана на авианосец.

Некоторое время мой ум был занят только одной мыслью: я страстно желал, чтобы эта громадина повернула в нашу сторону. Если авианосец приблизится к нам на дистанцию, позволяющую его атаковать, то мы выпустим по нему шесть торпед из носовых аппаратов. Но пока в нашей игре была ничья. Мы могли только продолжать гонку за целью, следуя параллельно ее курсу на запад. У нас недостаточная скорость, чтобы догнать ее или выйти вперед. Мы могли только надеяться, молить бога, чтобы авианосец снова лег на курс 210 градусов и оказался в пределах досягаемости наших торпед.

Я подумал о людях, находившихся внизу, в боевой рубке, в центральном посту и в других отсеках подводной лодки «Арчер-Фиш». Они неукоснительно выполняли множество различных обязанностей, но, хотя была объявлена повышенная боевая готовность и многие члены экипажа несли вахту на своих боевых постах, кто-то, не занятый на дежурстве, мог посвящать свободное время личным делам, спать, принимать пищу. На борту американской подводной лодки каждый член (123) экипажа имел свою койку и мог отдыхать, попросту валяться на ней в свободное время. Обычно матросы стояли на вахте восемь часов, спали восемь часов л имели восемь часов свободного времени. В жилых отсеках всегда можно было увидеть матросов, играющих в очко, крибидж[26] и другие карточные игры.

В матросской столовой и офицерской кают-компании все время звучала музыка – крутились пластинки на проигрывателях. В надводном положении мы могли слушать передачи на коротких волнах. Большим успехом пользовалась «Токийская Роза». Все покатывались со смеху, слушая ее рассказы о «победах японского оружия».

На лодке у нас было два кока – Эд Кист и Джо Бэруди и пекарь Пэт Хили. Коки готовили для нас три раза в день вкусные блюда. Пекарь вставал ежедневно в 3.00, чтобы испечь свежий хлеб, булочки, пироги и печенье.

Наш холодильник был набит свежим мясом, бифштексами, ростбифами, отбивными и гамбургерами. На борту большинства подводных лодок при камбузе царила политика «открытых дверей». Это означало, что любой член экипажа в любое время мог открыть холодильник и взять все, что было его душе угодно. Всегда имелся свежий кофе. Всегда было достаточное количество пресной воды для наших нужд. На лодке имелось два душа; правда, пользование ими ограничивалось.

Стиральная машина почти всегда была в действии. Над ней висело уведомление: «Экономьте воду».

Члены экипажа любили собираться в общей столовой после вахты. Но любой при желании мог найти укромное местечко, чтобы побыть некоторое время одному. Офицеры для общения собирались обычно в кают-компании.

Свободное время проводили в разговорах, за игрой в карты, пили кофе. У нас было припасено несколько фильмов для демонстрации в походах. Обычно матросы и старшины смотрели фильмы с 17.00 в носовом аккумуляторном отсеке, а офицеры – с 19.00 в кают-компании.